Литмир - Электронная Библиотека

– Нам бы это… Машинку печатную… Пишущую… Для реферата, – Мишка качнул головой в сторону товарища, обозначив, кто будет писать реферат.

– Студенты? – понимающе вздохнул старичок.

– Ага. Он, – Мишка опять указал на Кирилла, неспособного самостоятельно врать.

Скулы сводило от досады. Ведь заранее обо всем условились: какой факультет, какой вуз, чтобы не спалиться на деталях, а молчит.

– Так, значит, вы студент? – уточнил старичок, напирая на «вы».

Кирилл кивнул, поджав губы.

– В аренду или купить намерены? – старичок теперь обращался прямо к Кириллу.

– Покупать, – отозвался Мишка. – Деньги есть.

– Какой объем работы предполагается?

По узким щекам Кирилла к вискам побежали красные пятна. Он не смотрел на собеседника, только возвел взгляд к потолку и неопределенно покачал головой.

– Сколько экземпляров рассчитываете получать с одной закладки? – уточнил мастер.

– Чем больше, тем лучше, – отозвался Мишка.

Кирилл обернул к нему лицо с гримасой негодования. Тот и сам сообразил, что вопрос провокационный. Все трое замолчали. Мастер встал, пошел вдоль стеллажа с машинками, рассматривая каждую и, похоже, прикидывая, какую цену запросить.

– Эти все в ремонте? – Мишка испытывал неловкость, когда молчал. Звук собственного голоса придавал ему смелости.

– Есть в ремонте, есть на продажу. Владельцы сдают, как правило, убитые аппараты. Восстанавливаем. Порой сюда попадают машинки в хорошем состоянии. И очень интересные экземпляры. Только новых нет. Но за новой-то вы отправились бы в магазин. Деньги есть, – нарочно скопировал мастер недавнюю реплику Мишки. – Вам нужно, как я понимаю, подобрать особый экземпляр.

Он подумал и осторожно вышел в другое, смежное помещение. Там что-то переставлял, временами покряхтывая, и, наконец, вынес аппарат, обернутый тонким брезентом. Развернул, бережно развязав бечевку. На шильдике парни увидели непроизносимое название – набор латинских букв, искаженных до неузнаваемости затейливым шрифтом и умляутами. Старичок взял клочок бумаги и начертал: «Hedőнrу».

– А прочитать вслух можете? – подал голос Кирилл.

– Как это читается? – торопил Мишка.

– Не решусь предложить свой вариант транскрипции. Слишком витиеватый язык. Самый сложный из европейских языков – венгерский!

– Откуда вы знаете? Знаете, что это венгерский?

Мастер пропустил мимо ушей Мишкин вопрос и продолжал, обращаясь к Кириллу:

– На самом деле неважно, что написано на фасаде. Аппарат, поверьте, от станины и до последнего винтика – это «Ундервуд» с двадцатой кареткой. Выпуск годов этак… – Он сделал паузу, как бы прикидывая, а на самом деле предвкушая эффект. – Первая мировая еще не закончилась, во всяком случае до восемнадцатого года. Австро-Венгрия, была такая империя, рухнула вслед за Российской. Раскололась на куски. – Мастер сделал жест, будто уронил на пол вазу. – Аналогичные машинки собирали в Европе после Первой мировой из американских комплектующих. Что касается именно этого экземпляра, я думаю, под такой маркой после восемнадцатого года их не выпускали, а учитывая экономическую ситуацию, можно предположить, что последние образцы поступили в продажу году в тыща девятьсот шестнадцатом.

Насладившись произведенным эффектом, мастер добавил самое важное:

– Шрифт русский. Позволяет получить в удовлетворительном качестве четыре копии.

– Русский?

– Да, русский, – мастер говорил тихо, будто шелестел, но отчетливо расставлял смысловые акценты. – Перепаянный. Не зарегистрированный в органах.

– Сколько? – спросили хором.

– Сто пятьдесят рублей, – так же тихо, но твердо назвал он цену товара. Пересчитав выданные Мишкой купюры, добавил: – Если будет необходимость перепаять литеры – обращайтесь.

Машинку погрузили в заплечный мешок, нарочно выложенный внутри картоном, и, не оглядываясь, пошли прочь от мастерской. Сначала петляли дворами. Убедившись в отсутствии слежки, вышли на проспект, свернули налево и мимо новой городской бани двинули к детскому парку, а там рукой подать до Мишкиного дома. Октябрь выдался хмурый, сухой и холодный. Ветер нес по низам пыль и последние сухие листья, тянуло паленым мусором – дворники спешили до снегопадов ликвидировать след, оставленный прошедшим мимо города летом. Оно в тот год не задалось.

– До Покрова снег выпадет, так и на Казанскую ляжет, – сказал Кирилл. – Пахнет снегом-то.

– А нам-то пофиг, – весело отозвался Мишка, ощущая спиной тяжесть счастливо добытой машинки. – Нам бы только успеть нашлепать штук пятьсот прокламаций. Казанская – что за зверь?

– День такой, посвящен иконе Казанской божьей матери. Накануне седьмого ноября празднуют в православных церквях.

– Откуда ты все это церковное знаешь и в голове как-то удерживаешь? Я вот некрещеный даже.

– Зато комсомолец!

– Ну, так-то да, комсомолец, но ведь не учу наизусть заповеди или как там их, принципы демократического централизма. Во! Знаю, как называется! Еще знаю, что Ленин завещал учиться, учиться и учиться. Речь сказал на съезде комсомола: три раза «учиться» – вся речь. Просто, понятно, и образование сделал бесплатное. Всё четко. Страна поголовной грамотности. Самая читающая в мире. А с церковными делами, если тебя послушать, большие заморочки. Покрова какие-то на казанскую.

Кирилл усмехнулся, спорить не стал, сменил тему:

– Не получится пятьсот листов напечатать. Сегодня уже десятое. Кто печатать-то будет?

– Мы с тобой по очереди!

– Нет, не успеем. Хоть бы штук триста сделать.

– Ладно, триста хватит. Для начала, – согласился Михаил, прикидывая про себя, как увеличить производительность, потому что триста – мало, надо пятьсот, чтобы в красный день календаря 1968 года город Темь вздрогнул и вдохнул полной грудью большой глоток свободы.

Глава вторая. Братья Крайновы – полковничьи дети

Бумагу и самое важное – копирку – закупали месяца два в разных магазинах, потому что покупать бумагу, и особенно копирку, небезопасно. Люди из «комитета» могут отслеживать закупки. Мать рассказывала. Она с удовольствием рассказывала о своей работе, будто еще надеялась увлечь сыновей, упорно друг за другом выбиравших стезю, никак не связанную с профессией родителей. Так вот, за бумагой ездили в область, чтобы не примелькаться у местных продавцов. Рассчитывали, соблюдая конспирацию, продержаться год, а то и полтора. Потом либо заметут, либо придется залечь на дно. Закупками занимались пятеро: сам Михаил Крайнов, его брат Веник, Кирилл Медников и еще двое надежных ребят.

Складировали в квартире у Мишки. Он как женился, поселился отдельно от родителей. Мать с отцом подарили своему первенцу начальный взнос и членство в жилищном кооперативе. Дом сдали буквально через полгода после свадьбы. Роскошный подарок. Мишка и жениться-то поспешил, зная, что мать на службе бьется за право построить квартиру и вот-вот добьется.

Клавдия Федоровна работала в областном управлении КГБ. Отец, Филипп Георгиевич, служил хирургом в гарнизонном госпитале. Оба полковники. Жили в центре города, в квартале, построенном пленными немцами. На самом деле строили квартал итальянцы и японцы, но принято было называть их немцами, потому что страна одержала победу над Германией, а союзники Гитлера попали под раздачу заодно. Хорошее жилье строили. Квартира из трех комнат и кухни, а при кухне еще комнатенка денщика, вроде кладовка, но с окном. Мишка эту каморку захватил, не стал с братьями жить в одной спальне. Когда женился и отделился, в денщиковую въехал младший Крайнов – Вениамин. Средний брат Яша учился в музыкальном училище по классу скрипки. Спальня мальчиков после всех перестановок обрела статус музыкального салона. Странный получился средний сын Крайновых – будто подкидыш. Родители-полковники за него переживали: как бы не поддался влиянию буржуазной культуры. Бывало, объявят по радио «Передаем легкую инструментальную музыку», мать включит погромче и следит, какая будет Яшина реакция: поддается влиянию или не поддается. Прямо спрашивать избегала, чтобы не обиделся и не замкнулся.

3
{"b":"777676","o":1}