Мы обнялись на прощание.
За окнами посветлело. Я отвела сестру обратно в постель, укрыла одеялом, спустилась в гостиную. Папа не повернул головы, мама и Лилия обменялись взглядами.
Мы вышли на улицу, в туманный осенний холод. Холодно попрощались.
Глава 2. Стена
Я почувствовала облегчение, когда повозка тронулась, и замок остался позади. Показалось, будто с моей шеи, наконец, исчез ошейник-удавка… Как у охотничьих собак, которых разводит мой отец. Огромные, зубастые, злобные, они нападают, едва почуяв страх. Порода такая. С этими собаками не договориться по-хорошему, если боишься – поэтому отец и заказал для них ошейники-удавки. Чем больше собака бесится, рвется с цепи, тем туже затягивается ошейник, а шипы на изнанке болезненно вдавливаются в кожу. Такая дрессировка продолжается три месяца, в худшем случае – полгода.
Свой невидимый ошейник я носила всю жизнь. Шипы – колкие замечания Лилии, тяжелые вздохи матери, молчание отца, пустая комната брата и слепое окно страшной северной башни, напротив которой моя комната.
Теперь я направлялась в столицу. За окном тянулись улицы городка с одноэтажными домами, палисадниками и огородами. Первые прохожие сонно плелись вдоль низких оград. На моем месте Лилия обязательно составила бы списки покупок и интересных местечек для посещения. Театры, выставки, светские рауты. Но меня привлекали не они.
Я ехала к дяде, которого никогда в жизни не видела. Они с отцом с детства враждовали, прямо как мы с Лилией, а много лет назад совсем рассорились, оборвали связи. Дядя перестал бывать у нас дома. Он посвятил жизнь науке, основал академию для талантливых детей и, по слухам, был близким другом короля. Его имя, Фернвальд Алерт, мелькало в газетах и журналах, которые доставлялись из столицы в наш город у подножия холма. Из статей я узнавала, над чем он работает и в каких кругах вращается. Однажды набралась смелости, отыскала в семейных архивах дядин адрес в столице и написала письмо, умоляла взять меня в помощницы.
Ответ пришел спустя несколько месяцев, когда я уже отчаялась ждать. Однажды за завтраком папа, морщась, объявил, что Фернвальд Алерт (насколько помню, он всегда звал брата лишь полным именем) пригласил одну из его дочерей в столицу. Лилия тогда приосанилась, глазки заблестели. Но папа сказал:
– Поедет Энрике.
– Но почему? Почему она? – Лилия даже побледнела
Колючего маминого взгляда хватило, чтобы осадить ее. А я обрадовалась, что дядя Фернвальд выполнил сразу две моих просьбы: пригласил в столицу, сделав вид, что инициатива исходит от него, скрыл от родителей мое участие.
Когда я складывала вещи, Лилия зашла в комнату, расселась на кровати.
– Папа говорит, у дяди скверный характер, богатство совсем его развратило. Тех, у кого нет денег, он и за людей не считает. Зря я завидовала, тебе наверняка там несладко придется. Бедняжка. Он сделает тебя девочкой на побегушках, чтобы папе насолить.
Тогда за окнами шел дождь. Я слушала сестру вполуха, поглядывала на хмурое небо и думала: лучше уехать куда угодно, лишь бы оказаться подальше от дома. Адрес Ричарда я помнила наизусть, если хватит смелости, смогу написать ему из столицы, а дальше будь что будет. А вот Вэйна…
– Знаешь, почему они решили отправить тебя? Мне, конечно, прямо не говорили, но догадаться несложно. Спустишься в город – там только и спрашивают: появился ли, наконец, у старшей дочки Алертов дар? Сплетничают, что мама тебя вовсе не от отца родила.
Я скрипнула зубами от злости. Лилия продолжила:
– Я недавно была в гостях у моего хорошего друга, Льюиса. Представляешь, на званом ужине его дедушка отпустил скабрезную шутку в наш адрес. И тогда я подумала: боги, хорошо, что Энрике уезжает – может, это утихомирит сплетников.
Перед глазами встало рыхлое лицо Льюиса с блестящими щеками и зализанной челкой. Семья Льюиса владела фермами, городским рынком и парой закусочных. Сам парень, ровесник Лилии, часто приходил к нам в гости. Льюис очень громко разговаривал, гремел шагами по старому полу замка, а на рыхлом лице то и дело мелькало брезгливое выражение: в его-то доме все было с иголочки.
– Я бы глаза выцарапала за подобные шуточки.
– И что бы это изменило?
Я выдворила сестру из комнаты, а вечером отправилась покупать билеты на поезд. Выбрала самый долгий маршрут, которым пользовались либо бедняки, либо отчаянные авантюристы. Что же, я, пожалуй, относилась и к тем, и к другим.
Я откинулась на спинку сидения, углубившись в раздумья.
Род Алертов относился к старой знати, начало ему положил один из богов. В большой книге легенд говорилось, что каждому ребенку из своей большой семьи дедушки-боги делают особенный подарок.
Так, Вэйну наделили способностью видеть будущее, Лилию – взращивать семена. В наших садах и теплицах приживались редкие растения и диковинные цветы со всего мира, а огороды на востоке холма кормили семью, позволяли делать запасы на зиму, выгодно сбывать на рынке овощи и фрукты.
Брату Рейнару не нужны были ни звезды, ни компас, чтобы отыскать путь в открытом море. Глядя на водную гладь, он безошибочно угадывал, где скрываются рифы где водятся акулы и другие морские чудовища, где можно бросить сети, чтобы они вернулись полными рыбы. Брат был старше меня на восемь лет, он уехал из дома давно, когда мы с Лилией еще не так враждовали. В его комнатах до сих пор хранятся книги о неизведанных землях и морских странствиях.
Мама умела замораживать воду, превращать реки в ледяные тракты, проехать по которым не составляло труда. Правда, после рождения Вэйны ее дар ослаб. Теперь мама разве что лед для вина готовила, но и это отнимало много сил.
А отец говорил с животными. Наша корова, куры и прочий скот свободно бродили по холму без пастуха или погонщика и возвращались домой точно к назначенному часу. Лисицы с волками их не трогали: соблюдали договор, согласно которому на холме не появится капканов, сетей и охотников с ружьями до тех пор, пока те не посягнут на замковых животных.
Из окна своей комнаты я могла наблюдать за жизнью двора: за тем, как прачка развешивает и собирает белье, как дети работников замка играют в резиночку или прятки, как кошки бродят по крышам хозяйственных пристроек, дерутся и милуются. И все же, мой взгляд притягивала вовсе не кипучая простая жизнь, а мутное окно страшной северной башни. Почерневшая и накренившаяся, башня высилась над самой древней и самой ветхой частью замка.
В северной башне жила моя бабушка.
В молодости бабушка была прекрасна. Я видела портрет в семейной книге – девушку с глазами синими как море на рассвете, с вьющимися волосами, белыми как снег. Куда там Лилии с ее пшеничными косами, куда там маме с ее зелеными глазами! Бабушка была красивее всех женщин семьи Алерт: тех, кто смотрел с портретов семейной книги и тех, кто жил в замке сейчас.
Боги наделили ее страшным даром. Я приставала к Илае с расспросами, но нянюшка отмалчивалась. И все же иногда в ее взгляде проскальзывала тоска по прошлому, а с губ срывалось: “Ох, как скучаю я по прежней хозяйке!” Она принималась рассказывать. Правда, ее истории больше походили на сказки, чем на воспоминания о реальном человеке. “Она смотрела долго-долго, не моргала, не отводила взгляда. А он менялся в лице, становился белый как мел и падал к ее ногам. Готов был сделать все, что она скажет”.
Однажды Илая обмолвилась: бабушкин дар сперва помогал, а потом стал разрушать. Его было слишком много, и те, кто находился рядом, чахли, усыхали, часто болели.
– Как она, бедная, гнала от себя Карла, вашего деда, запиралась в чулане, подальше от любопытных глаз, и плакала. А Карл шел ко мне, угощал конфетами – я тогда еще совсем молоденькой была. Умолял отвести его к вашей бабушке, и мне так жалко было, так грустно. Я вела его к чулану, и они разговаривали через дверь, а я пряталась за углом и слушала.
– О чем же они говорили?
