Из того, как все рассказывал физрук, было понятно, что если он и был когда-то «нашенским», то не по-настоящему, и не только потому, что не ходит на собрания и в рейды в числе сознательных активистов-трудовиков, а просто он думает не «по-нашенски». И в его рассказе, вероятно, тоже была справедливость.

У моей калитки стояли три женщины, облокотившись на наш больной забор, своим напором они прогибали его еще больше. Мама ножницами срезала гладиолусы и георгины, она делала букеты, каждый из которых стоил рубль, точно так же, как та горбуша. Так вот, каждый год она рвала свой цветник к первому сентября. Мама очень любила цветы, но начало сентября было крайним сроком их срезать, ибо вот-вот могли прийти заморозки, а видеть, как они умирают на грядке от холода, было страшно. Но опять же, всегда был шанс, что приедет эта женщина с номенклатурным лицом и в капроновом шарфике на «газике» с брезентовым верхом в сопровождении милиционера. И они приедут, опять же, восстанавливать справедливость. Мои любимые голубые незабудки никто никогда не брал, они были мелкие и не монументальные. Я был рад этому, и когда на них падал первый снег, я его руками сгребал, и такой чистый цвет небес на белом покрывале можно было увидеть лишь раз в год. А иногда снег выпадал сразу сугробами, и до этого цвета добраться было невозможно, если еще и с метелью. А просто в холоде они могли стоять несколько часов, а потом чернели и покорно умирали, чтобы по весеннему теплу прорасти из семян и опять принести частицу небес к нашему домику. Сегодня мама заработала 20 рублей, ее грядки сильно поредели, уже по холоду она будет срезать последние растения и ставить дома в банку с водой, стремясь продлить их цветочную жизнь. Ей каким-то образом это всегда удавалось. Как всегда, у нас с ней получалось сходить в лес, и оттуда принести пару ведер черники, рябины и брусники. В них был наш главный витаминный барьер от климата, даже ухитрялись насобирать дикой малины с ужасно колючих кустов, наварить варенья и при его помощи выгонять простуду.

А первое сентября приходилось в этом году на субботу. С 1967-го года суббота была объявлена нерабочим днем, но нарядные дети шли в школу на построение, сказать речевки учителям и Родине, преподнести цветы. А потом их распускали до понедельника. В тот день моя утренняя пробежка и проходила в час исхода из бараков и частных домиков школьников. Старшеклассники просто шли начесанные и гордые своим статусом. Их сверстницы были в белых фартуках, бантах и кокетливых белых гольфиках до колен. И только младших мамы за собой тянули волоком, потому что те не успевали в шаг. Но почти все были с цветами и полны светлой радости. И эта радость была не только от красных галстуков и значков с великим Лениным, это была радость жизни, которая представлялась вечной и счастливой в огромной и справедливой стране. Но так случилось, что в этот самый день великая страна получила пинок под зад. И как-то по-другому объяснить это было просто невозможно.

1 сентября 1973-го года житель города Горловки Донецкой области Николай Саврасов совершил террористический акт, взорвав бомбу в Мавзолее Владимира Ленина. В результате взрыва погибло три человека, включая самого подрывника. Это было не первое покушение, только за шестидесятые годы было не менее пяти попыток уничтожить мумию. Следствию так и не удалось выяснить мотивы подрывника. А первого сентября, в день начала учебного года, школьников обычно водили толпами поклониться Ильичу. Воспользовавшись ситуацией, больной, видимо, под видом сопровождавшего учителя, не вызывая подозрений, пронес взрывное устройство. Исходя из этого преступления, на все места по стране были отправлены директивы завалить цветами постаменты памятников Ленину и провести летучие митинги с острой идеологической направленностью. И все бы ничего, но были причины, мешающие выполнить в точности резолюцию ЦК и Политбюро. То были два выходных дня, люди были не на заводах и промыслах, и где их найти и как согнать на это мероприятие – большой вопрос. Тут был один выход – опереться на активную и сознательную общественность. И второй вопрос – где найти столько цветов, чтобы фотографы сделали правильные снимки и разместили в печати. Здесь тоже можно было рассчитывать только на ту же самую патриотичную и сознательную часть общественности города – на энергичную работу активистов, дружинников, служащих и милиции.

На очень позднем совещании в актовом зале исполкома было распределение обязанностей по предстоящему мероприятию. Все это было похоже на экстренную эвакуацию. Наглядную агитацию решили найти из старой. Пусть небольшую, но трибуну будут колотить в ночь. А идеологическим вождям города, опять же в ночь, нужно было речи подготовить, что тоже было непросто. Речи должны быть обвинительными, острыми и выдержанными в моменте. Неисполнение этого всего грозило серьезными кадровыми решениями. Вот такая сложилась ситуация 1-го сентября, в День знаний. Понятно, что без «нашенских» тут вообще никак не обойтись. Несколько позже я все же узнал, в каком направлении, под руководством первого секретаря ГК ВЛКСМ, они приняли самое действенное участие. Они на грузовике объезжали все школы города и изымали «за уважение» принесенные школьниками цветы, а к тем учителям, кто их уже домой унес, и в потемках заявлялись. Абдулла с милой улыбкой просил их передать цветы для срочных нужд. Помимо того, в официальной и строгой форме он заявлял о необходимости завтра к 12 часам прийти в центр города на митинг, то бишь исполнить свой гражданский долг. Бывало, дверь ему открывали мужики и тогда, конечно, задавали вопрос:

– А будет пиво разливное?

Эта вакханалия продолжалась всю ночь. Похоже, много набрали цветов «нашенские», ибо они были тренированные и проворные, но, кажется, все же не хватило, и в воскресенье, 2-го числа, возвращаясь с утренней пробежки, я в проулке у своей калитки увидел «буханку» цвета хаки. «Буханка» была версией «таблетки», так как у нее на двери была наклейка с красным крестом. Они, похоже, тоже были мобилизованы своими партийными организациями. Мама им рвала цветы и связывала веревками в букетики. Им было все равно, какие цветы, лишь бы побольше. Они не торговались и платили по таксе 1 рубль, даже не спрашивая ни фамилии, ни расписок. Так мы на городском митинге еще заработали в семейный бюджет 15 рублей. Проблема усугублялась тем, что наши территории были практически первыми по восходу солнца, и в Москву начнут первыми рапортовать и отчитываться по мероприятию. И должна быть отчетливо видна его идеологическая и нравственная направленность. От нашей искры должен вспыхнуть костер негодования и презрения загнивающему капитализму. И главное – лозунг: «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи», а Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить, и, возможно, это справедливо.

Сегодня раннее утро, воскресенье, 2-го сентября. В следующую субботу я уже буду должен выходить на ринг. Зная, что в эти дни я буду заниматься с Сергеем, как-то подуспокоился. Он меня все время похваливал и подбадривал. Даже физрук пытался с нами отжиматься от пола, но ни разу количество подходов не одолел. Сегодня у меня пробежка была очень ранняя, договорились уже в 8 быть в зале. Где-то в половине восьмого я вышел из дома. В то же раннее время, как бывает в воскресенье, было совсем безлюдно. На мари встретил, похоже, тех же самых собак, которых пьяный кормил макаронами, но если в ту встречу от меня пахло копченой горбушей, то сейчас пахло лишь потом, и они быстро отстали. На базаре было тихо, лишь два бродяги сидели на деревянных ящиках из-под пива и грязными ручищами чистили где-то раздобытые куриные яйца, видимо, готовились закусывать. В это утро под ногами чуть похрустывали тоненькие льдинки. В ночь уже подкрался небольшой минус, а сейчас лишь чуть бодрило. Солнце уже ярко блестело на востоке, готовясь не сильно, но подогреть второй осенний денечек.

Зато на площади суета, она явно с ночи не кончалась, а у пьедестала вождя лежало всего лишь две красных гвоздички, верно какой-то расторопный пионер принес. Тут уже к финалу шла работа по устройству трибуны. По стандарту под все партийное руководство трибуну собрать бы, конечно, не успели. Эта была компактной, а так как ее сколотили из неструганых досок, то сейчас, как гроб, обтягивали красной материей. Своей функциональностью эта трибуна слегка напоминала броневик на Финляндском вокзале, но, возможно, так и было задумано. На земле стояло и лежало большое количество инструментов духового оркестра, того самого, который заслуженных людей провожал в последний путь. Я точно знал, что Владимир Ленин любил Шопена, но на этих инструментах его не исполнить. Наверное, опять будет Свиридов «Время, вперед!» или даже наша победная «Славянка». Возложение цветов состоится, видимо, позже, а к цветам надо еще хоть немного народа. В кустах, сбоку от Ильича, стояла желтая бочка с надписью «пиво». Значит, организаторы митинга по городу все пивные точки закрыли. Это было единственное место, где могли утолить жажду страждущие после субботнего и первосентябрьского бала. Хороший маневр, наверняка, уже где-то опробованный.