Шум водопада растёт, слышен с убыстряющимся волнением, воет, надвигающийся ужас открыл звериную пасть Вахш, - хочет Вали проглотить. Руки цепляются за торчащие над водой камни, из последних сил человек преодолевает безудержную стремнину, задумавшую утопить обманчивые мысли.

  Вали выцеживает из мышц последние уцелевшие силы, гребёт, что бы выбраться из разочаровывающих объятий стихий. Перед самым водопадом, бурный поток ударяет изнеможенную спину об большой грубый камень, выкидывает живую игрушку. Выбрасывает спасённую жизнь на горячий сухой берег. Нагретая галька кажется родным домом, тело обнимают растресканные жгучим солнцем валуны. Охлаждаются жаркие камни, и стоят холодными, холоднее Любы. Не в силах горячим камням отогреть замёрзшую душу Вали, он всё тепло сердца уплывшей надежде отдал. Вяло, медленно возвращается к стоячей тёплой воде, где Люба русалкой нежится. Прислоняется Вали к каждому нагретому каменному округлению, неудачу свою забыть хочет, хоронит разочарования в медленном пути к горячему пляжу.

  Видит тёплые отблески в глазах скрытой пары, что наблюдала за судьбоносной борьбой; юноша обнимал девушку, а она тайно на неудачника-пловца смотрит, - человек свою слабую силу, скрытой силе реки отдал, в убежавшую воду выпроводил.

  С грустью Вали провожает обманчивое русло, обнимает последний перед тёплым пляжем валун. Приласканный, светящими в усталые глаза высокими лучами, он закрыл веки. Уснул. Тепло незаметно возвращалось в жилы. Обретения дальнейшей жизни расслабило всё тело.

  ...Солнце скрылось в горах, чёрная тень пробежала и тоже потухла. Последняя темень настала. Мир реки скрылся, и опустел.

  Весь ночной Нурек залит лишним электричеством, многочисленные фонтаны красят струями остывающий вечер. Над многочисленными, ужатыми пиленым гранитом каналами, свисают плакучие плети ивняка.

   Цветёт плодоносный инжир, гранаты начинают краснеть; жасмин, миндаль благоухают, вся устланная мраморной плиткой просторная дворцовая площадь умыта напорной водой из длинных шлангов, корни деревьев сыто напоены водой арыков.

  Усыпанная множеством гидростроителей вся площадь греет, и сам город, похож на испечённый горячий пирожок.

   Люба в объятиях негра прогуливается вдоль арыков. Они вышли из красивого огромного театра, в котором играет обворожительный ансамбль народных домбр. Не различимы люди по цвету кожи в темноте, ураза все запреты спрятала. Вали потерял белую нежность и чёрную ненависть Любиной любви, - она к чёрному человеку с улыбкой прильнула. Не отличить белую кожу от чёрной. Белый человек, чёрный человек, - вечные терзания солнечного гнева.

  Откуда-то из темноты ночи, четыре преданных друга вынырнули, засвистели кругами свинцовые шарики на нитках прочных тросов, веретеном жужжат самодельные пращи, не то, что белую и чёрную нитку не отличишь, - сплав белого человека с чёрным, не распознаешь.

  Африканец исчез, Люба в объятия Вали бросилась, - холодом ласкает...

  Он открывает глаза: остывший камень холодит спину, свербит обожжённый солнцем ужатый живот.

  В тени гор спряталась радость жизни, Вали пошёл к пляжу, к своим оставленным вещам. Сеяный песок купальни опустел. А наблюдавшая за его борьбой с обманчиво тихим потоком пара, влюблено ждала ночь. Люба, накрытая большим полотенцем, спит возле оставленной одежды Вали, её волосы, - словно лучи солнца в песок убежали, потерялись.

  Вали совсем приуныл от своего постоянного желания иметь большую любовь. Посмотрел на затенённые горы, в которых скучали ледники, - далёкий Куляб увидел.

  Он оделся, оставил пропавшую в его сердце Любу, и пошёл вдоль реки к плотине; направился ночную смену записывать. Голова тяжёлыми катками укатана, болит камнями скатившимися, всё побитое тело.

   Над ожерельем гор пыльный ветер поднимался, - "афганец" начинается. Скоро песочная пыль всё пространство проглотит.

  Не то, что Куляб видеть, его вспомнить невозможно.

   Заодно с ползущими тяжеловозными самосвалами, Вали поднимается по петляющей отсыпанной дороге. Медленно растёт плотина, долго высоту поднимать надо, далеко калым спрятан.

   Мрачный "афганец" заслонил горы, всё небо окутал, скользит меж скалами ужатая вода, далеко вверх уносится гладь, поглощает всё бурное течение реки. Лучи дневного солнца потерялись в "афганце", угасли в песчаной буре над зеркалом озера, душа воды задавлена плотиной и горами, устало держит столб напора. Внизу на самом дне нет ни света, ни тепла, ни правды.

   В дни высоких пыльных ветров Вали всегда имеет отвлечённую мысль: - правильно, что запрудили бурное течение; в голове у него держится негодование на реку, ...на плотину тоже сердит, зачем медленно растёт.

  Землекопу до самой бетонной чаши докопаться надо, весь скелетный суглинок перелопатить придётся, пока калым желания откопает.

  Бобо Изотуло ждать долго не сумеет, он Зейнаб другому мужу вручит. Другой муж - другая дорога. У него Садык ещё есть, тоже уже большая, - у Изатуло бобо ещё много калыма падать будет.