Жена Корина прекрасна, ее волосы темны и густы, губы спелы, стан тонок. Встречая ее, удивляются жители деревни: а ведь не так давно слыла дурнушкой. Как вытянулась, похорошела…

– Мама говорит, я урожденная актриса! – голос девочки на секунду сбивается, становится пронзительно-тонким. – Вот, Алан, послушай-ка еще…

…жена Корина раздирает лицо в кровь, рвет волосы.

Жена Корина мечется по постели в лихорадке и воет: "Верни мне ее, верни, верни!" Она не может есть, пить, спать и все время плачет. Не дается доктору и повторяет одно и то же. Корин обнимает жену и говорит:

– Милая, у нас еще будут дети.

Голос маленькой рассказчицы вдруг сделался серьезным, и вся она подобралась, вытянулась, по-мужски выпятив грудь. И тут же обмякла, осела, скривила личико.

– Верни мне ее, верни, верни, верни!

…Жена Корина лежит неподвижно, грязная седина в волосах и сухие губы. Шепчет мужу: "Это твоя вина, твоя, твоя, твоя!" Под утро Корин кладет азалию ей на грудь и выносит гроб. Соседи сочувственно качают головами, приговаривают: "Бедная Розмари. Такая молодая, и в могиле!"

Весь день Корин где-то бродит один, а под вечер возвращается с маленькой девочкой на руках. Встречные умиляются крохотным ручкам, вцепившимся в отцовское плечо, подрагивающим во сне ресничкам. И никто больше не помнит, что два месяца назад малютка Роза упала в колодец, когда играла в прятки с подружкой, рябой девочкой Ингрид.

Две недели не прекращается дождь, земля пьет воду, размякает, разливается грязными лужами. Люди закатывают штанины, надевают высокие сапоги. Роза берет ткань и пяльцы, вышивает портрет матери.

Два месяца не прекращается дождь. Люди перебираются на верхние этажи, ходят вброд и плачут о погибших посевах. Роза приникла к окну и ждет отца: утром он ушел к старосте за едой.

Два года прошло. Дождь прекратился, но вода не ушла, над кромкой торчат черепичные кладки, дымовые трубы и половина башни. Люди приходят на обрыв, чтобы посмотреть на залитую долину, качают головами и возвращаются в лес: надо охотиться, плести сети и латать размытое дождем укрепление: ведь в горном лесу водится чудовище. Люди знают, что чудовище охотится по ночам. При свете луны они видели его острые зубы и огромные красные глаза, лишающие воли всякого, кто в них заглянет. Находили растерзанные туши зверей и птиц. Оплакивали пропавшего Корина.

Роза не плачет. Роза не боится. Она рвет терпкие красные ягоды и не стирает с губ красный сок. Смеется и приговаривает:

– Посмотрите, какие у меня спелые губы!.. А какие густые, блестящие волосы! А кожа белая, молочная, нежная…

Девочка игриво намотала светлый локон на пальчик. Я подумала, что она, действительно, хорошо играет, но все-таки не похожа на Розу. И не потому, что по легенде волосы воскресшей были темными.

…Рябая Ингрид следит за Розой из-за ближайшего куста. Ее лицо мертвенно белое, ужас в глазах. Она тянет пухлую руку, касается точеного плечика. Роза оборачивается и отталкивает подругу.

Боль искажает рябое лицо, обида кривит губы:

– За что?

– Ты столкнула меня в колодец.

– Это вышло случайно! Мы играли в прятки.

– Нет, ты это специально сделала. Я знаю.

…Ингрид поднимается с земли. Ингрид смотрит не моргая и соглашается:

– Да. Специально. Все потому, что у тебя густые и блестящие волосы, а у меня нет. Потому, что губы твои спелые, а мои тонкие и кривые. И кожа у тебя беленькая как молочко, и стан тонок а меня мальчишки так и продолжают дразнить толстой жабой.

– Не моя вина, что ты такой уродилась, – смеется Роза, с уголка губ стекает красный сок.

Ингрид подходит к кусту и срывает первую ягоду.

…Люди смотрят на то, как вода уходит из долины. Обнажаются подгнившие скелеты домов, еще немного, и можно будет вернуться.

Роза и Ингрид лежат на земле с распахнутыми глазами. В глазах отражаются облака, губы измазаны красным. Люди боятся смотреть на них, люди винят в их смерти чудовище: верно, девочки наелись ядовитых ягод, потому что увидели его глаза. Оно их заставило.

"Это все чудовище. Хорошо, что вода ушла. Вон виден мой дом".

Призраки смеются, призраки хохочут. Они знают, что никакого чудовища нет.

Они смотрят на девочек, застывших у порога. Ласково говорят Ингрид:

– Можешь остаться, будешь нашей королевой. Ты теперь наша, наша, наша!

Кричат Розе:

– Убирайся! Уходи, уходи, уходи! Ты не наша! У тебя холодная кровь, но душонка все еще горячая!

Призраки беснуются, призраки рвут черные локоны Розы. Ранят белую кожу. И она убегает, не разбирая дороги, спотыкаясь и падая. В деревню, навстречу людям. А они смотрят на нее и спрашивают:

– О боги, Розочка, что с тобой? Что стряслось?

И никто уже не помнит, как она лежала, раскинув руки и глядя в небо.

Не помнят люди, как разжимали окоченевшие пальцы, переплетенные с пальцами Ингрид, как клали на грудь ветку самых спелых и самых красных ягод, как опускали гроб в землю.

– Я хорошо сыграла? – спросила девочка.

“Замечательно, – подумала я, пропуская мимо ушей ответ Алана. – Вот только это совсем недетская история”. Хотя и мне ее рассказывали в совсем юном возрасте. Тогда нянюшка Илая сидела на краю кровати, обтирала меня смоченным в прохладной воде полотенцем. Успокаивала, отвлекала сказками. Какое большое горе: семья на остаток лета уехала в нашу старую резиденцию, а мне пришлось остаться из-за болезни. Я отчаянно скучала по пологим берегам полноводной реки, по жеребятам и кроликам, которых разводила присматривающая за резиденцией семья. Без наших с Лилией игр, без сада с цветущими розами. Дни проходили тоскливо.

Илая пыталась успокоить, рассказывала все истории, которые знала: от добреньких сказок до жутких легенд. Приговаривала: "Ничего, милая, будущим годом туда отправимся". Я ей верила, не зная, что в резиденцию больше никогда не попаду. Не зная также, что до следующего лета Илая не доживет, а у меня появится сестра Вэйна, и ее здоровье поставит крест на семейных путешествиях.

Когда Вэйна немного подросла, я попыталась рассказать ей об Илае и ее историях. Но мне не удалось аккуратно переложить их на язык жестов, да и я путалась, многое позабыв. Только сказка о призраках проняла сестренку: неделями она рисовала затопленную деревню и девочек с красными губами, а я получала выволочки от родителей. Уж слишком они старались беречь Вэйну от всего, что могло причинить ей вред.

Глава 10. К самой звезде

– Ой, а вы кто? – спросила девочка, наконец, заметив меня. Пока она показывала сценку и общалась с Аланом, я тихонько отошла в сторону, села на низкую лавочку у зеркала. – Извините, пожалуйста, я вас не заметила. Знаете, на эту танкетку обычно ставят сумочки. Ой, не стоило так говорить…

– Эдит, милая, вот ты где! – послышался приятный голос Авроры. Хозяйка вечера вошла в холл, плавно покачивая бедрами. – Я же просила тебя не убегать. Ах, вот оно что! Очень рада, что вы пришли. Если честно, я сомневалась.

Она подошла к Алану, поцеловала в гладко выбритую щеку. И опять я заметила, как его лицо на мгновение преобразилось, расслабилось.

– Мама, я устала стоять, ножки болят. Можно я полетаю немного? – не дожидаясь разрешения, девочка встала на цыпочки, оттолкнулась от пола и… взлетела!

Аврора нахмурилась:

– Эдит, что я говорила о терпении и хороших манерах? Распугаешь мне всех гостей!