— Ты ещё здесь?! — спросил Омниа.

Лицо Сеилема вытянулось.

— Мне выйти? — он указал на дверь.

— Не заставляй меня объяснять такие простейшие вещи, — Омниа смял ткань в руках. Сеилем поднялся на ноги и вышел вон, пряча издевательскую улыбку. «Дикарь» — подумал херувим, выползая из нижних одежд. Воздух приятно холодил разгорячённое лицо и руки.

Омниа спустился к завтраку в шелковом одеянии. В нём он чувствовал себя голым. Не потому что оно было тонким и щекотало кожу, нет. Все смотрели на него.

— Хороший, говоришь? — шепнула Лиен, подмигнув Мэл и загораживаясь ладонью.

— Что ты сказала? — переспросил Омниа, спустившись с лестницы.

— Ничего-ничего, — джиё подняла руки.

Опаздывал он на трапезу или приходил раньше всех — Сеилем всегда был на месте. Он сидел в тени раскидистых растений, ближе к серой громаде Дома, завтракал. Иногда Сеилем играл на всяких инструментах и пел, избавляя принца от необходимости говорить ни о чём. Хоть Омниа и отвлекался на песни так, что забывал про еду — это были его любимые завтраки.

Русалки, как обычно, повылезали из воды, принимая земную форму, поправили свои яркие волосы до пят и расселись возле Сеилема. Они всегда приходили его послушать. А Омниа всегда садился на солнечной стороне. Мэл и Лиен скоро ушли, принц ел в одиночестве, не отрывая взгляда от бананового листа. Сегодня на нём лежала лепешка, маринованная рыба и то, что выглядело как яичница, но оказалось жареным фруктом. Журчала река, томно перешёптывались русалки, лучи уже напекли половину лица. Омниа быстро взглянул на Сеилема — он на него не смотрел. Русалка положила руку ему на колено. Еда потеряла свой вкус.

— Ты не взял лиру, — беспокойно сказал Омниа.

Сеилем вскинул на него взгляд. Херувим так и замер. Они смотрели друг на друга — голубые глаза в зелёные — и молчали.

— Я могу петь и без музыки.

— А, да. Я не подумал, — Омниа кивнул и опустил голову, загораживаясь волосами.

Он хотел свернуть лепешку, но пальцы будто задеревенели и не слушались. Тишина на противоположной стороне была подобна зуду. А потом Сеилем запел.

Оказалось, принц и музыки настоящей до этого не слышал: только фон для пира и беседы. Сеилем пел так, что Омниа, который ни слова не знал на русалочьем, понимал, о чём песня: эта о расставании, эта — о потере, а эта — о желании. Почему-то Сеилем не пел о любви.

Когда песня закончилась, Омниа понял, что смотрит на его бледное лицо, неестественно зелёные глаза. Принц чувствовал, будто покачивается на волнах. Взгляд Сеилема почти столкнулся с его взглядом… Русалка вдруг запустила пальцы в черные локоны, намотала вьющуюся прядь на палец. В ответ другая, что всё время держала руку на его колене, передвинула её ближе. Омниа отвернулся, как от удара наотмашь. Лицо и даже уши горели.

Он всё это уже видел не раз и не два. В Цитадели, во дворце, на пирах и представлениях. Эдил тоже был таким: сияющим, притягательным. Он был центром любого сборища, освещал всех своим присутствием. Когда Омниа снова украдкой взглянул на Сеилема, он не обращал на русалок внимания. Они были для него словно зеркало, отражающее его великолепие, в которое он не смотрел. Как и Эдил.

Принц встал, так и не доев до конца, и пошёл обратно в комнату. Он уже преодолел этаж, когда услышал шаги по мокрой плитке. Сеилем стоял внизу, на солнце, и смотрел на него. Омниа ждал, пока он скажет хоть что-нибудь. Но ничего не произошло. Сеилем засунул кулаки в карманы и пошёл по одной из тропинок. Омниа прикрыл глаза. В груди словно проделали червоточину.

***

— «То, что со мной случилось. Это слишком…» — Хеяра вдохнула и выдохнула, провожая воздух движением рук. — «Слишком, чтобы передать словами. Меня хватит только показать».

Сеилем и Мэл переглянулись. Они не против, раз это необходимо, чтобы познать тайну близнецового пламени. Мэл посмотрела на Амаранти, но та помотала головой: наверно, она уже всё видела. Глядя на Хеяру сейчас, Мэл вспоминала инцидент между ними как пустяковую неприятность. Жаль, она не знала тогда о её болезни — драконьем недуге.

Страсти к познанию, что подобна лихорадке, и толкает на любые, даже бесчеловечные действия. А Хеяра изо дня в день гуляла по канату над пропастью, добывая знания.

— На счёт три команда «огонь», — сказал мужчина спокойным тоном.

Куратор поправил квадратную шапочку, орнаментом повторяющую вышивку на тунике в пол. В круглом зале храма стоял полумрак: все окна закрыли, чтобы испытуемый не видел своего дракона. Пахло бумагой и горящими факелами.

— Раз. Два. Три!

«Огонь!» — мысль достигла дракона и успела вернуться волной удовлетворения от Тершерона. Куратор посмотрел в окошко за спиной, наверху. Хеяра не дрожала в предвкушении: знала, что Тершерон выполнил команду. Мужчина довольно кивнул.

— Очень хорошо, — он записал ход опыта.

Внутри разлилось тепло. «Тершерон, мы молодцы!» — распирающая гордость передалась дракону.

— Перейдём к следующему этапу тестирования. Извини, я должен говорить это каждый раз. — Куратор развёл руками и улыбнулся, вызвав непреодолимое желание повторить за ним. — Одному испытуемому будет показано изображение, другой должен сказать, что на нём.

Эксперимент по расширению границ эмпатии длился уже больше года, но только последние месяцы результаты тестов перестали быть похожими на совпадения. Когда всадник и дракон находят друг друга, между ними устанавливается особая связь. Она позволяет бессловесному существу понимать всадника, а всаднику — его дракона. И возможна только одна такая пара, ведь Источнику и спящему центру огня у человека подходит только один проснувшийся центр огня дракона. Поэтому драконоубийство — самое страшное преступление в Беатаре.

— Тершерону тоже объясняют задания?

Куратор хохотнул и пожал плечами. Заставлять его улыбаться — сплошная радость. Он досчитал до трёх и махнул рукой. Уровни эмоций и мыслей остались позади, сознание проваливалось глубже. Белая карточка и ассистенты смазались: Тершерон обернулся на волнующееся море. Ветер принёс смрад, присущий только одному существу.

— Гидра, — собственный голос будто осип.

Зазвонил колокол. Когда он звучит — всадники должны готовиться к бою. Куратор черкнул что-то в бумагах и оставил их на столе, посмотрел на руку испытуемой. На пальце блестело чёрное кольцо из вулканического камня. Из недр Тейде. На пальце куратора было точно такое же.

— Идёшь?

— Да, конечно. Как я могу не пойти.

Красная чешуя Тершерона переливалась золотым отливом на солнце. Дракон заботливо опустился на каменные плиты и подставил крыло, хотя на него можно было вскарабкаться и стоя. «Спасибо. Хороший мальчик» — поднявшись над землёй, Хеяра похлопала дракона по шее. Он довольно заурчал. Тершерон был не самым большим змеем — даже в этом ряду стояли и побольше — но его размеры позволяли летать верхом.

— Всё как обычно: первый отряд отрубает головы, второй отряд — прижигает. Не подпускайте гидру к лодкам, — повторял напутственную мантру командир береговой стражи. Морские чудища появлялись у берега пару раз в месяц. — И не спалите всё к драконьей бабушке…

Обе шеренги драконов поднялись в воздух, хлопая разноцветными крыльями. «Поджарим её!» — кричали особо азартные. Драконы в ответ прогревались, отчего грудь и горло у них светились раскалённой лавой. Куратор летел рядом, за спиной у него висела торба.

— Зачем сумка? — пришлось перекрикивать ветер, что свистел в ушах.

— Хочу забрать чешую. Для науки.

С высоты виднелось белое, извивающееся под водой тело гидры. Если приглядеться — можно различить отдельные шеи и головы. У этой их было семь. Она плыла, как ползают черви: то одну голову выкинет вперёд, то другую, и подтягивает к ним тело.

Смельчак спустился вниз, выманивая чудище на себя. Оно клюнуло на наживку: белое пятно прояснялось, пока огромная башка не вылезла из воды. Разверзнутая пасть устремилась вверх, вслед за приманкой. Поднялась другая голова, третья…