Сергей стоял у спортзала и ковырялся в земле. Вахтерша никак не могла подобрать правильный ключ к дверям, а сам физрук, похоже, был задействован на мероприятии. Студентов техникума к началу учебного года уже расселили по общежитиям, и те, наверняка, отмечали свою встречу после каникул. Сергей сказал, что физруку поручили выгнать и мужское, и женское общежитие на митинг, что, думается, будет совсем не просто.
– Но, наверняка, ему в помощь пришлют кого-то из «вашенских», – и хотя он сказал это беззлобно, меня затронуло.
Тренировка прошла в хорошем темпе и с нагрузкой под макушку. Он опять меня хвалил, и, казалось, искренне. Было видно, что он хочет поселить во мне уверенность в себе. В самом конце тренировки пришел физрук, удивительно рано, еще и двенадцати не было, но он сказал, что свою часть работы выполнил, а там было, кому перепоручить. Я понял, что без «нашенских» в актах принуждения к политической активности обойтись не удалось. А физрук заехал за ведром, они с товарищем за поздними грибами собрались. У нас были такие. Мотоцикл с коляской стоял, подфыркивая, во дворе. Выезд по объездной дороге из нашего поселения проходил вдоль бугров, и физрук предложил меня довезти, при условии, что, сидя в люльке, я буду держать ведра. Я уселся, и мы двинулись. Сергей юморно махал нам вслед рукой. «Урал» урчал и пылил по грунтовке. Мы, минуя центральные улицы, в объезд выехали к моим буграм и выезду из города, а там оказался милицейский пост. Нас остановили. Физрук мне сказал:
– Гони домой, а то сейчас начнут допрашивать, почему не на митинге.
Я послушал его совет и двинулся по знакомой дороге к дому. У среднего барака на завалинке сидели три мужика и нещадно матерились. Один меня окликнул вопросом, не открыли ли уже двери в пивбар «Минутка»? Я ответил, что нет, так как все пиво сегодня на площади, и, наверняка, свежее. И вроде там вообще бесплатный банкет, это я, конечно, придумал, а мужики от этих слов затаились, видимо, пожалев, что не пошли туда. А я думаю, что «нашенские» до них не дошли, а то бы убедили пойти попить холодненького.
Дома я сразу пошел проведать курей и отобрал у них два теплых яйца. Крысы меня уже совсем не боялись, и при замахе в их сторону они только по-козлячьи поджимались. За лето они стали жирными и блестящими, и мне уже казалось, что я их отличаю по противным усатым рожам. Осталось только имена им дать. Воткнув вилку старенького радио в точку местного вещания, я услышал, что митинг был в своей высшей точке. Оркестр почему-то играл «Марсельезу», а что это гимн загнивающего капиталистического государства, исполнители вполне могли не знать. Музыку кто-то перекрикивал из ответственных секретарей. Слов было не разобрать, но смысл был более чем понятен. Наш бронепоезд стоит на запасном пути, но под эту музыку мне казалось, что кто-нибудь из выступающих закричит, что мы брали не только Берлин, но и Париж, а это, наверное, справедливо.
3 сентября. Дети в школу – кто в первый класс, а кто и в последний. В это утро, как и вчера, я отбегался рано, собираясь на тренировку. Лицо Лагутина с картинки смотрит на меня совсем нейтрально, но, может, оно так и лучше. В эту ночь уже серьезней подморозило, но незабудки держались молодцом. Они-то мне и подмигивали голубыми глазенками с совершенно опустошенных грядок. В это утро уже хорошо хрустело под ногами, и вроде как на марь легла холодная поволока. Солнышко проявилось, но было в дымке холодного тумана. На площади у памятника вождю мирового пролетариата кипела работа: кругом виднелись солдатские спины, армия утилизировала остатки вчерашнего политического протеста. Разбирали трибуну, похожую на броневик с Финляндского вокзала, с него уже был наполовину содран кумач. Здоровые куски красной материи стелили у постамента и руками туда наваливали мятые и за ночь окоченевшие цветы. Они липли к холодному камню, и их рвали силой. Тут же была рядом тетя с большой шваброй, тряпка на которой парила. Она следом замывала постамент и делала припарку на то, что прилипло, будучи когда-то цветком, а сейчас ставшее просто биомассой. Все это валили на красные подстилки, вязали в узлы и закидывали в кузов голубого самосвала. Получался какой-то помидорный загруз. А вы слышали когда-нибудь, как вытаскивают из толстой, мокрой доски здоровенные гвозди? Когда их тянут ломом-гвоздодером? Звук был похож не на визг, не на лязг и даже не на скрежет. Это был пердеж большой деревянной жопы. Это всегда так. Все, что выращено человеком, и все, что построено, завсегда можно сломать и сгноить. А из кабины самосвала на волне «Маяка» голос Кобзона учил не думать о секундах свысока, и это, наверное, справедливо.
Физрук стоял у дверей спортзала и погонял на выход студентов после их пары по физподготовке. Сергей тоже сейчас был на паре, но вот-вот должен был прийти. Сколько жизни и радости было в этих мальчишках и девчонках, а ведь они тоже были моими сверстниками, но все им виделось совсем на другом, не таком, как мне, фоне. Ищущие дороги к победам, которые ни для кого и никому не послужат. Так было у Чернышевского с главным героем главы «Третий сон Веры Павловны». Но, наверное, всегда так и будет, и «Что делать?» останется главным вопросом. Наверное, это справедливо. Пришел Сергей, как всегда открытый и доброжелательный. В течение тренировки он все сближался и сближался. Тот тренер из Москвы, оказывается, был не только его тренер, но еще и крестный отец, и отношения у них были соответствующие. Он рассказал ему по телефону про меня, и тот распорядился все поставить на физику, вот мы сегодня и работали в постоянном клинче. Молодость, она умеет из себя выжимать.
Вчера я, вроде как, почувствовал в себе физику. Особенно когда картошку собирал в мешки, а потом высыпал в подвал. Так вот, мешок я рывком закидывал себе на спину, прибавляя в этой физике. А еще вчера я раскопал картошку на маленьком клинышке, на котором всегда было сыро, и мы там картошку выкапывали последней и, не просушивая ее, съедали первой. Так вот, на этом клинышке всегда было много земляных червей. Я их складывал в большую железную банку, засыпал землей и подвешивал к потолку, чтобы крысы не добрались. Там они и выживали до весны, если я не забывал пару раз за зиму плеснуть им полстакана воды. Я вообще мечтал вернуться с соревнований и уже по заледям добраться на речку и поудить ленка и мальму, уж очень я любил это дело, да и кушать их было немалое удовольствие. Опять же, с картошкой, намятой скалкой в кастрюле.
На обратном пути с тренировки, уже у самой мари, на узкоколейном вокзале у киоска сидели трое грустных «нашенских», это были фигуры не главные, но стремящиеся. Они ожидали киоскера и быстро поведали мне новости. Главная из них была такая, что в этом году, кроме двух бесплатных путевок от профсоюза, им за помощь в проведении митингов и мероприятий от партийных органов выделили еще две путевки из комсомольских фондов. Разворотливый комсомол быстро реагирует, странно, что народный контроль еще не поощрил. Думается, что рейды по торговым точкам прошли в соответствии с регламентом. По узкоколейке ездили дрезины, на подножках у них висели рабочие в очень грязных спецовках и огромных брезентовых рукавицах. Похоже, они начинали подготовку к приему последней баржи в эту навигацию. Посреди мари на тротуаре стояли опять те же бездомные собаки. Похоже, они где-то здесь и коротали свои собачьи будни, но видимо крепко дружили, ибо всегда были вместе. В этот раз, услышав мои шаги по деревянному настилу, убежали в кочку, спугнув при этом пару полосатых, как бурундуки, вальдшнепов, которые вот-вот начнут улетать в теплые края.
Вторник, 4 сентября, начался согласно вновь утвержденному плану. Мама еще спала, когда я закрыл за собой нашу хлипкую калитку. Пробежка сегодня начиналась в потемках, но было безветренно и почти не холодно. У барака, в маленькой загородке, бегал поросенок. Наверное, его забыли закрыть на ночь, а возможно, дали порезвиться. Увидев меня, он просунул свой пятак в щель забора, наверное пытался поздороваться, поглядывая в ту же щель черным глазом с белыми пушистыми ресницами. В большинстве окон барака горел свет, и был он везде примерно одинаковых оттенков. В этом году поселенцам на продажу привезли абажуры, все одного янтарного цвета, из мягкой ткани с кистями бахромы. С весны они стояли целой пирамидой в углу нашего магазина и раскачивали бахромой в такт открывающимся входным дверям. Недорогой, но стильный предмет.
