– Guten Abend, gute Nacht…

Колыбельная заканчивалась словами: «Завтра утром, если Бог захочет, ты снова проснешься…»

Но отвлечь Ви бабушке не удалось.

– А она мне скажет?

Бабушка перестала петь и положила щетку обратно на тумбочку. Несколько секунд она молчала, словно внезапно о чем-то глубоко задумалась: взгляд ее ушел немного в сторону, губы сжались.

– Я не знаю, Виолетта, – сказала она наконец. – На данный момент, как ты, наверное, заметила, она не говорит.

– Почему? Она что, немая?

– Насколько я знаю, никаких физических препятствий этому не существует.

– Тогда почему?

– Не знаю, не могу сказать. Но я надеюсь, что рано или поздно Айрис заговорит. Здесь, с нами, она будет поправляться быстрее, и… в общем, там поглядим. А сейчас допивай настой, пока он не остыл.

Бабушка наклонилась, чтобы взбить подушку под головой Ви.

– Между прочим, ты могла бы ей помочь, – добавила она неожиданно. – И ей, и мне.

– Да? А как?

Бабушка улыбнулась.

– Ты – способная и сообразительная девочка. Я не сомневаюсь, что когда-нибудь ты станешь прекрасным врачом… Ведь ты по-прежнему хочешь стать врачом, правда?

Ви быстро закивала. Да. Да. Да.

– Больше всего на свете!

Она хотела стать врачом с раннего детства, сколько себя помнила, но не психиатром, как бабушка, а хирургом, как отец. Он был лучшим врачом на всем Северо-Востоке – так ей говорила бабушка, которая очень гордилась сыном. Она уже дала Ви несколько уроков по будущей специальности, уча ее вскрывать и зашивать мышей и лягушек. Как она сказала, у Ви была твердая рука и настоящий талант в обращении со скальпелем. Бабушка знала, что говорила: до того как стать психиатром, она училась на хирурга.

– Я очень рада, – сказала бабушка и взяла Ви за руку их особым способом, так что ее пальцы обхватили запястье девочки и слегка сжались, проверяя пульс и сердцебиение. Ви своей свободной рукой повторила это движение. Так они делали, сколько она себя помнила. «Я чувствую твой пульс», – говорила обычно Ви. «А я твой, – отвечала бабушка. – Он ровный и сильный. У тебя хорошее сердце, Виолетта Хилдрет».

– У тебя хорошее сердце, Виолетта Хилдрет, – сказала она сейчас и улыбнулась. Ви, согретая этими словами, улыбнулась в ответ. – Хорошее сердце и сильная воля вдобавок, – добавила бабушка, – и я не сомневаюсь, что ты сможешь мне помочь. Помочь мне и Айрис.

– Но как я могу ей помочь?

– Найди к ней подход. Будь с ней доброй и ласковой. Дай ей почувствовать себя нужной. Отнесись к ней как к сестре.

– Как к сестре… – медленно повторила Ви, словно пробуя это слово на вкус. У нее вдруг появилось ощущение, будто она всю жизнь ждала чего-то подобного, сама толком не зная, чего именно ждет… до этого момента.

Сестра!..

– Еще одно, Ви… – проговорила бабушка очень серьезным тоном, беря с тумбочки пустую чашку. – Если Айрис заговорит и начнет тебе что-то рассказывать, я должна знать – что. Ты должна будешь каждый день давать мне полный отчет…

Отчет!.. Это прозвучало очень официально, словно бабушка отдавала распоряжение персоналу Приюта.

– Как тебе кажется, ты сможешь? Тебе не надоест?

– Что ты, ба! – воскликнула Ви. – Если хочешь, я могу их даже печатать, эти отчеты!

У нее была настоящая «Смит-Корона», которую бабушка подарила ей на день рождения. Ви очень нравилось, как щелкают клавиши, нравилось, как звонит звоночек в конце каждой строки, нравился запах масла и краски.

Бабушка снова улыбнулась.

– Думаю, в этом нет необходимости – устных докладов будет достаточно. Только не нужно говорить об этом Айрис, пусть она пока ничего не знает. Со временем вы, быть может, даже подружитесь, и мне не хотелось бы, чтобы из-за этого она перестала тебе доверять. Ты меня понимаешь?

– Да. – Ви кивнула с самым серьезным и «взрослым» видом, какой она только смогла на себя напустить.

– И еще, Ви… – сказала бабушка, и по ее лицу скользнула какая-то тень. – Я не хочу, чтобы в ближайшее время Айрис отходила далеко от дома. Пока не надо. Можете вместе играть во дворе и гулять в лесу, но нигде больше! Не вздумайте брать ее с собой в город. И ни в коем случае не приводи ее в Приют.

– Почему?

– На данном этапе с нее хватит новых впечатлений. К тому же сейчас важнее всего создать для нее уютную, безопасную обстановку. Я хочу, чтобы здесь, в нашем доме, она чувствовала себя… как дома. Понятно?

– Вполне.

– И последнее, детка… О том, что Айрис живет у нас, нельзя никому рассказывать. Это секрет. Пусть об этом никто не знает, даже мистер Макдермот.

Ви слегка нахмурилась. Почему присутствие Айрис в доме нужно держать в секрете? Она хотела задать этот вопрос бабушке, но, бросив взгляд на ее лицо, поняла, что та не расположена что-то объяснять. Во всяком случае, не сегодня, поэтому Ви только кивнула.

– Хорошо.

«Главное, у меня теперь есть сестра, – подумала она. – Секретная сестра!»

Когда бабушка ушла, Ви легла на бок и посмотрела на часы на тумбочке: светящиеся цифры на табло как раз перескочили с 10:13 на 10:14. Фарфоровый ночник в виде совы с мерцающими зелеными глазами был выключен, но она чувствовала, что птица продолжает за ней наблюдать. Рядом с совой стояла в рамке фотография ее родителей – точно такой же снимок был и в спальне Эрика. В спальне бабушки находилась другая фотография, на которой были запечатлены она и ее муж: красивые, молодые, они стояли рядом, и дедушка нежно обнимал бабушку за плечи. Бабушкин живот заметно круглился, и Ви часто думала, что на снимке есть и ее папа. Его еще не видно, но он уже есть – там, внутри бабушки, – и только и ждет нужного момента, чтобы родиться, вырасти, встретить девушку по имени Кэролайн, жениться и произвести на свет Эрика и Ви.

Ви долго смотрела на родительское фото, слабо освещенное желтыми цифрами электронных часов, – на мать, темноволосую, улыбающуюся, на отца, красивого, как кинозвезда. Его длинные пальцы хирурга лежали у матери на плечах. Ви рассматривала снимок почти каждый вечер, ища сходства и пытаясь подстегнуть собственную память.

От бабушки она знала о родителях довольно много. Так, бабушка рассказывала, что родители решили назвать ее Виолеттой, Виолой, потому что, когда ее привезли домой из роддома, ее глаза были такого глубокого темно-синего оттенка, что казались почти фиолетовыми.

Знала Ви и об автокатастрофе, в которой погибли родители. Они всей семьей возвращались домой из домика в горах, где проводили каждое лето. Домик стоял на берегу горного озера с такой прозрачной водой, что даже в самых глубоких местах можно было рассмотреть лежащие на дне камни и сосчитать всех рыб. Ви много раз пыталась вспомнить озеро, вспомнить этих рыб и камешки. Она даже молилась богу Воспоминаний, и несколько раз ей казалось, что она помнит, как плывет по этому озеру в детском голубом спасательном жилете и видит под собой зеленоватые рыбьи спинки, а рядом не спеша плывет ее мама.

Несколько раз Ви пыталась припомнить и аварию, но в голове возникала какая-то путаница. Образы озера и рыб под водой соединялись с визгом тормозов, треск бьющегося стекла и пронзительный скрежет раздираемого металла смешивались с плеском маленьких волн о прибрежную гальку, а негромкий смех матери вызывал стеснение в груди, на которую давил то ли надувной плавательный жилет, то ли автомобильный ремень безопасности, который и спас ей жизнь.

Несколько раз она спрашивала у брата, что он помнит о той аварии, но Эрик сразу отворачивался и, по-черепашьи втянув голову в плечи, отвечал коротко: «Ничего». Он вообще не любил говорить о том, что было до аварии.

Ви перевернулась на спину, просунула руку под одеяло и, задрав подол пижамной курточки, провела пальцами по шрамам на груди и животе.

Потом она вспомнила Айрис, на груди которой она заметила свежий хирургический шов.

– Сестра!.. – сказала Ви в темноту. – Моя сестра!..

– 19 августа 2019 г. —