И все-таки импульсов он от Эдгара По получил немало.
Начать с того, что сыщик-любитель Дюпен, подобно будущему герою Конан Дойля, находится в непростых отношениях с официальными властями. Префект парижской полиции вынужден прибегать к его помощи, но очень заботится о том, чтобы слава доставалась все-таки ему самому. Да и Дюпен не слишком помышляет о славе - совсем как потом Шерлок Холмс. Он наслаждается самой по себе силой своего ума, как атлет - силой своих мышц. Он обнаруживает проницательность, которая заурядному сознанию представляется чуть ли не сверхъестественной, но в нем, при некоторых его странностях, все же много от обычного, "бытового" человека, и его самолюбие легко удовлетворяется тем, что ему удается удивить своего друга и собеседника.
Все это, конечно, были не более чем намеки, но, как выяснилось позднее, пришедшиеся очень кстати.
Было, однако, у Эдгара По и одно настоящее открытие. Расследуя преступление, Дюпен пользуется индуктивным методом (иными словами, переходит от частного к общему и, отталкиваясь от деталей, воссоздает общую картину происшедшего). Шерлок Холмс в этом послушно следует за ним, хотя метод, справедливо обозначенный Дюпеном как индуктивный, почему-то будет называть дедуктивным, по смыслу противоположным.
Конан Дойль впервые познакомился с методом, предложенным Дюпеном, не по какому-либо рассказу, где показан этот знаменитый сыщик, а по новелле "Золотой жук", и только потом прочитал остальные рассказы По - и те, где действует Дюпен, и те, где всего лишь незримо присутствует его создатель, но впечатление все равно было огромное, и он буквально изводил домашних разговорами о своем любимом писателе.
Читая По, нетрудно убедиться, что индуктивный метод исследования не обязательно связан у него с фигурой Дюпена. Можно, не отступая от истины, сказать, что Дюпен щедро поделился этой своей способностью с другими героями По, так что, как нетрудно увидеть на примере Конан Дойля, урок он преподал.
Вот только почему почти полстолетия никто им не воспользовался?
Нельзя сказать это совсем уж категорически. За это время появилось несколько других заметных произведений детективного жанра.
Иногда они, словно бы продолжая традицию "Ньюгейтского календаря" и "Знаменитых судебных процессов", имели документальный характер. В начале 50-х годов XIX века один из лондонских сыщиков опубликовал воспоминания о преступлениях, в раскрытии которых он участвовал. Книжка имела успех, но небольшой. Рассказы человека, всю жизнь по обязанностям службы вращавшегося среди воров и убийц, все равно показались публике пресными.
Кем тогда, вернее, чуть позже, зачитывались, так это Эмилем Габорио (1832 - 1873), создателем "полицейского романа". Его произведения печатались в виде "фельетонов" (иными словами, в виде литературных страничек в газетах), переводились в других странах и сохранилась картинка, на которой изображена большая компания, собравшаяся вместе, чтобы послушать очередной "фельетон". Среди почитателей Габорио был "железный канцлер" Бисмарк. Не обошло увлечение этим писателем и Англию. С начала 80-х годов его книги регулярно печатались в лондонском издательстве Визителли.
Конан Дойль тоже читал Габорио, и, что бы он потом не говорил устами своего героя, читал его не без увлечения. "Прочитал "Сыщика Лекока", "Золотую шайку" и "Дело Леружа" Габорио, - писал он. - Все очень хорошо. Тот же Уилки Коллинз, но лучше". И, надо сказать, для такой высокой оценки у будущего создателя Шерлока Холмса был свой резон.
В первой же книге Габорио "Дело Леружа" (1866) появляется сыщик Тироклер, который пользуется индуктивным методом. Откуда это пришло, понять было нетрудно, и Габорио иногда называли "французским Эдгаром По". Один за другим выходят новые романы Габорио "Преступление в Орсивале" (1867), "Досье номер 113" (1867), "Парижские невольники" (1868), "Месье Лекок" (1869), "Петля на шее" (1873), и в них появляются детектив-любитель отец Табаре и детектив-профессионал месье Лекок - самый знаменитый сыщик до Шерлока Холмса. Некогда, еще будучи совсем молодым человеком, Лекок открыл в себе способность измышлять хитроумнейшие преступные планы, но решил использовать этот свой талант очень по-своему - не для того, чтобы совершать преступления, а для того, чтобы их раскрывать. Конечно, нельзя сказать, что Габорио от начала до конца выдумал своего Лекока. В конце концов Франция знала Франсуа-Эжена Видока (1775 - 1857), знаменитого уголовника, перешедшего на службу в полицию и создавшего собственную бригаду из воров и мошенников, которая раскрыла столько преступлений, что их хватило потом на обширные четырехтомные "Мемуары Видока" (1828), написанные, впрочем, скорее всего, не им самим. Но фигура Лекока оказалась настолько популярной, что ее использовал в 1878 году другой автор полицейских романов-фельетонов Фортюне Дю Буасгобей (1821 - 1891).
Ну, и был еще бульварный роман - некая поделка из материала литературы первого и второго сорта - своеобразный "третий сорт". Там, среди прочего, действовали и сыщики, и Конан Дойль в одном месте даже заставляет доктора Уотсона почитать бульварный роман и прийти к заключению, что это никуда не годится. "Сюжет был удивительно плоским по сравнению с ужасной трагедией, открывающейся перед нами", - замечает он ("Тайна Боскомской долины").
Сам Шерлок Холмс, впрочем, не жаловал и более почтенных своих предшественников.
Как рассказывает нам доктор Уотсон, осмелившийся сравнить своего великого друга с героем Эдгара По, тот отнюдь не был польщен его словами.
"Вы, конечно, думаете, что, сравнивая меня с Дюпеном, делаете мне комплимент, - заметил он. - А по-моему, ваш Дюпен - очень недалекий малый. Сбивать с понталыку своего собеседника какой-нибудь фразой "к случаю" после пятнадцатиминутного молчания, это, по-моему, очень дешевый прием. У него, несомненно, были кое-какие аналитические способности, но его никак нельзя назвать феноменом, каким, по-видимому, считал его По.
- Вы читали Габорио? - спросил я. - Как, по-вашему, Лекок - настоящий сыщик?
