Климент V вспомнил о фигах, поданных Бенедикту XI Он находился в Париже.

Ему удалось ускользнуть ночной порой и пробраться в Авиньон.

Довольно трудно объяснить, что представлял собой в те времена Авиньон.

Это была Франция и в то же время уже не Франция Это была граница, безопасное место, окраина королевства, старинная муниципия

, республика наподобие Сан-Марино.

Правда, управляли ею два короле король Неаполитанский, то есть граф Прованский; король Французский, то есть граф Тулузский.

У каждого из них была во власти половина Авиньона.

Никто не мог задержать беглеца на чужой территории.

Климент V укрылся, естественно, в той части Авиньона, что принадлежала королю Неаполитанскому.

Однако если бы ему и удалось вырваться из рук Филиппа Красивого, то уж избежать проклятия Великого магистра ордена тамплиеров он никак не мог.

Всходя на костер на земляной насыпи острова Сите, Жак де Моле предрек, что оба его палача к концу года предстанут пред лицом Божиим.

Климент V первым внял этому предсмертному завещанию. Как-то ночью ему приснилось, что горит его дворец.

«С той минуты, — говорит его биограф, — улыбка навсегда сошла с его лица, а вскоре и сам он угас».

Семь месяцев спустя пришел черед Филиппа.

Как он умер?

Существуют два рассказа о его кончине.

Согласно обоим это было похоже на Божью кару.

Хроника в пересказе Соважа сообщает о том, что он умер на охоте.

«Он увидел, что на него бежит олень, выхватил меч, пришпорил коня, и думая, что поражает оленя, славный король с такой силой налетел на дерево, что грянулся оземь и, тяжело раненный в сердце, был перенесен в Корбей».

Там, если верить хронике, состояние больного ухудшилось, и он умер.

Ясно, что такая болезнь вряд ли могла на самом деле привести к смерти.

Гийом де Нанжи, напротив, повествует о смерти победителя при Монс-ан-Тюэль так:

«Филиппа, короля Французского, поразила тяжелая болезнь, причина коей была лекарям неизвестна и вызвала у них, как и у многих других людей, изумление и даже растерянность: ни пульс, ни исследование мочи не подтверждали болезни и уж тем более не предвещали скорой кончины. Наконец, он приказал домашним перенести его в Фонтенбло, где он родился. Там он в присутствии и на виду у многих людей исповедался горячо и с поразительной искренностью и получил отпущение грехов, после чего отдал Богу душу, как истинный католик, на тридцатом году своего правления, в пятницу накануне дня апостола Андрея Первозванного».

Все вплоть до Данте считают смерть Филиппа карой а-а ненависть.

А Данте изображает его погибшим от удара кабана, вспоровшего ему живот.

«Он умер от сокрушительного удара, этот вор, которого видели на Сене, когда он подделывал монеты!»

Папы, жившие в Авиньоне после Климента V, то есть Иоанн XXII, Бенедикт XII, Климент VI, только и ждали случая купить Авиньон.

И случай представился последнему из них.

Юная девушка, еще несовершеннолетняя Иоанна Неаполитанская, не то чтобы продала, а отдала город в обмен на отпущение грехов за убийство, совершенное ее любовниками.

Став совершеннолетней, она потребовала возвратить ей город; однако Климент VI впился в него зубами!

Он так крепко держал его в своих руках, что, когда в 1377 году Григорий XI перенес центр папства в Рим, в Авиньоне оставался легат

, а город находился в подчинении у Рима.

Это положение сохранялось и в 1791 году, когда вдруг произошли события, послужившие причиной этого долгого отступления.

Как и в те времена, когда Авиньон был поделен между королем Неаполитанским — графом Прованским и королем Французским — графом Тулузским, в Авиньоне одновременно существовали два Авиньона: город церковный и город торговый.

Церковный, город насчитывал сто церквей, двести монастырей, там же находился папский дворец.

Через торговую часть города протекала река, там были свои ткачи, там же пересекались торговые пути из Лиона в Марсель, из Нима в Турин.

В этом несчастном городе жили, так сказать, французы короля и французы папы.

Французы торговой части города были настоящие французы; французы, жившие в церковном городе, были скорее итальянцами.

Французы, принадлежавшие Франции, то есть торговцы, трудились не покладая рук, добывая хлеб в поте лица своего, чтобы прокормить жен и детей, и едва сводили концы с концами.

Французы, принадлежавшие Италии, то есть духовные лица, имели все: и власть и деньги; это были аббаты, епископы, архиепископы, проводившие время в праздности элегантные и дерзкие кардиналы, чичисбеи светских дам, чувствовавшие себя, впрочем, хозяевами и с простолюдинками, падавшими на колени при их появлении и норовившими припасть губами к их холеным рукам.

Возьмите, к примеру, красавца аббата Маури: это типичный франко-итальянец, сын сапожника, аристократ вроде Лозена, гордец не хуже Клермон-Тоннера, наглый, как лакей!

Повсюду, прежде чем повзрослеть и, следовательно, испытать страсть, дети водят дружбу.

В Авиньоне учатся ненавидеть с самого рождения.

14 сентября 1791 года, — во времена Учредительного собрания, — королевским декретом к Франции были присоединены Авиньон и Венецианское графство.

Вот уже год Авиньон переходил из рук в руки то профранцузской, то антифранцузской партии.

Скандал разразился в 1790 году.

Однажды ночью паписты забавы ради повесили манекен с трехцветной лентой в петлице.

Наутро Авиньон при виде этой сцены взорвался возмущением Четверых папистов, не имевших к этому делу ни малейшего отношения: двух знатных господ, одного буржуа и одного мастерового, — выволокли из собственных домов и повесили вместо манекена.

Во главе профранцузской партии стояли два молодых человека, Дюпра и Менвьель, а также господин средних лет по имени Лекюийе.

Последний был француз в полном смысле этого слова: он был родом из Пикардии; пылкость натуры сочеталась в нем со склонностью к обдуманным поступкам: он осел в Авиньоне в качестве нотариуса и секретаря муниципалитета.

Эти трое подняли то ли две, то ли три тысячи сол дат и попытались вместе с ними высадиться на Карпан-трасе, что, однако, не удалось.

Ледяной дождь с градом, из тех, что сыплются время от времени с Вентусской горы, разметал армию Менвьеля, Дюпра и Лекюийе, как буря разметала когда-то флот Филиппа II.

Кто ниспослал этот чудесный дождь? У кого достало силы разметать революционную армию?

Это дело рук Святой Девы Марии!

Однако Дюпра, Менвьель и Лекюийе подозревали каталонца по имени шевалье Патюс, назначенного ими генералом, в том, что он весьма удачно помог Деве Марии совершить это чудо, а потому они и решили приписать всю славу Патюсу.

В Авиньоне суд над предателем творят скоро: его убивают.

И Патюс был убит.

Из кого же состояла армия, представлявшая профранцузскую партию?

Из крестьян, грузчиков, дезертиров.

Стали искать человека из народа, способного возглавить народную армию.

И такой человек нашелся: его звали Матье Жув, сам себя он называл Журданом.

Он родился в Сен-Жюсте, недалеко от Пюи в Веле; сначала был погонщиком мулов, затем солдатом, потом купил в Париже кабачок.

В Авиньоне он торговал мареной.

Это был кровожадный убийца, похвалявшийся своей жестокостью.

Он размахивал огромной саблей и рассказывал, что именно этой саблей он срубил голову коменданту Бастилии и двум королевским телохранителям 6 октября.

То ли смеха, то ли страха ради к имени «Журдан» народ прибавил прозвище «Головорез».

Дюпра, Менвьель, Лекюийе и генерал Журдан Головорез довольно долго держали город в страхе, и вот страх этот у жителей стал понемногу проходить.

Против них зрел заговор, умело организованный и коварный, как все заговоры, которые готовили духовные лица.

Было решено разжечь религиозные страсти.

Жена одного из французских патриотов разрешилась безруким младенцем.

Поползли слухи о том, что этот патриот, вынося ночью серебряного ангела из церкви, сломал ему руку.