– Ведь мы работаем сейчас над созданием рецепта бессмертия. И мы уже на полпути к нему. И для успешного решения этой задачи нам, повторяю, нужны такие люди, как вы: талантливые, известные, но уставшие, с пошатнувшейся опорой и размытыми ориентирами, но не деградировавшие, не утратившие свою самобытность, уникальность, свою божью искру…

– Я поняла, – снова остановила она его, приподняв ладонь. А затем резко выдохнула:

– И я согласна. Было заметно, что при всей своей уверенности, столь категоричное и безусловное согласие прозвучало даже для него несколько неожиданно.

– Мисс Каллиган! – воскликнул он, – Разрешите выразить вам моё самое искренние восхищение… Но неужели вы не хотите сначала…

– Нет, – отрезала Мэй, – а зачем? Я уверена, что хуже, чем сейчас мне уже не будет… Нигде… Она подняла на него свои большие, влажные глаза цвета молочного шоколада и он увидел блеснувший в них множественными искорками отблеск золочёной оправы его очков, похожий на крошечные язычки пламени.

Когда между Максом и Леоном всё было обговорено, им оставалось только ждать. Переубедить друга уехать, после того, как он привёз всё то, о чём он просил, Максу так и не удалось.

– Если не смогу помочь чем-то конкретным, то хотя бы подстрахую, – отмахнулся Лео, – и хватит об этом.

– В любом случае всё предусмотреть мы всё равно не сможем, как бы ни старались, – застёгивая на себе тяжёлый жилет, сказал Макс, – поэтому действовать будем по обстоятельствам. Он снова посмотрел на часы:

– Итак, два грузовика за четыре с половиной часа, – произнёс шёпотом он, – и ни один из них не выезжал обратно.

– Значит, следующий твой, – зевнул Лео, – только и всего… Макс перевёл на него взгляд, о чём-то сосредоточенно раздумывая:

– Второй был явно гружёный, оба сейчас в дальнем ангаре… Кто эти люди? Что здесь вообще происходит?

– Да всё что угодно, – отозвался Лео, – это же военные, может быть какая-то их перевалочная база… Скорей всего, засекреченная, так как никаких названий или опознавательных знаков, кроме идиотских, предостерегающих табличек, как я понял, не имеется.

– Думаю тут что-то другое, – медленно проговорил Макс, – и возможно военные машины, как и вся эта местность, просто маскировка…Ты сейчас в темноте не сможешь этого увидеть, но я здесь появился, когда было ещё светло и успел оценить почти все преимущества расположения этого объекта. Несмотря на видимость самого обычного забора, попасть туда можно только с воздуха, ну или через эти ворота… Других путей просто нет. Слева поле, с уходящим вниз склоном, справа вот эта лесополоса, а вокруг самого аэродрома – сплошная просматриваемая площадка, благодаря которой с какой бы стороны ты ни подошёл, ты всюду будешь как на ладони. По всему периметру камеры видеонаблюдения и сигнализирующее ограждение, уверен антиподкопное устройство также имеется… Он резко сел на своей лежанке, поджал под себя ноги и посмотрел в сторону ворот:

Ты знаешь, я никак не могу перестать думать о том, как слышал из второй машины, и довольно отчётливо, детский голос, – глухо закончил он, ломая пальцами левой руки палку, которую подобрал с земли.

– Макс, послушай, – повернулся к нему, сидящий на кучке валежника Леон Барра, – не накручивай себя… Возможно тебе это просто показалось и это неудивительно. У тебя похитили дочку, а след её оборвался именно здесь, ты думаешь об этом постоянно, вот уже почти сутки находясь за городом, совершенно один, наблюдая подозрительные машины, сходя с ума от беспокойства… В такой ситуации может померещится всё что угодно…

– Ты ведь знаешь, что я не слишком-то склонен к фантазиям, – бесцветным голосом проговорил Корвин.

– Конечно, но и детей у тебя до сих пор не похищали, насколько мне известно.

– Я слышал, Лео, – убеждённо отрезал Макс, – это была не Вики, нет, да и слов я не разобрал, кроме одного – «полетим» или «прилетим»… Голос, по-моему, принадлежал мальчишке.

– Ну, а если даже это правда, – отозвался Леон, покусывая сорванную травинку, – быть может это и не так уж плохо, а, майор? По крайней мере, мы знаем, где девочка, верно? Макс медленно покачал головой.

– Не знаю, но мне всё это очень не нравится, – он снова взглянул на часы, – скоро рассвет, Лео, машина может появиться в любой момент, ты лишь в самом крайнем случае прикрываешь меня отсюда, но не высовывайся, слышишь? Если получится всё сделать аккуратно, твоё вмешательство вообще не потребуется. Ты понял меня, капитан?

– Так точно, майор, – кивнул Леон. Максимилиан Корвин внимательно посмотрел на него:

– Я говорю серьёзно, – отчеканил он, – если угодно – это приказ… Ты никому не сможешь помочь, если тебя прихлопнут прямо на дороге, а затем наспех закопают в этом самом лесу. Он наклонился к Лео, наливавшему крепкий чай в два никелированных стаканчика:

– Мне нужно, чтобы ты передал полиции всё то, что я тебе рассказал, а также показал снимки, которые сделал, – он взял из рук Лео стакан, – в случае если я, – он сделал глоток, – не дам о себе знать. Он остановил взмахом руки пытавшегося что-то возразить Леона, и шёпотом добавил:

– Со мной всё будет в порядке… Всё что мне нужно сделать, – это оказаться на территории, а с такими аргументами, – он легонько коснулся жилета, -спорить довольно трудно… Так что действуешь только по моему сигналу, ясно? Капитан Барра угрюмо кивнул.

– Лео, – негромко окликнул друга Корвин, не глядя на него.

– Я понял, майор, – отозвался капитан, – действовать по твоему сигналу.

– Я не об этом… Спасибо тебе, – он сделал ещё несколько глотков терпко-сладкого напитка, – за всё…

– Не стоит, – отозвался тот, – попади я в такой переплёт, разве ты не поступил бы так же? – он протянул Максу сэндвич, – Ты должен что-то съесть, ты ведь знаешь… – майор медленно выдохнул и затем кивнул. Несколько минут было тихо.

Он вдруг вспомнил, как года три назад они отдыхали и уже не в первый раз у семьи Барра в их летнем доме на озере. Тогда его брак с Линдой уже трещал по всем швам, но они на что-то смутно надеясь, пытались удержать то, что ускользало, растворялось безвозвратно, бесследно и почти безболезненно. Они, зачем-то оттягивая неизбежное, старались воскресить то, что уже отжило и уходило в небытие. В каком-то судорожном, обоюдном рвении они, видимо намеревались воскресить то, что было между ними когда-то. И скорей всего именно поэтому с такой поспешной готовностью снова откликнулись на приглашение Лео и его жены Бренды, предполагая, что оказавшись снова в том месте, где было им когда-то так хорошо, они будут в состоянии изменить то мрачное и неизбежное, что надвигалось на них. Что было уже совсем рядом и с холодным, обречённым присвистом дышало в спину, стенало, скрежетало зубами, обдавая сырым, промозглым дуновением, вклиниваясь между ними, и заставляя ещё дальше отдаляться друг от друга.

Он вспомнил, сколько такта и внимания было проявлено Леоном и Брендой, ставших невольными свидетелями их безмолвно умирающей любви. Как виртуозно и безошибочно они всегда угадывали, когда стоит перевести разговор на другую тему, когда устроить пикник с фейерверком, а когда оставить их одних и уехать со всеми детьми на целый день, изобретая на ходу обширную программу увеселительной прогулки. Они с Линдой тогда думали, – то, что происходит между ними, известно только им двоим. Конечно, это было не так. Не только Лео с Брендой, но и Вики с Николь если и не понимали до конца, то хорошо чувствовали, что происходит что-то такое, на что повлиять и что изменить уже невозможно. Старшая дочь надменно и холодно его игнорировала, а малышка Ви однажды перед сном спросила, грустно глядя на него своими прозрачными глазами:

– Что случилось, папа? А когда он поинтересовался, почему она об этом спрашивает, со вздохом ответила:

– Не знаю, но вы с мамой, как будто совсем-совсем чужие… Вот я и подумала: что-то случилось, может вы заболели? Он не помнит, что ответил дочери в тот вечер, и смог ли её успокоить, но твёрдо решил тогда, что так продолжаться больше не может. Этот вымученный спектакль с насквозь прогнившими, фальшивыми декорациями и безмерно уставшими, безжизненными актёрами, абсурдность игры которых видна даже шестилетнему ребёнку, нужно заканчивать. На следующий день они уехали домой и вскоре развелись. И как бы тяжело ему ни было от осознания того, что его девочки большую часть времени живут теперь отдельно от него, было ощущение, что все кроме Николь – выдохнули с облегчением. Даже Вики, без памяти любившая отца и трудно принявшая их расставание, в скором времени оправилась и перестала, как раньше в болезненном недоумении переводить взгляд с отца на мать, пытаясь прояснить для себя, понять, наконец, что происходит между этими двумя людьми, которых она так любит. Действительно, было ощущение, что после развода, будто разрушилась невидимая, но прочная стена, стоящая между ними, словно смыло и куда-то далеко унесло плотину, препятствующую их доверительному и искреннему общению. Исчезла вежливая и отстранённая холодность, скрывающая нарастающее раздражение, прервалось их многочасовое молчание, плотное, тягостное и будто живое, ушла тяжесть и скованность, отводящая взгляды, отворачивающая лица, запечатывающая сердце и душу.