Далеко Зейнаб, ...а Люба рядом.
Белые балахоны и марлевые повязки - паранджа могильщиков; сторожат халаты - перенасыщенных страхом людей, от вируса бывшей чумы оберегают. Островерхие мантии колдуют над давними могилами, будто Куклус - Кланы над единственным живым негром Нурека - церемонию казни совершают.
Прах высоко поднять нужно, на непотопляемую водохранилищем высоту унести надо, в другие горные кладбища захоронить старые скелеты надо. Долго переносить придётся, не всякий возьмётся тревожить то, что одному Аллаху принадлежит.
Большая память - больших денег стоит!
Хорошую плату за перенос могил платят родичи!
- Низкое кладбище есть? - Есть!
- Высокое кладбище есть? - Тоже есть.
- Значит, деньга много будет...
Калым хороший будет!
Очень хорошая Зейнаб будет... Хоу!
Малые пробные ямки на плотине, малый заработок дают. Вали большими деньгами старых могил, лаборантку Любу нежить будет. Его сердце тает - как ледники гор; в неведомую реку любви текут его чувства.
Ни один водоотвод не способен сбросить разочарования Вали.
Ночи Нурека холодят его волнения, и на какую же высоту по каскадам Вахша подняться надо, чтобы окончательно покорить изумрудные ледники девичьих глаз.
Дни летние - ослаблены жарой и постом, наступившая ураза, жаждой утомляет. Дневная смена на пыльной плотине безводною весь месяц стоять будет. Пресной воды - море, а пить грешно.
Купаться не грех, не прогреваемая глубина озера сквозь кожу проникает, холодит жажду, и пыл молодости тоже охлаждает.
Нурекский рукотворный пляж, ниже плотины вырыт, быструю холодную воду реки - в стоячий омут завлёк; нагревается вода теплее пылающей крови Вали.
И само горячее солнце высоко над горами уснуло, Люба тоже спит - усталость ночи провожает. Быстрый поток уносит холодные воды Вахша в далёкую Тигровую балку. Несётся река, между скатившимися с гор валунами. Расширенное в низине русло, густо устлано скользкими уснувшими обломками горных пород, не в силу уставшей воде, раскачать их сон.
Вали тоже хочет спать, Любу выспавшуюся обнять хочет.
Вода меж камнями к узкому водопаду спешит, русло Вахша сужается, ...и вновь поток шумно пенится, спрыгивает в глубокий холодный омут, - с Пянджем обняться спешит вечный Сурхоб.
Уйма камней оставляет равнинная вода, они словно пингвины - в жаре оказавшиеся: рассыпались, застыли, охлаждаются вчерашним льдом.
Вали идёт к водопаду, скучно смотрит на усталую реку, загадывает: если переплывёт ширину равнинного разлива с пингвинами, Люба обязательно пойдёт в его горный кишлак. До наступления ночи, ещё далеко...
Жажда в горле угасла, и обжигающее солнце потухло - холодная струя тихого обманчивого течения, захватывает, носит, забавно швыряет малое тело в ледяную слизь валунов, уносит вода Вали в нижнее течение.
Каменные птицы снесли большие зелёные яйца, и тихое течение меж ними кажется, сдурело. Не в мощи равнинной воде, потревожить застрявшие в каменистом дне гигантские наносы, полощет вода малое теряющееся состояние человека. Только гул водопада возрастает в посиневших ушах.
Бурная вода забросила Вали на островок чёрной гальки, вроде рядом с негром уложила; дрожью кожи он ощутил жуткий холод смерти, водные пузырьки - кажутся колющими льдинками. Любины колдовские зрачки, отовсюду смотрят на угнетённое беспомощное состояние Вали. Окаменевшее тело негра стукнуло страхом в виски воображения, Вали себя недвижимым рядом с африканцем увидел, переохлаждённый страх прильнул к жуткой каменной кончине.
И пойма из середины реки низко вся распласталась, - далёким сделался широченный разлив.
Он посмотрел на пологий берег впереди, и на каменную отвесную стену, из которой вошёл в реку. Горит под солнцем берег красный, и Люба русалкой белой сделалась, у кромки воды плещется, Вали к себе обратно подзывает.
Он обратно к Любе поплыл, усиленно гребёт, преодолевает убыстряющееся течение, воображения яростные утягивает - хочет русалку поймать. Ноги потеряли твёрдое дно реки, тело блуждает между камнями, словно тряпичный мяч детства меж ногами малых игроков. И каменные бутсы подводных камней ударяют отовсюду, хотят его в узкие ворота отвесного уступа загнать.
