– А что останется?
– Но я же не заболел!
– Так заболеешь, если не будешь беречься!
– Не говори таких вещей! Я не хочу такое даже слышать! Надо просто мыслить позитивно! Тогда не заболеешь, а когда ты вот так говоришь, то программируешь меня, и я могу заболеть!
– А, – язвительно говорю я, – тут у нас сторонник позитивного мышления нарисовался, так я тебе сейчас расскажу историю про настоящих его адептов. Я как-то, в нежной юности, работал пару недель в магазине эзотерической литературы. И когда я в первый день пришел, мне стали показывать все, вот тут мы храним книжки, вот тут у нас документы, а вот коробочка с деньгами.
«Да, – говорю, – кстати, как вы деньги храните?», а они и отвечают: «Домой с собой выручку носим». Я изумился и говорю: «а если потеряете или нападет кто-нибудь?», а они отвечают, так бодро, главное: «Надо просто мыслить позитивно, тогда ничего и не случится». «Не, – говорю, – я не настолько духовно развит, чтобы если позитивизм не сработает, потом из зарплаты выручку выплачивать, так что либо сейф организовывайте, либо пусть менеджер каждый вечер забирает деньги».
На это Мариян, конечно, возмутился, какие они конченные придурки.
– А чего ты удивляешься, твое позитивное мышление никак не отличается от их.
Ничего не ответила рыбка, хвостиком махнула… то есть паучок, замолчал, сверкнул глазами, и пару дней дома сидел.
ХХХХ
И вот, мы наконец пошли играть. Да. Днем. В парк, в центр. Тут рождественский базар, люди, солнце. Гадость какая, подумал мой, поэтому мы нашли самое холодное и пустое место в Мюнхене. Бетонный туннель. Наверное, единственный в городе. Так вот, он наааааааш!!! Тут редко ходят люди, только иногда проезжают велосипедисты. Нормальные люди в парке играют, но нас так просто не возьмешь. Он же уличный музыкант. Поэтому нужно играть где-нибудь подальше от людей. О, как изящно Мариян умеет повернуться к лесу передом, к слушателям задом, когда они вдруг соберутся его послушать. И начинает заниматься любимым делом – перекладывать что-то в своих бесконечных пакетах. Пока человек не сдастся и не уйдет. Еще на моих глазах никому не удавалось его переждать. Правильно, люди-то идут по делам, а ему спешить некуда. Он же играет, не чтобы заработать, а чтобы я его нашел. Но так работает неосознанность. Я его уже нашел, но до сознания это еще не дошло, и ему нужно найти меня. Потому мы и носимся по улицам, городам и странам. Вместе. Ищем меня. Конечно, судя по всему, искать меня вместе со мной куда радостнее, чем когда он делал это один.
В туннеле мы знакомимся с Пламеном. Он играет на аккордеоне. Вернее, это я с ним знакомлюсь, они его хорошо знают. Пламен болгарин, который на полгода уезжает в Германию, играет на улице, почти ничего не тратит, живет в какой-то богадельне, типа приюта красного креста, с бесплатным питанием, ночлегом в комнате на десять-двенадцать человек, и бесплатным проездным на метро. Он старается покупать еду подешевле, пользуется, чем может бесплатным, чтобы привезти как можно больше денег семье. Он живет в маленьком болгарском городке Враца. Там нет работы. Пламен уже сильно в годах. У него диабет, ему надо есть по часам. У него жена и дочь-студентка. Которая любит дорогие телефоны, которые теряет или разбивает. Самка, которая за счет больного отца пытается занять место в иерархии молодой стаи. Жена не работает. Вот такая вот европейская жизнь. У него свой дом, две или три машины – в Германии их можно купить за триста пятьдесят евро. Мой тоже прикупил парочку.
В туннеле есть бетонный холодный выступ. Я только присел на него и тут же вскочил. Неприятно холодно.
Мой сидит на стульчике, остальные на бетоне, простату и придатки отмораживают. Не лезьте в паутину, еще раз вам говорю, не лезьте в чужую историю. Убийца– паук, обычно, выживательнее жертв.
Я осматриваюсь, думаю, как мне устроиться и только собираюсь взять у ребят один из стульев, – им все равно не надо, – как аверче достает складной табурет и ставит передо мной. Конечно.
Мариян умеет играть на всех струнных, играет он очень хорошо и очень хорошо поет, хотя, конечно, я бесстыже предвзят. И даже то, что я услышал его, когда еще не знал, что это он, ничего не меняет. Ведь душа уже знала. Мне красиво все, что он делает, именно поэтому мы вместе проводим вечность, именно поэтому он мой друг. И красиво мне все, что он делает, не потому что он мой друг, а он мой друг потому, что мне красиво все, что он делает. Есть разница, обращайте на нее внимание.
Самому Марияну нравится играть на басу. Поэтому в Мюнхене он играет на дарбуке17. А на басу играет Божен. Потому что у него голова от баса болит. Асен играет (очень хорошо, надо сказать) на бузуки18. По сути, главную мелодию играет он. Но люди, конечно, замечают только моего аверче.
Я отвлекся на что-то. Обычно-то я так сижу, чтобы нам с аверче было видно друг друга, ну, или, по крайней мере, мне его, а он чтобы меня чувствовал, а тут новое место, не устроились еще, и я сел хоть и рядом, но как-то так получилось, что нам друг друга не видно. Ну и на что мне тогда обращать внимание? Я и пошел котиков листать или переписываться с любимыми, оставшимися дома.
Конечно, если бы мы в Мюнхен приехали только за его вещами, то мы бы приехали все вместе, на машине, забрали вещи и уехали. Но мы же еще и «великие тыщи» приехали заработать. А на заработки этих «великих тыщ» у нас финансов не хватает. Мне становится зябко в этом туннеле, я начинаю раздражаться, пока только внутри. Если мы сейчас не выйдем на площадь, я думаю, что пойду погулять и погреться наружу.
Он не любит, когда я отвлекаюсь, даже на свои мысли, и тем более не любит, если я ухожу. Я возвращаюсь из своих раздумий, потому что слышу истеричные трели аверче. Поднимаю глаза, а он уже сестрам по серьгам раздает. А я же помню, что фон был ровный, ничего не случилось, никто ему ничего не говорил, просто мой взвился на пустом месте. Асен и Мариян ругаются. Вернее, как. Мариян атакует, а Асен, по молодой глупости, пытается огрызаться. Жалкая тщетная попытка. Он, конечно, огребает гораздо сильнее, чем если бы просто обтекал.
– Ты как себя с людьми ведешь?! Ты же соображай, хоть чуть– чуть! – опасно полушипит– полукричит мой.
Я заинтересован. Уж кто бы говорил.
– Я молодой! Я люблю шутить! Это же просто шутка! – отбивается Асен.
– А я серьезный человек! Я серьезно ко всему отношусь! Вообще, если вам что-то не нравится, я могу и без вас играть, один!
Это самая страшная угроза для ребят, я уже слышал ее. Видимо, Мариян привык говорить ее последним аргументом. После этого все замолкают, обычно. И соглашаются на его условия. Иногда Асен жалко говорил:
– Ну и пожалуйста, играй один! – но он никогда не имел сил подтвердить свои слова. И, наверное, никто не имел таких сил. Что сослужило плохую службу Марияну. Он перестал верить в слова. Но об этом сильно позже.
Божен пытается их помирить.
– Ребята, не надо так ругаться! Ну мы же вместе приехали, ну играем же! Мы же тут ради музыки.
Я понимаю, зачем Мариян затеял скандал, это попытка принести дракону голову принцессы. Дракон – это я, принцессы – это люди, запутавшиеся в его паутине. Да, вот так он видит романтику. Мариян чехвостит Асена, что тот недоразвитый и что так себя вести с людьми нельзя, иногда достается Божену. Гармошечник не отсвечивает, поэтому получает только когда звучит общая фраза. Мариян посматривает на меня. Несмотря на то, что он кажется очень эмоциональным сейчас, холодные глаза паука-убийцы, как часто, застывшие, неподвижные, словно неживые. Он умеет ими улыбаться, и тогда в них словно вспыхивает и играет солнце – мой тотем. В остальное же время, даже когда он улыбается, если закрыть ладонью его нижнюю часть лица, станет видно, что глаза остаются холодными и неподвижными. Ну и есть у него еще вот этот, настоящий, его взгляд, тяжелый и знакомый еще с вечности.
