– Что, сосед, ты теперь с блядями? Хорошо, что отец твой не дожил.
И он пошел в свой дом, туда, где его ждала хромоножка. И я пошел домой, отдыхать после трудового дня. Тренируй «плюху», и она пригодится – вот такая справедливость. Я помаленьку привыкал к своему новому статусу, правда, во вкус еще не вошел. Но меня уже активно учили жить «правильно».
Прошел месяц, и уже макушка лета. Осенью для меня неизбежно придет армия, но возвращаться мне теперь будет куда. Я уже буду возрастным и натасканным. За этот месяц было одно массовое мероприятие, наподобие русского кулачного боя стенка на стенку.
Восемнадцатилетний мальчик Коля, для которого папа уже заготовил белый билет по причине плоскостопия, в субботу за завтраком был очень грустным. Он всегда ходил в городской парк на танцы, а вчера вернулся расстроенный, оттого плохо спал, был без аппетита и жаловался на мигрень. Мама его уже и так, и эдак, и компресс, и таблетки, и даже растерла ему виски дефицитной «Золотой звездой» корейского производства, которая нещадно воняла. Улучшение не наступало, хотя «Золотой звезды» извели полбанки, и она даже своим запахом наследила на горячих блинчиках с первой горбушовой икрой. Их мальчик был рослым, крепким, скорым на язык, но сейчас чем-то сильно встревожен, и своим видом это показывал. Он один раз только откусил от блина, икра посыпалась на тарелку, Коленька раздраженно бросил блин и ушел в свою комнату. Папа с мамой остались встревоженными, у мамы были уже красные глаза, и она начала чуть похлюпывать носом. Папа знал, что в таком состоянии она обязательно сейчас что-нибудь выдаст, так и получилось. Мама поднесла к глазам краешек расписанного петухами полотенца и сказала:
– Ты никогда не мог до него достучаться!
Для нее, когда-то выпускницы музыкального училища и дочки партийного работника, эта фраза была очень длинной и энергоемкой. Она никогда не противилась мужу, да и как можно было возражать человеку, который состоит на должности охранителя социалистической законности? А когда она утром, у окна, видела, как ее муж, в наглаженном мундире, из подъезда выходит к своей персональной черной «Волге», она всегда была прямо в волнениях. А вот сейчас она предчувствовала какую-то нежданную беду. Но муж, по своей специальности, умел располагать к себе и допрашивать, и он, запахнув халат, пошел в комнату своего наследника и, конечно же, воспреемника. А мама нервно убирала то, что было завтраком, то и дело скользя по мягкому ковру к двери, стараясь прислушиваться, но там что-то непонятно бурчали. Потом Коленька что-то нервно выкрикивал, а потом опять бурчали. Мама дважды кипятила самовар в ожидании мужа, а он вышел из комнаты, воткнул вилку в розетку и сел смотреть телевизор. С экрана голосом Кобзона завершилась какая-то серия утреннего показа сериала «17 мгновений весны». Кобзон пел о верности, чести и достоинстве. Муж молча пересел за обеденный стол и попросил коньяка. Все было сразу исполнено, да еще и блюдечко с подслащенным лимоном. Он выпил и начал делиться тем, что понял из слов Коленьки. И первое, что он поведал, – что у Коли появилась девочка. Где он с ней познакомился, и из какой она семьи, не рассказал, но было понятно, что она ему очень нравится. Вчера они с ней днем сходили в кино, а вечером договорились встретиться на танцах в городском парке, и встретились. Мама от таких вестей совсем разволновалась, а папа проглотил еще одну рюмку коньяка. Тот был что надо, французским, но тоже, казалось, отдавал «Золотой звездой». Наверное, это было от рук жены, которая поддерживала рюмку и наливала, так как эта вонь плохо смывалась с рук.
Папа продолжил свой тревожный рассказ. Они встретились на танцах, но после первого же медленного танца к нему подошли двое, возможно, выпивших, и в грубой форме предъявили ультиматум, что, если он еще раз подойдет к этой девушке, то рыло (так и сказали!) будет разбито. Дальше мама уже не могла слушать, она вбежала в комнату сына и стала плакать, гладя его по головке и говоря всякие утешительные слова, что они будут бороться за его девушку, если она, конечно, того стоит. На эти слова Колечка отреагировал бурно и отшвырнул ее утешающую руку. Она вернулась назад за стол, муж еще выпил, и сейчас его скривило от, видимо, недостаточно подслащенного лимона. Муж рассказал, что было дальше. Сын, с его слов, стал огрызаться, и пообещал привести своих друзей, которые разберутся с нападающими. Так вот, эти разборки назначили на сегодня, на 21 час, у танцплощадки, под щитом «Берегите лес от пожаров». А папа с мамой точно знали, что у Коленьки никогда не было никаких друзей, и они всегда сами за это боролись, убеждали его, что дружить можно только с равными себе. А где их, равных, наберешь? Мама начала настаивать на звонке начальнику городской милиции, надо было восстановить справедливость! Но папа еще не закончил рассказ, который поведал ему сын. Так вот, оказывается, Коленька до конца танцев прятался в кустах стланика и наблюдал, как к концу вечера его избранница, смеясь, ушла в компании этих наглецов. Это его добило окончательно, и он пошел домой, бесславный и отвергнутый. Звонить начальнику милиции он, конечно, не станет. В происходящем не было никакого юридического смысла, и поэтому решение этой проблемы лежало где-то не в правовой плоскости. Но он позвонил домой Председателю местного Совета депутатов, и тот без всяких демагогических рассуждений сказал, что сегодня в 21 час под щитом «Берегите лес от пожаров» вопрос будет решен по самой надежной схеме. Тот, хоть и был болтун и враль, но для прокурора города он не мог пообещать и не сделать. Папа чуть успокоился и стал маму успокаивать, а Коленька все страдал в своей комнате при закрытой двери.
В 20:30 пятеро «нашенских», и я – шестой, были уже в зоне видимости щита «Берегите лес от пожаров». Мы сегодня в роли вновь обретенных Колиных друзей, то есть друзья прокурора. Один из «нашенских» подошел к дежурившим тут двум милиционерам. После короткого разговора он им показал далеко в сторону, и те услужливо туда зашагали, стуча подковами на сапогах. Мы же, для большей конспирации, сидели на корточках, на манер уголовников. «Нашенские» были настроены и размяты. Где-то в десятке метров от щита, прямо у штакетника танцплощадки, толкалась небольшая группа лохматой молодежи в цветастых рубашках с воротниками-ушами и в клешах. Мне очень не хотелось думать, что это наши злодеи, те пацаны, похоже, были еще старшеклассниками. Но механизм уже запущен, и акция должна быть исполнена. В 21 час, минута в минуту, под щитом появился, похоже, наш оппонент, такой же лохматый, в яркой оранжевой рубашке, в клешах. Те, что стояли у забора, двинулись тоже под щит. Их оказалось как нас – 6 человек, но этот паритет был явно не в их пользу. Они все быстро попадали, их били так, что, верно, без последствий это не осталось. Один мальчишка пытался встать с земли, он был в полуобморочном состоянии. Так вот, Николаша со всей дури зарядил ему ногой в лицо и ударил бы второй раз, если бы я его не оттолкнул. А в ближайших кустах был виден блеск кокард на милицейских фуражках. Сейчас мы уйдем, а они потащат этих детей в пункт правопорядка, спрашивать с них за правонарушение. После «избиения младенцев» «нашенские» куда-то двинулись, а мне очень хотелось узнать, как там у Штирлица с Мюллером закончилось.
В доме у нас стоял черно-белый «Горизонт». Мы его не смотрели по причине сломанной антенны, а вот вчера я сделал антенну из сломанной раскладушки, установил на крышу. Она упала, но все же показывала, благо, что дом стоял на бугре. Я кое-где подмотал провод синей изолентой, и стало показывать, не очень, конечно, но понятно. На Штирлица я опоздал, но успел на субботнюю передачу «А ну-ка, девушки!».
Но история с Николашей для меня еще не кончилась, папаша евонный поручил еще пару танцев за ним присмотреть. Выбор, конечно, пал на меня. В следующую субботу и воскресенье я дежурил на танцплощадке, пока мальчик тряс гривой и кривлялся. Чувствуя за собой такого друга, как я, он вел себя совсем отвязно. Но ни побитые больше не появлялись, ни та девочка, которую возжелал сынок большого начальника.
