Он затих, и тогда я нерешительно проговорил:

– Мне жаль.

Внезапно Люмьер расхохотался. От испуга я вздрогнул и удивлённо уставился на него.

– Представь, если бы Оскар стал министром торговли! – Сквозь смех Люмьер продолжил: – Господи, да Вотермил разворует всё, что можно и нельзя продать. – Он положил ладонь мне на плечо и заговорил проникновенным голосом, но в глазах у него прыгали чертенята. – Не подпускай Оскара к себе. Этот идиот не заслуживает даже твоего приветствия.

– Ты его прямо не перевариваешь.

– Мы с детства не ладим.

– Почему?

– Как-нибудь в другой раз расскажу. – Люмьер выдохнул и поднялся. – В детстве я дал клятву отцу, что буду оберегать Киллиана Париса Бёрко. Это была не настоящая клятва, я просто учил её, чтобы в одиннадцать лет после церемонии огня не перепутать слова на посвящении. Если наследник семьи Бёрко нуждается во мне, то я не смею ему отказать. – Он тепло улыбнулся. – Именно для этого меня и отправили в Пажеский корпус – учиться военному делу.

– Но ты перевёлся в Академию Святых и Великих…

– Не будем вдаваться в детали. – Люмьер подмигнул мне. – Фактически меня отстранили от учёбы.

– Почему?

– Было слишком много идиотов, поносивших императорскую семью. Они не хотели отстаивать свою позицию на дуэли.

Да, Люмьер Уолдин точно фанатик. Мои опасения оправдались. Не знаю, хорошо это или нет, но сейчас он был согласен стать моим наставником, а это единственное, что мне было нужно.

– Спасибо.

– Поблагодаришь после того, как об этом узнает Гедеон… – сказал Люмьер, а затем добавил: – Если мы останемся живы.

– Что он, по-твоему, может сделать?

– С его богатой фантазией? – присвистнул Уолдин. – Боюсь представить. Например, подставить, и мистеру Бруму придётся выгнать меня из Академии.

– Это как-то чересчур.

Мы медленно направились в сторону выхода из парка.

– Я рад, что ты ещё не сталкивался с этой его стороной. Когда Гедеон чего-то хочет, он этого добивается. А если не добивается, то не больно-то и хотел.

– У меня чувство, что мы с тобой о разных людях говорим.

– Но я, в отличие от тебя, с ним хотя бы говорю, – подколол Люмьер. – В детстве он был хитрецом. Подставлял меня ради веселья, а мой отец был строгим. Ремнём выбивал дурость, считая, что это я вечно устраиваю шалости. Ну, какие подозрения могут пасть на спокойного и вежливого Гедеона Хитклифа, который, даже когда сидит, спину держит ровно, ручки на коленках, и взгляд у него такой кристально чистый. У него всегда были выглаженные галстуки и начищенные туфли, а в руках книжки. Я долгое время считал, что он просто таскает их с собой для образа, пока не поймал его за чтением. Он ко всем обращался «мистер», «миссис» или «сэр». Устраивал мелкие взрывы, подрывал петарды, подставлял прислугу или преподавателей, но у него всегда было алиби. Кому доставалось? – Люмьер улыбнулся, словно эти воспоминания грели душу. – Конечно, мне. И руки у меня то запачканы в грязи из-за игр, то исписаны ручкой после выполнения домашнего задания. На голове бардак, на лице следы от джема, мятая рубашка и порванные шорты. Просто Том Сойер, не иначе. У Гедеона с детства ловко подвешен язык и чистоплотность в крови.

– А ещё взрывной характер и проблемы с гневом.

– Да, знаю об этом, – кивнул Люмьер. – Я думаю, вспышки гнева у него появились после переворота. Мы с ним стали свидетелями жестоких сцен. Легко спятить. Но не переживай, он работает над этим с психиатром.

– С кем? – Я остановился.

Люмьер замер в шаге от меня.

– Ты, по всей видимости, не знал? Неудивительно. Он, скорее всего, держит это в секрете.

– Отец тоже предложил мне посетить психиатра.

– У тебя тоже проблемы с гневом? – удивился Люмьер.

– У меня проблемы с тёмной материей.

Мы вновь двинулись дальше.

– Тебе нужно больше тренироваться.

– Знаю, – буркнул я, ускорив шаг.

– Дать уроки по тёмной материи?

– А ты можешь? Какие у тебя оценки по практике?

– Обижаешь. Я второй после Гедеона. И если между нами, то уж лучше быть вторым после Гедеона, чем стоять у него на пути.

– Ты прямо делаешь из него монстра, – с сомнением произнёс я.

– Разве? – Люмьер удивлённо посмотрел на меня. – Напротив, я тебя ввожу в курс дела. Что ты вообще о нём знаешь? Допустим, какой его любимый цвет?

– Э-э… чёрный?

– Синий. Что он любит из еды? – Люмьер с усмешкой наблюдал за мной.

– Без понятия. Яблочный пирог?

– Он не ест сладкое. Чем он интересуется? Что любит?

– Совет старейшин? – неуверенно произнёс я.

– Мимо. Он их на дух не переносит.

– Нет! Я точно уверен в том, что он хочет туда попасть. – Казалось, что Люмьер дурит меня.

– Попасть хочет, но он ненавидит их всех. И законы, которые они издают.

– Но мой отец состоит в Совете старейшин!

Я мигом прикусил язык.

– Я бы сказал, что в семье не без урода, но это прозвучит грубо, – стальным голосом выдал Люмьер. От его тяжёлого взгляда стало не по себе. Было в нём что-то от Гедеона. Возможно, поэтому они сошлись.

– Гедеон хочет попасть в Совет старейшин. Он часто это обсуждает с отцом за ужином.

– Как я уже тебе однажды говорил – перестраховка. Он знает, что в этой стране правят старейшины. А ещё Гедеон не хочет, чтобы правил ты.

– Не больно-то и хотелось, – скривился я.

– Ты должен править. – Люмьер вновь остановился. Я нехотя посмотрел на него, понимая, что ничего хорошего за этими словами не последует. – Во главе страны должен стоять наследник династии Бёрко. Я понимаю, что тебе не прививали уважение и гордость по отношению к империи, ты вырос при старейшинах, но это дело поправимое.

Он широко раскинул руки.

– Всё вокруг принадлежит твоему роду, Готье. Эта земля – твоя по рождению. Твои предки основали здесь империю много столетий назад не для того, чтобы спустя время их несовершеннолетний потомок испугался своего призвания.

– Я не испугался.

– Пока я вижу только испуг, – снисходительно проговорил Люмьер. – Ты со спокойным сердцем отдашь чужим людям то, что принадлежало твоей семье? Совет старейшин не более чем вооружённая группа, устроившая революцию и захватившая власть. Я не хочу разбрасываться словами, но кто-то из нынешних старейшин точно причастен к смерти твоих родителей.

– Но Уильям Хитклиф взял меня в свою семью.

– У меня есть предположения на его счёт… Послушай, я не говорю, что именно он причастен и что он плохой человек, но будь я на твоём месте – подозревал бы каждого, кто шестнадцать лет назад был близок к императорской семье, а сейчас состоит в Совете. В списке семь чистокровных семей.

– Хитклиф, Вотермил, Кагер, Брум, Дон…

– Они самые. Я бы подозревал даже своего отца, Маркуса Уолдина, но он погиб, защищая империю.

– Ты был в тот день… там?

– Я играл с Гедеоном в саду, как вдруг мы услышали крики полукровок и низших. – Он оглянулся и нахмурил брови. – Сейчас не время. Достаточно тебе информации.

– Кто остальные две семьи?

– Я сказал, достаточно.

Он развернулся и направился в сторону. Мне ничего не оставалось, как рвануть за ним. В голове был такой сумбур, что я не сразу сообразил, когда Люмьер остановился у самых ворот парка.

– Мистер Хитклиф или Гедеон – никто не должен понять, что ты знаешь всю правду. Продолжай изображать «Готье» как ни в чём не бывало. И не ляпни ничего психиатру.

– Я не тупой, – огрызнулся я в ответ.

– Именно по этой причине я не начал тебя пилить ещё в первые дни, когда ты подслушивал под столом. Что ты вообще там забыл?

– Да так… – пожал я плечами. – Баловался. Постой, а если бы я не услышал ваш разговор, то так бы ничего и не знал. Когда ты собирался мне рассказать? Ты вообще планировал рассказывать мне?

– Не раньше второго курса Академии.

– Почему так поздно?

– Я не был уверен.

– В чём?

– В тебе. – Он смерил меня пристальным взглядом. – Ты тоже должен меня понять. На данный момент я единственный, кто хочет возвращения династии Бёрко. Я много наблюдал за тобой. Мне важно было знать, что тебе не промыли мозги старейшинами, чистокровной элитой, что Уильям Хитклиф или Гедеон не стали для тебя примером. Иначе ты бы даже слушать не стал и мигом сдал меня с потрохами. Я много раз говорил Гедеону о том, что ты скоро должен будешь узнать правду, но он против. Боюсь, если бы ты был с ним в крепких братских отношениях, то Гедеон мог бы надавить на тебя.