Если вам нужно больше, чем человек может дать – не притворяйтесь, что со временем вы это получите или что вам достаточно. Если вам невесело и нехорошо – уходите. Просто уходите, помните – что вы имеете на это полное право. Сказать – не хочу. И уйти. И найти место и людей, с которыми вам будет безоговорочно хорошо. Это, может, и не легко, но это того стоит. Вы заслуживаете честных и близких отношений. Без компромиссов.

И да, если вы окажетесь в такой ситуации, когда вам можно будет вот так отомстить, выместить боль, как вам кажется, не делайте этого. Оставьте его. Лучшая месть любому обидчику – это стать счастливым и не дать тому, кто принес вам несчастье, победить, не дать донести его до вас. Пусть оставит его себе.

Мы въезжаем в Белград. Вот от этого я отвык уже тут, в Европе. Белград – настоящий Город. Красавец. Гордый, строгий, направленный в будущее. Уже темно, и он весь сияет. Европа ночами темная, словно ты в лесу. А Белград весь подсвечен, вдоль дорог белые фонари, светятся торговые центры и какие-то театры, с незавешанными рекламой окнами. Я уже и забыл, как выглядят окна, которые не боятся смотреть в жизнь. В домах, высотных, а не раскрашенных в канареечные цвета четырехэтажных уродцах, светятся окна, не словно они при свечах сидят, а нормальным белым светом.

Ночь. Мы устраиваемся спать. Мариян ложится лицом в мою сторону, я, чтобы не тыкать его, если что, ногами в лицо, ложусь так же. Хотя, конечно, было бы удобнее устроиться головой к окну. Но он может себе позволить только такое «ближе». Он вытягивает руку, перегораживая проход, едва меня касаясь. Но как только его сознание освободилось от тела, оно кидается ко мне. В наш Эрдберрот13.

ХХХХ

Мы в Венгрии.

Впереди меня образец оптимизма болгар. Ну, так все славяне делают, конечно. Дядька передо мной, скачал прямо сейчас курс венгерского для начинающих и смотрит фразы. Мужик, мужик, это надо было делать ДО потопа. Мы уже в Венгрии, ты не успеешь. Курс он смотрит, периодически отвлекаясь на ленту Facebook с котиками.

Остановились мы на заправке. Туалет платный. В мелких евро и венгерских тугриках. Система, автомат, турникет. А у болгар нет ни тугриков, ни евро. И никакого обменника нет. Ну, болгары под турникетом все проползли, да и все.

Ну, вот поэтому Болгария, понимаете? Поэтому мы выбрали ее, для переезда. Нам нужна была страна людей, способных массово ползать под турникетом В общем, болгары, я вам скажу, вносят свой вклад в борьбу с империализмом. Ну, на свой искренний болгарский лад.

В туалете надпись на плохом английском: пожалуйста, не сорите в туалете, вы же все-таки в Европе.

Ниже подписано на венгерском: кто вам сказал, что Венгрия – это Европа? Не смешите! Фашисты отсталые.

Еще ниже на английском: мы – патриоты.

Еще ниже, на венгерском: вы дураки, а не патриоты.

Обожаю, когда «стены говорят». Я люблю переписки незнакомых людей в лифтах, туалетах, подъездах, на стенах.

Венгрия – очередная деревня. Там, где видны остатки Империи, там красивые клочки, конечно.

Теперь мы едем в Чехию. Я слушаю аудиокнигу «Болгары старого времени», Любена Каравелова.

Помните все эти американские ужасы, где у телефонов нет сигнала. И русские думали, ну, конечно, чтобы зрители решили, что все достоверно, придумали мульку про нет сигнала, а дальше снимают как до мобильных. Нет, все правда, едешь по Европе, у тебя периодически отрубается сигнал.

Перед нами чешские елки, по которым скакала Золушка.

Вы, конечно, тоже ожидаете, что тут везде Дроздобороды, Золушки и поет Карел Готт. Но нет, я еду в другую страну. Я в Чехию еду, а та страна была Чехословакия. Это совсем– совсем разные страны.

ХХ

– Мне нужно кое-куда! – заявляет Мариян на вокзале, – мне нужно поменять деньги, и еще одно дело сделать. Идем со мной!

Асен хотел бы бежать с Марияном. Но нет, это наша Прага. Он жил тут восемь лет. В своих медитациях, много лет назад, я смог с ним связаться, когда он был здесь. Я хотел переехать в Прагу, мы даже вели уже переговоры с перевозчиком, но потом почему-то все как-то заглохло, а потом и перевозчик пропал. Как потом выяснилось, Мариян в это время уехал из Праги. В Болгарию. Мы стали рассматривать Болгарию (конечно, исключительно из-за квантовой запутанности14, я понятия не имел, где он, уедь он в Германию, мы рассматривали бы ее, наверняка), но потом он уехал в Гонконг, и с Болгарией тоже все заглохло. Потом я устал метаться, и мы решительно вернулись к Болгарии – надо же с какой-то страны было начинать. И он вернулся в Болгарию, в тот же год, и в тот же город, когда и куда приехали мы. Хотя сам он из соседнего городка. Он несколько месяцев жил в палатке в парке, ждал, пока я его найду. А мы каждую ночь обходили этот парк, словно шли на зов, доходя почти до его конца. Почти. Мы поворачивали раньше назад. Всегда доходите до конца.

Теперь ему нужно было показать мне свою Прагу. Но у нас так мало времени. Мы бегом бежим к обменнику. Мне бы тоже хотелось несколько чешских тугриков, потому что это Европа же, поэтому Чехия не принимает ни за билеты, ни за туалеты ничего, кроме их местечковых тугриков. Карты тоже далеко не везде в Европе принимают, по сравнению с Россией, например. Но он говорит, чтобы я оставил евро, его крон хватит. Дальше у нас беговая экскурсия по центру Праги.

– Тут я жил! – пробегаем мы мимо подъезда.

– А вот кафе, в котором я каждое утро брал кофе! – пробегаем мы мимо кафе,-только оно раньше было меньше, тут ремонт сделали, и называется оно сейчас по– другому!

– Вот парк, я тут гулял! – пробегаем мы сквозь парк.

– Вот это место мне очень нравилось, потому что тут спокойно и не шумно, – пробегаем мы мимо скверика между домами.

– А вот кафе, где я эти восемь лет работал, – вбегаем мы в кафе. Оно почти пустое.

– Вот за этой стойкой я и работал! – указывает он на обалдевшую девочку за стойкой, мы пробегаем в следующий зал, – а вот музыкальный зал, я тут тоже играл. Тут раньше маленько иначе все было… вот тут была сцена, а вот тут еще одна стойка.

Он открывает дверь в служебное помещение, оттуда на него изумленно смотрит тетенька, это офис.

–точно, у кафе же хозяин сменился, – вспоминает он, захлопывая дверь.

Распахивает дверь на кухню. Никто ему не мешает, ни официанты, ни бармены, но все смотрят. Мариян действует очень целеустремленно. Целеустремленность без цели его сильная черта.

– А где?.. – возмущенно начинает он на чешском.

– Мариян! – слышу я радостный возглас.

К нам выходит темнокожий мужчина. Он счастливо улыбается, пожимает руку Марияну, мне.

– Это русский, мой друг, – говорит Мариян.

Мы знакомимся. Мариян говорит, что мы проездом, что он едет в Германию, играть. Нам желают удачи, и мы выбегаем из кафе. Бежим дальше. У Марияна в Праге знакомый стоматолог. Нужно взять телефон. Беговая экскурсия продолжается.

– Вот тут я играл на улице, – пробегаем мы площадь.

Забегаем в офис.

– Мне нужна госпожа… Коварова, Овчарова, Ожирова, как-то так, – говорит Мариан девушке у стойки.

– Маркова? – уточняет девушка.

– Да, точно, – он вспыхивает ослепительной улыбкой, и девица невольно расцветает.

У меня очень красивый друг. Ему прощают эгоизм, надменность, некорректность и хамство. Мы все прощаем красоте. Лишь бы она была с нами. Не понимая, что, если ее не беречь, не заставлять ее постоянно подтверждать, что она красота, она исчезнет. Останется некрасивый хам.

– Вы хотите записаться к ней на прием? – спрашивает девушка.

– Нет, мне нужен ее телефон.

Девушка дает визитку.

– Госпожа Маркова работает по понеде…

– Спасибо! – перебивает ее Мариян, забирая карточку, вежливо кивает и выбегает из офиса.

– Извините, он у меня маленько не в себе, – улыбаюсь я девушке ярко и тепло, делая красноречивый жест, помахав ладонью у виска.