Это заявление вышибло весь воздух из лёгких подростка, скуля и ерзая на коленях старшего мужчины, чувствуя, как возбуждение делает его горячим и липким, он вдруг понял, что то, что происходило, было чем-то особенным, далеким от обычного сна.

- Будет ещё лучше, когда я смогу размять твою попку. Уверен, она достаточно жадная, чтобы принять все мои пальцы сразу. Ты знаешь, что твоя дырочка будет такой же розовой, как твой язычок? - юноша инстинктивно облизнул припухшие губы. - А когда я растяну её достаточно, она станет мягкой и готовой к моему большому члену, - зубы мужчины аккуратно прикусили нежную кожу шеи и, переплетя пальцы с Питером, задавая неспешный ритм, он практически вынуждал парня гладить собственную плоть. - Ты бы этого хотел?

Юноша не чувствовал, что он может ответить, нет, все, на что он способен, это кивнуть, но ангел был явно доволен ответом, потому как его рука становилась быстрее, кольцо пальцев сжималось сильнее, отчего с губ Питера сорвался непроизвольный скулеж, он изо всех сил старался не подаваться бёдрами вперёд. Это явно нравилось мужчине.

- О, - протянул он одними губами, - Ты не можешь дождаться, да? Мне нравится. Такой милый и маленький, весь создан для меня, - эти слова заставили член Питера напрячься ещё сильнее, его кожа горела. Подросток всхлипнул от стыда. - Я знаю, что этого недостаточно, детка, ты так страстно извиваешься, не могу дождаться, когда увижу тебя на своём члене.

Питер же задыхался, тугая спираль возбуждения скручивалась внизу живота, его яйца казались такими тяжёлыми и тугими.

- Самый очаровательный мальчик, - рычит грубый голос прямо в ухо и Питер буквально мяукает от того, что его пах сводит сладкими спазмами. Теплая, белая жидкость брызнула на бедра, так же обильно покрывая собой и пальцы. Подросток почувствовал, как дыхания становилось все меньше, а глаза застлал густой туман.

Что-то вдруг надавило на шею юноши, ощутимо приятная пульсация в паху отпускала, становясь все менее заметной, веки Питера отяжелели. Наконец, он почувствовал, как по телу разливается спокойствие и мужчина, ангел, смотрел на него, но глаза на этот раз не были цвета драгоценных сапфиров, они скорее напоминали полуденное зимнее небо, вот настолько светлее они казались прямо сейчас. Тихо, словно мурлыча, мужчина что-то напевал. Голова кружилась, все вокруг было каким-то иным. То, что произошло, нельзя было назвать чем-то обычным. Теплая рука заботливо уложила Питера, помогая откинуться на подушки, и в вихре эмоций ему от чего-то кажется, что он видит потолок своей комнаты, он такой же светлый, испещренный мазками шпаклёвки и следами от старых подтеков, оставшихся после особо дождливого сезона. Возможно, если он повернет голову и приглядится получше, то увидит широкую настенную ленту, увешанную гроздьями лампочек и фотографий. Всё вокруг становится нечетким, и Питер едва ли может разобрать, когда влажная тряпка касается его кожи, стирая все следы пота и ангельских рук.

- Мне пора идти, мой милый мальчик, - шепчет глубокий голос, - иначе, боюсь, я могу не сдержаться, - все те же тёплые пальцы убирают прядь волос с его потного лба, и Питер морщится, осоловело моргая. - Осталось подождать совсем чуть-чуть. Наконец, сегодня, мы сможем соединиться, - его щеки коснулся прощальный поцелуй.

С уходом мужчины окружающее пространство будто сжимается, становясь холодным, обычным. Единственное, что согревает Питера в его уплывающем сознании, это мысль, что Великий, возможно, благословил его.

-

Утро в доме Паркеров начиналось, едва только солнце показывало свои лучи из-за горизонта. Первой вставала тётя Мэй, сонная, в своей кружевной ночнушке, полы которой волочились по подножному коврику, она плелась в ванную и наскоро умывшись, спешила на кухню, чтобы приготовить завтрак. Ничего сверхъестественного, просто овсяная каша с заготовленными с прошлого сезона сухофруктами. Этот раз не стал исключением.

Уличный колокол ударил трижды, отчего гулкий звон разнесся по всему району. Питер приоткрыл глаза, щурясь, смаргивая остатки сна, зевая и потягиваясь. За ширмой тихо шуршала тётя Мэй, что-то мурлыкая себе под нос. Лимонные занавески трепетали, подхваченные лёгким сквознячком, а за стеклом раздутые серо-коричневые воробьи скакали по веткам, шумно чирикая о своём, нахально перекрикивая жужжащий гул голосов первых утренних работников, спешащих на свою смену. В теле, несмотря на достаточный отдых, поселилась приятная истома, мышцы таза тянуло, как будто он снова вернулся к обязательным школьным тренировкам.

- Питер, - позвал нежный голос, - ты уже встал?

- Да, тётя Мэй, - широко зевнув, буркнул подросток, спуская ноги на остывший за ночь пол, с удивлением отметив, что его старые школьные принадлежности были заботливо сложены стопкой, а не беспорядочно скинуты в углу, что вызвало у него легкую улыбку, забота тёти была приятна, хоть и излишня. Что-то скользнуло с его головы вниз, и Питер с удивлением уставился на слегка влажное полотенце, свалившееся на стылый пол.

- Ну что, готов к сегодняшнему дню? - сердце юноши пропустил удар, когда обеспокоенное лицо его тетушки вдруг появилось из-за ширмы. - Ведь школы больше не будет, теперь впереди только взрослая жизнь.

- К-конечно, - закивал он. - Я готов сердцем и душой к тому, что подготовил для меня Великий, - Питер заучено протараторил, и женщина лишь удрученно вздохнула, войдя в его часть комнаты. Хоть губы её по-прежнему и были растянуты в ласковой улыбке, глаза, отчего-то казались печальными.

- Питер, детка, - медленно начала она, - ты не должен, - она запнулась. - Великий… Он хороший, конечно, - глаза её племянника заблестели, едва стоило упомянуть об их Боге. Она вздохнула и присела рядом. - Послушай, милый, - ее голос был неестественно тих. – Я, правда, не могу рассказать тебе всего. Я дала слово твоим родителям, - при их упоминании лицо Питера сморщилось, словно бы кто-то ударил его. - Однажды ты кое-что поймёшь, - её руки на его руках были тёплыми, словно утешали. - Ты найдёшь что-то, смысл, который можешь постичь только ты сам, понимаешь? Я бы хотела, чтобы ты всегда оставался самым обыкновенным мальчиком, живущим со своей тётей, но ты особенный, и ты здесь не просто так. Ты всегда должен помнить это. Ты не должен делать того, что тебе не нравится, хорошо? Если ты почувствуешь, что не готов к тому, что с тобой произойдет, ты должен уйти, понял меня? - мальчик медленно кивнул. - Я поддержу тебя в любом твоем решении.

- Спасибо, тётя Мэй, - мальчик густо покраснел, по-прежнему непонимающе глядя на свою тетю, смущенный тем, насколько сильно та его поддерживает. - Я знаю, что ты переживаешь из-за моей инициации, но обещаю, все будет в порядке, - уголки её губ опустились, и они притянула его к себе, шепча:

- Будь моя воля, я бы схватила тебя и бросилась бежать так далеко, как только бы смогла. Просто помни, что ты особенный, и я буду любить тебя несмотря ни на что.

- Я тоже тебя люблю, - выдавил он. - Очень. Не волнуйся, вдруг меня распределят поближе к дому, и тогда мы сможем видиться? Не обязательно ведь, что меня отправят за пределы старого Нью-Йорка. Может, я попаду на сборку Легионеров? Только представь! Это ведь так круто и совсем рядом! Все из моего класса мечтают попасть туда. Нэд просто умрёт!

- Детка, - теперь его тётя выглядела совсем грустной. - Твои мама и папа гордились бы тобой, - Этого хватило, чтобы остановить поток слов, вылетающих из Питера.

- Ни за что, - юноша ощетинился. - Если бы это было так, они бы не бросили меня, и не совершили страшный грех.

- Детка, но ведь мы уже говорили об этом, - Мэй говорила тише. - Они любили тебя.

Это было последней каплей, Питер вскочил со своего места и кинулся прочь, слезы предательски жгли глаза. В такие дни, когда тёте было особенно грустно, она вспоминала об его родителях, о своём погибшем муже, и в такие моменты Питеру казалось, что она знает о том, что произошло немного больше, но имело ли это значение? Они остались совсем одни. Благой Дар был практически осквернен, и если бы это случилось, мир бы снова вернулся к голоду, болезням и нищете.