После неожиданного разговора майор ФСБ Виктор Федорович Исмогилов задумчиво поставил кофейный аппарат на приготовление двойного эспрессо и оглядел комнату как будто в последний раз. На стене рядом с портретом В.В. Путина висели российский флаг, благодарности и грамоты. Новость о том, что кто-то может его заменить (а он понимал, что и легенда об усилении, и задание оказать содействие в расследовании могли быть ширмой для плановой замены) ему не особо понравилась. Точнее – совсем не нравилась. Это в центре его работа могла восприниматься как ссылка – глухомань, рутина. И пусть! Его-то все более чем устраивало. Охота, рыбалка. Нравились надбавки за особые условия службы, нравилось, что контроль осуществлялся только по телефону. Ревизоры не приезжали, только коллеги – да и то, чтоб отдохнуть. Он, разумеется, понимал, что под видом отдыха они наблюдали, что у него да как, чтоб затем доложить наверх, но это не смущало – еще одна особенность службы.

Как-то вся жизнь и работа были налажены самым удобным образом. Хоть он и числился бобылем, но имелись парочка женщин в поселке, к которым он захаживал по очереди. Обе друг про друга знали, но даже тут эксцессов не возникало. Все в его жизни и работе было как-то очень комфортно и складно устроено. Место службы менять абсолютно не хотелось – это означало бы… Впрочем, Исмогилов даже представлять не хотел, как пришлось бы менять жизнь. Короче говоря, сегодняшнее утро, по мнению Виктора Федоровича, не задалось.

– Итак, с какой целью вы вышли на пикет с плакатом, на котором утверждали, что глава государства занимается маструбацией?

– Это мое мнение.

– На чем основано это ваше мнение? Чем-то вы его можете аргументировать?

– Мне кажется, что термин «самодержец» вполне применим и к любому онанисту. Это не противоречит ни нормам русского языка, ни тому, что любителя данного физиологического процесса можно назвать и так.

В кабинете опера отдела «Э» было душно и тоскливо.

А ведь действительно получается просто блуд. Приводишь себя, сначала поглаживая пальчиком, а затем и всей пятерней жамкая, в сиюминутный восторг, а в результате полотенце оказывается в грязном белье. В этом смысле и путь к сердцу девушки приводил Кирилла в точно такой же волокнистый тупик. Он искренне не понимал и не мог принять тот факт, что результат завязан на предшествующем ему процессе. Ему казалось, что если хочется автомобиль – тот должен появиться без каких-либо усилий. Хочется девушку или счастья – это тоже должно на тебя свалиться просто так. Тем более что, как правило, корреляция между затраченными усилиями, полученными эмоциями, допустим, радостью, от достигнутого результата и, собственно, результатом, почему-то всегда оказывалась с понижающим коэффициентом не в твою пользу. Разочаровывающих примеров в жизни Кирилла было предостаточно.

Как-то раз он поиграл на игровой приставке у однокурсника всю ночь. Родители приятеля уехали на дачу, а на следующий день вернулись. Игру пришлось закончить. Кирилл сразу же захотел приставку, чтоб не зависеть от такого рода обстоятельств. Копил, работал, буквально недоедал. В результате через пару месяцев удалось заполучить, разумеется в кредит, заветный девайс, оплатив первый взнос. Наигрался за месяц, и после к приставке не притрагивался. Кредит же пришлось гасить еще полгода. С тех пор в справедливость обменного курса затраченных усилий по отношению к результату он не верил.

И как же можно было объяснить оперативнику отдела «Э» эту концепцию? Как объяснить, что Кириллу важен был процесс, из которого он черпал энергию жизни, а не результат, следующий за ним? Так он сидел перед оперативником в задумчивости, пока тот заполнял в бланке допроса установочные данные, и машинально вертел в руках оставленную кем-то на столе зажигалку. Неожиданно дверь кабинета распахнулась, в кабинет ворвался паренек в такой же, как у Кирилла, серой толстовке с мокрым лицом, взъерошенными волосами и истерично вскрикнул: «Где моя зажигалка?! Не оставлял?» Однако почти сразу заметил ее в руке Кирилла, выхватил и так же стремительно умчался. Кирилл пожал плечами, достал свою, и снова занял пальцы бесполезным занятием.

– Как ты попал-то в эту компанию и докатился до жизни такой? Мне просто интересно. Ты ж завсегдатай абсолютно всех акций протеста. Такое ощущение, что тебе без разницы, против чего протестовать, главное протестовать. – спросил оперативник. Не то, чтобы ему это было интересно, но надо было как-то разговорить Кирилла и подвести к нужным показаниям. – Объясни, зачем сегодня оказывал сопротивление сотрудникам полиции на несанкционированной акции протеста? Зачем оскорбительные лозунги выкрикивал в адрес президента и премьера?

– Вы будете, наверное, удивлены, но я ни в чем не виноват. Я не могу и не должен нести никакой ответственности за все эти поступки. Могу доказать.

Опер удивленно откинулся на спинку стула и кивнул – дескать, слушаю внимательно.

Началось все как-то случайно. Еще в студенческие годы. Вокруг его длинноволосого неформального однокурсника Пчелкина постоянно крутилась стайка таких же безбашенных, как он, но очень миловидных девушек. Застенчивый тогда еще Кирилл предложил как-то вместе выпить пива, пообщаться. Буквально через пару выпитых бутылок, они вместе с однокурсником уже мчались на какую-то тусовку в больницу, где их общий знакомый подрабатывал сторожем. Больницу по ночам студенты благополучно использовали для пьянок и разврата. Кириллу понравились сначала пьянки и разврат, но потом, как-то незаметно, он оказался втянут в первую акцию протеста.

Выйдя утром, не то, чтобы с похмелья, а скорей еще пьяными, Кирилл вместе с шестью собутыльниками-неформалами заскочили в автобус до университета. Денег ни у кого не было. Когда автобус тронулся, Пчелкин объявил всем пассажирам: «Товарищи! Я последний король вандалов! Автобус национализирован Анархистами Седьмого дня! Платить за проезд не нужно!» Тут же кто-то достал заранее отпечатанные листовки и стал раздавать пассажирам. Кирилл был не в курсе, что акцию спланировали заранее, но с удовольствием подключился к раздаче. Весело же. После первого крещения, последовали другие, более радикальные акции.

Разбили, например, как-то палаточный лагерь около крупной нефтяной компании с плакатами «Нефтяники – убийцы!», «Хватит загрязнять нашу землю!». И несколько суток жили в палатках. Менты дежурили, но почему-то не пытались лагерь ликвидировать. Особого драйва от житья в на асфальте под брезентом Кирилл не почувствовал и, скорей всего, ушел бы из него раньше времени под благовидным предлогом, если бы не реакция нефтяников. На протестующих натравили каких-то пьяных гопников, и началась потная возня среди пластиковых бутылок, окурков и в кровавых лужах разлитого борща. На кураже Кирилл умудрился одного из нападавших замотать в палатку, другого повалить на землю. Мельком зафиксировал восхищенный взгляд давно приглянувшейся девушки, но затем его повязала полиция.

Отсидев три дня в обезьяннике, по выходу Кирилл получил долгожданный бонус в виде начавшихся, довольно трепетных, отношений с девушкой, оценившей по достоинству его бойцовские навыки. Они стали первыми отношениями в его жизни. Разврат в больнице никак не мог считаться таким опытом из-за постоянной смены партнерш, которые, похоже, и сами были не особо заинтересованы в моногамии. Девушка оказалась еще более радикальна, чем Кирилл, – на общих собраниях рубила сплеча, часто обвиняла соратников в трусости, если те не соглашались, например, приковать себя наручниками к грузовому поезду, на котором должны были перевозить химические отходы. Так что, хоть пьянки и разврат в больнице частично исчезли из жизни, его протестная деятельность стала только насыщенней. Примерно так, издалека, начал подводить оперативника к главному тезису о своей невиновности Кирилл, но тот не оценил масштаба повествования.

– А боролись-то все-таки за что? И почему ты не должен за это отвечать?