— Хоббит? — спросил Билли и протяжно зевнул.

Выглядит он уже гораздо лучше. Омега вымыл голову, вернув ту волнистую укладку, что шла ему больше, и приклеил золотые патчи под глаза от припухлости, но белки так и остались перевиты красной сеткой сосудов. Сразу видно, что он плакал.

— На первой странице был, не захотел больше ничего искать.

— Как-то холодно, — пожаловался омега и потёр предплечья.

— Я подкручу термостат и возьму плед, а ты пока садись и пей какао.

Билли кивнул и уже через пару минут я укутал его в изумрудный пушистый плед, а сам устроился рядом. Веки налились тяжестью, и я бы заснул, если бы не приходилось постоянно напоминать себе дышать ртом, игнорируя течный аромат омеги. Билли тоже сморило от успокоительного. Он всё время заваливался на меня, начиная дремать, но я не мог его вынести, поэтому отпихивал обратно. Однако, он снова, и снова откидывался на меня, поэтому пришлось отодвинуться.

— Ты приятно пахнешь, — сонно пробубнил омега, а потом вдруг перекинул ноги через моё колено и заглянул прямо в глаза. — Почему ты всё время меня отталкиваешь?

Не знаю, наверное, у меня мозги размякли от Валиума, но я сказал следующее:

— Ты слишком притягательный.

“Надо откусить себе язык”, — решил я, а Билли вдруг потянулся ко мне, положив ладошку на грудь.

Касание его губ было легким как пёрышко и целомудренным, без единого движения, но в груди у меня разгорелся Великий Лондонский пожар. Губы тихо чмокнули, когда омега оторвался, а во рту ужасно пересохло, будто язык превратился в Сахару за считанные секунды. Я ощущал чужое дыхание с запахом какао на лице, и от этого мурашки бежали по всему телу. Билли покраснел, а зрачки съели радужку его малахитовых глаз, тогда он снова оставил на губах этот лёгкий, но такой будоражащий поцелуй. Он наклонил голову и вжался носом в ключицу, а я обхватил его руками, с удивлением осознавая, что потерял способность говорить. Но это не пугало. Словами такое не описать.

***

Почувствовав запах дыма, я захотел умереть. Боль не приходила постепенно как в прошлый раз — теперь с неё все начиналось. В ушах звенело, но я, как всегда, слышал и звук работающей пилы, и вой сирен, и отсчёт, что вели парамедики, качая грудную клетку пациента, которому не суждено вернуться с того света. Я уже знал, как это работает. Если открою глаза, то не смогу их закрыть, а если не открою, то это продлится вечно, замкнув меня во временной петле худшего момента в моей жизни.

Всё обязательно закончится. Но сначала я должен его увидеть.

Распахнув глаза, я забыл о сломанных руках. Обо всех повреждениях в принципе. Разве меня мучили кошмары до этого? Нет, вот сейчас начался настоящий ужас — вместо Ламара на асфальте лежал Билли, и парамедики склонились над ним. Один качает сердце, второй — вдувает воздух в лёгкие.

Это невозможно. Его там не было!

Но… какая, в сущности, разница, Ламар или Билли?

Горло сдавил спазм, а из глаз хлынула Ниагара. Я знал, чем всё закончится. Окровавленное измученное тело Билли останется мёртвым. Парамедики долго над ним старались, ведь он такой милый и такой молодой. Даже слишком молодой для смерти. Слезы катились одна за другой, капая с подбородка на грудь, чтобы прожечь там дыру, которая окончательно уничтожит остатки от моего сердца. Наконец, так же как и было — один хлопнул другого по плечу, и они остановились. Затем поднялась рука с часами, что сверкнули в свете солнца, скользнув по моему залитому слезами лицу тёплым солнечным зайчиком.

Время смерти.

Тогда я умер. Моя душа мечтала устремиться следом, и я не мог её остановить — она просто раскололась, распалась, разбилась вдребезги, и тогда я впервые ощутил:

Я ничего не чувствую.

И то было блаженство.

Сейчас я лишь мечтал о нём. Атлас словно переложил на меня небесный свод, и я согнулся под этой ношей.

Я потерял Билли. Потерял, потерял, потерял — эхом звучало в голове.

Не в силах больше выносить это, я закричал.

Билли тряс меня что есть сил, будто хотел сотрясение устроить, но это мгновенно вытащило моё сознание из кошмара. Я подскочил на месте и спрыгнул с дивана. До жути захотелось на край света убежать. Буквально. Но омега схватил меня за руки, заставляя остаться на месте. Слезы катились по щекам, а в горле словно застрял металлический ёршик для мойки посуды. Омега так смотрел на меня, до предела распахнув глаза и подняв светлые брови, что я мечтал провалиться под землю. Его лицо отображало худшее из чувств — жалость. Резко я перестал быть для него защитником, превратившись в того, кого самого нужно спасать. Я не хотел, чтобы Билли меня таким видел, поэтому быстро стёр влагу с лица тыльной стороной ладони и прохрипел:

— Здесь очень неудобно спать. Я пойду к себе.

— Мёрфи…

— Я хочу побыть один, не ходи за мной.

Но омега не слушал меня и поднимался по лестнице следом, возмущаясь.

— Эй, так не годится! Сам ты запретил мне быть одному.

— Это другое.

— Почему?

— Потому что мне не нужна твоя помощь, чтобы справиться со своими проблемами, — как можно твёрже ответил я и, закрыв дверь перед его носом, щёлкнул замком, наконец спокойно вдыхая носом.

— Эм, ну если тебе что-то понадобится… — донёсся из-за двери обиженный голос Билли, и я сжал зубы, заставляя себя остаться безразличным и не впускать его.

— Я знаю, где тебя найти.

Больше всего на свете мне хотелось лечь и заснуть, переключив этот кошмарный день. Я уже не мог выносить подобные переменчивые настрои, которые то поднимали на вершину, то втаптывали в грязь. Словно я катался на американских горках. Ужас, который охватил меня, когда я думал, что Рассел его изнасиловал. Радость, что пленила всё тело, когда Билли меня поцеловал. И снова ужас, когда в моём привычном кошмаре омега занял место Ламара. Чувствовать весь спектр эмоций снова оказалось слишком тяжело.

Но то был ещё не конец.

Разъярённой фурией Билли ворвался в комнату со стороны ванной, так резко распахнув дверь, что та с грохотом ударилась о стену позади. Он держал в руках свой блестящий дневник так, будто хотел залепить им мне по морде. Не сомневаюсь, так и было. Я сразу же понял, что произошло.

— Занимательное чтиво?! — закричал он, топнув ногой и взмахнув дневником, аж ветром обдал. — Я помню, что оставил блокнот под подушкой, а он оказался под матрасом, где я его обычно прячу. Но ты ведь это знаешь!

— Билли…

— Вот почему ты так ломился ко мне! Ты знал, что, скорее всего, я не просто поссорился с Расселом, ведь прочёл всё о наших планах на вечер. Кем ты себя возомнил? Кто дал тебе право читать мои записи, копаться у меня в вещах, чтобы их найти? В душе у меня копаться. Как ты только мог?

— Я просто хотел помочь, — выдавил из себя я.

— Оправдываешься? Это всё, что ты можешь сказать? Дневник — очень личная вещь, я туда всё-всё писал, даже то, что я тебя… — не закончив, он зарычал, сжав голову руками. — Видеть тебя не могу, ты, скотина!