Перекосившись  и сморщившись,  тянусь за  бутербродом  в  тарелке, но он слишком далеко и  я  лишь  хлопаю ладонью по поверхности стола.  До меня доносится очередная порция  счастливого придыхания:

- Ты  знаешь, у меня  тоже  такое  ощущение, будто я  знаю  тебя  сто лет… Ну,  я  это заметила… Надеюсь…

Демонстративно  закатываю  глаза к потолку: ах, любовь, любовь…  Кто бы  мог подумать – Дорохина  и Федотов! Делаю новую попытку  добраться  до тарелки, но  теряю равновесие  и с  грохотом сыплюсь  на пол:

- Ой!

Не так  уж все  и печально,  и больно. Зато  отсюда легче  добраться  до бутерброда. Когда  Дорохина  заканчивает  болтать и приходит  в гостиную, ничего не слыша  и не видя из-за своей  эротической  эйфории,    я  уже  доедаю, сидя на полу, последний  кусочек колбасы с  сыром.  Наткнувшись  на раскинувшийся  полевой  стан,  Дорохина   возвращается от фантазий  к  реальности:

- О, господи!  Ты что  здесь делаешь?

-  Не поверишь, я здесь живу.

Светка   виновато  усмехается, а я  тяну к себе чашку  с  чаем  и делаю большой  глоток. В общем,  первая  половина  дня  проходит  весело -  я, как  полагается  больной,  капризничаю,  Дорохина, как полагается  доброй сестре милосердия, кидается выполнять все  мои пожелания.

***

Когда  подруга  уходит на свидание, появляется  время  поваляться  на  диване и поразмышлять  о дальнейших планах. Особенно про Ромку и его бывшую. Что-то во всей  этой   семейной истории  не  сходится.  Есть неясности,  и они меня  напрягают.   Пытаюсь  разложить известную мне  информацию  по полочкам.

Похоже,  отправка Миланы  в психушку  не так  однозначна, как  представил в своем  докладе  Михалыч.  Ну, например, почему  женщина  так самоуверенна?  Почему  в  больнице безропотно  ей  отдали   Ромку на  домашнее содержание? У нее же нет на  это прав  или как?   Если ее определили недееспособной через  суд  с психиатрической комиссией, то и обратно возвратиться  в мир  она может исключительно  через суд.  Опять же  развод -  тут  такие  варианты:  либо они по-прежнему женаты, но расстались и   живут порознь,   что  выглядит сомнительным,  либо развелись  по решению суда  и  той же  психиатрической  комиссии, после  помещения  в  психушку,  либо развелись еще  до  покушения  на Ольгу  Ивановну и почему-то продолжали жить гражданским браком.   И еще  есть один вариант, который  вообще  все  запутывает -  никакого  покушения  с психозом на самом деле  не  было. Она спряталась в  лечебницу добровольно. Такая  театральная  постановка, о которой  Серебров  был  в курсе...

Устраиваюсь   с  ноутбуком на придиванном  модуле  в гостиной и, склонившись к монитору,   пытаюсь   вытащить из интернета  хоть  какие-то ответы.  Вглядываясь в строчки текста и прокручивая ссылки.  То, что  в них обнаруживается,  лишь  укрепляет  меня  в мысли, что с разводом не все так просто.

«Для начала следует инициировать судебный процесс о признании супруга недееспособным вследствие расстройства его психики. Исковое заявление придется подавать либо по месту жительства больного, либо по месту нахождения психиатрического заведения – если больной помещен туда для лечения. Готовясь к судебному разбирательству, судом назначается проведение судебно-психиатрической экспертизы. На основании экспертного заключения, составленного данной комиссией, суд решает вопрос о признании супруга недееспособным. Только имея на руках решение суда можно отправляться далее - в ЗАГС и писать заявление о разводе.  В этом случае невзирая ни на какие условия (возражения второй стороны или наличие несовершеннолетних детей) брак будет расторгнут сотрудниками ЗАГСа».

То есть, если Роман  действительно хотел развестись, он должен был через суд признать Лану   недееспсобной? Так почему она так  нахально ведет себя? Непонятно.  И вообще – суд, психиатрические  комиссии, признание  недееспособности – это все не  для  Ромки, тут нужно  твердо и долго гнуть свою линию, а  не  шашкой  махать. Сомневаюсь, что  он стал бы  разводиться  при таких  сложностях. И если они все же  разведены, значит, это произошло    до  психоза его благоверной.

И мы  вновь возвращаемся  к криминальной  теме  -  если погром  в  квартире  и записки  с угрозами   устроила  Милана, вскрыв замок, то очень может быть, что  подобное умение случалось с ней  и раньше.  Конечно, с женой  уголовницей у  Романа  несходство характеров, кто бы  спорил –вот и причина  и для  развода,  и для   пряток  от правоохранительных  органов.

***

Трезвон  во  входную  дверь заставляет застонать и открыть глаза. Что такое?  Заснула, что ли?

- Свет, ну  ключ же есть,  а?

 Никакого сочувствия  к  страдающему человеку. Звонит и звонит.

- Ой, капец!

Приходится  вставать и  идти открывать. Видимо от  лежания  в  неправильной  позе,  напряжение  в  шее переползло  в  голову и теперь она  болит даже  сильнее  травмированного  плеча. Тащусь через  гостиную,  сжав виски двумя  руками, и ною:

 - Капец, а-а-а... Да  иду,  я  иду… Ох, давно мне  так  хреново не  было… С-с-с…

Распахиваю,  не  глядя,  дверь. Да  что ж такое-то! Мягкова!

- Можно?

Как же  хочется  сказать «Нельзя!».

- Заходи.

Отступаю  в сторону, морщась   и держась за висок.  Валентина, все-таки,   заходит и прикрывает  за собой  дверь.

- Валь, только не  говори, что  ты  по работе.

Мягкова  с  серьезным  видом  рушит мои последние  надежды  на спокойную жизнь:

- В какой-то степени!

Сжимаю  несчастную мою   голову  обеими руками и в  отчаянии  буквально  воплю:

- Ой, Валь!

И иду  в  гостиную.

- Давай в  другой  день,  меня  нет! Я на  больничном.

Слышу, как она семенит  позади меня  и продолжает долдонить:

- Маш, я все  понимаю, но дело  в  том, что  я  вчера  случайно, в офисе, подслушала разговор  Стужева с Болотной.

Плюхаюсь  в  кресло,  и откидываюсь  назад,  закрыв  глаза и  запрокинув  голову.  Опять контра,  что-то замышляет. Помереть и то не дадут спокойно.

 - И что?

Мягкова  усаживается  напротив  меня.

- И, по-моему,  они хотят тебя  серьезно подставить!

Наконец, до меня  доходит, что  речь идет о каких-то  новых  каверзах,  и я сажусь прямо, держась за висок  и шею:

- В смысле?

- Причем  подставить, еще мягко  сказано.

Мягко, твердо…  Какой-то кисель.   Не крутить головой:

- Валь, что-то я  не  очень понимаю.

- Ну,  я  услышала,  как  Саня  разговаривал со Стасей.

- Я поняла, что  Болек  и Лелек... Что конкретно они говорили?

Щурю  глаза, отгоняя  боль,  и пытаюсь  разобраться  с  уровнем   угрозы. Мягкова,  чуть помедлив, выдает:

- Они говорили  про какие-то бумаги.

Блин,  так  и буду из нее  вытягивать в  час  по чайной  ложке?

- Какие бумаги?

- Ну,  я  не все  расслышала. Там было  очень шумно.

Тихий  ужас!  Где там?  И хоть бы два  слова конкретики.  От  перенапряжения  в мозгах впору получить короткое замыкание.  Закрываю  лицо  руками и сгибаюсь со  стоном  пополам:

- О-о-ой!

Волосы  спадают вперед,  полностью скрывая  лицо и руки.  Вот так  бы сидела и сидела.

- Мария  Павловна, вы  так  не  переживайте, их  еще можно  остановить.

Господи, какую же ахинею она несет…  Кого остановить и за  что?  За  бумагу  в  шумном  месте? Со всхлипом  выпрямляюсь, убирая   волосы  с  лица:

- Да  я  не  об этом,  Валь.  Мне хреново, понимаешь,  видишь, я  травмированная.

- Мария  Павловна…

- Валь хватит  выкать,  а?

- Извини, я хотела тебя  предупредить. Я звонила,  ты  трубку  не  берешь.

- Да, да, спасибо. Спасибо тебе Валюш.

Опираясь руками на  подлокотники,  с  усилием  отрываю  седалище от кресла, обхожу стол и осторожно  ползу к выходу -  надеюсь, Мягкова  поймет намек.

- Фу-у-у…

- Может, тебе  помощь нужна?

- Не, Сейчас  Светка придет, подруга.

Привалившись  плечом  к  полкам, отделяющим гостиную  от прихожей, стою спиной  к Мягковой и жду, когда же  она, наконец,  свалит.