Картер протягивает руку и берет колье из моей ладони, и я задерживаю дыхание, когда он расстегивает его пальцами, слишком большими для этой задачи.

– Женщина, я здесь много чем занимаюсь...

Реншоу затевают очередную притворную огненную ссору, а Софи довольно хихикает.

Никто не смотрит, как Картер соединяет концы колье на моей шее. Никто не видит моего дискомфорта, когда его пальцы скользят по моей коже и исчезают под темными волосами.

Тем временем миссис Реншоу берет фонарик из рук дочери и светит им мужу в лицо. И снова никто не замечает, как я сжимаюсь и отступаю назад, когда Картер наклоняется вперед и шепчет:

– С днем рождения, Рейнбоу Брайт. Мы любим тебя. Я...

– Что, черт возьми, ты делаешь, женщина?

– Я просто подумала, что ты, возможно, захочешь специальное освещение для той речи, которую ты заготовил!

Картер выжидающе смотрит на меня, его руки лежат на моих плечах, и в этот момент что-то почти незаметное в коридоре привлекает внимание. Я слегка поворачиваю голову, вглядываясь в темноту дальней части магазина, и напрягаю слух, пытаясь уловить звуки шагов или голоса́. Вместо этого я слышу что-то, что находит отклик глубоко в моей душе. Знакомый звук, низкий и устойчивый. Затем еще один, чуть выше. Затем другой, постоянно меняющийся, подобно набегающей волне.

– Мне… мне нужно идти, – говорю я, и спотыкаясь иду на звуки, вырвавшись из рук Картера. – Спасибо тебе за праздник.

Картер кричит мне вслед, но я полностью сосредоточена на поиске источника звуков. Бегу по темному коридору, оглядываясь по сторонам, пока не определяю, что звук точно доносится из атриума.

Воздух заполняется нотами. Я едва слышу их отсюда, но они рождают во мне одновременно и страх, и надежду.

Бау, бау, бау, бамммммм.

Подхожу ближе к атриуму и вижу, что весь фонтан в дымке желтого света, а в воздухе витает до боли знакомый аромат.

Ведь я сама его выбирала.

Свечи с ароматом Warm Vanilla Sugar от Bath & Body Works.

ГЛАВА

XX

Рейн

Я пытаюсь сохранить контроль, когда мои чувства атакуются запахами и звуками моего родного дома.

Не делай этого. Не сейчас. Не здесь.

Давит в груди. Я делаю глубокие вдохи, но воздух не поступает.

Не паникуй. Это просто аромат. Аромат не может причинить вреда.

Но причиняет. Он ранит, потому что я ужасно скучаю по нему.

Я заставляю себя обогнуть фонтан и встречаюсь лицом к лицу с единственным человеком, которого желаю видеть... в окружении всего того, что меня пугает.

Уэс сидит на краю фонтана, настраивая гитару, которая выглядит точно так же, как та, на которой играл мой отец, когда я была ребенком. Моя розовая спортивная сумка – та, которую мама купила мне перед первой поездкой в лагерь, – лежит на полу рядом с ним. Она широко раскрыта. И куда ни глянь – повсюду расставлены свечи: на полу и по фонтану.

– Уэс? – мой голос звучит так визгливо, что можно было бы подумать, будто парень упражняется с живыми кобрами, а не лениво настраивает гитару при свете свечей.

Уэссон Патрик Паркер поднимает голову, и на миг я зависаю в пространстве, когда во мне сталкиваются страх и здравый смысл. На тот краткий момент просветления, когда вам не лгут ваши эмоции и не манипулируют вашим логическим мышлением. На долю секунды, когда всё движется с замедленной скоростью, и вы способны видеть вещи такими, какими они являются на самом деле.

И вот, я вижу Уэса, который смотрит на меня одним ярким, сияющим глазом. Блестящие каштановые пряди упали на другой глаз. Они слегка завиваются внизу, потому что лежали за ухом. Губы приоткрыты в улыбке. Гитара, которую он держит, – это просто гитара. Она не может навредить мне. Свечи, которые он зажег, аромат, который чувствую, – тоже не могут причинить мне вреда. Этот прекрасный человек побеспокоился принести эти вещи из моего дома, и на мгновение я польщена, смущена и сражена чувством огромной благодарности.

Но затем Уэс указывает на маленький бежевый плед, расстеленный на полу в нескольких футах от нас, – тот, под которым мы с мамой обычно уютно устраивались, когда смотрели фильмы в ее выходные от работы в больнице дни. И при виде этой картины аромат сигарет и кофе с лесным орехом врезается в меня с сокрушительной силой.

Просветление закончилось. Чувство благодарности испарилось.

Я есть страх, душевная боль, переживания и, и…

– Я не могу, – бормочу я, крутя головой; вдохи учащаются. Ноги кричат мне бежать, но мне удается удержать их на месте – моя потребность оставаться рядом с Уэсом каким-то образом пересиливает страх.

– Не можешь что? Рейн, ты в порядке? Почему ты не садишься? – он снова указывает на одеяло.

– Я не могу! – я выдавливаю слова сквозь стиснутые зубы. Хватаюсь за волосы и сильно дергаю, пытаясь отвлечься на другую боль.

– Ты не можешь сесть? – в его тихом, успокаивающем голосе чувствуется беспокойство.

Я мотаю головой, продолжая дергать себя за волосы и бороться за контроль над своим телом с каким-то неизвестным демоном.

– Ладно…

Слышу, как бренькнула гитара, отложенная в сторону, и чувствую, как сильные руки обхватывают меня за талию. Он ведет меня на себя, мягко тянет вниз, и мое тело следует его безмолвной команде. Я усаживаюсь к нему на колени боком и сразу же утыкаюсь лицом в теплую шею.

– А так можешь сидеть? – спрашивает он, обнимая мое тело, пока я продолжаю делать частые вдохи.

Киваю. Его сила, которую я ощущаю, успокаивает меня. Кажется, будто я завернута в тяжелое одеяло. Запах Уэса напоминает мне о настоящем, а не о прошлом. Его личное поле притяжения поглощает мою панику.

Я делаю глубокий вдох и изумляюсь тому, что мои легкие действительно наполняются. Затем я выдыхаю так сильно, что кружится голова.

Уэс тоже выдыхает, но не от облегчения. Это звук поражения.

Он проводит рукой по волосам:

– Я просто продолжаю все портить.

Качаю головой, желая возразить, но слова еще не вернулись.

– Я хотел найти тебе что-нибудь на день рождения, но потом понял, что тебе ничего не нужно. Тебя не интересуют вещи. По правде говоря, ты была больше всего счастлива, когда забиралась на заднее сиденье мотоцикла, готовая оставить все, что у тебя было. Даже не зная, куда мы направлялись.

Уэс снова обнимает меня двумя руками, и я понимаю, что больше не задыхаюсь. Я вообще не нахожусь в своем теле. Растворяюсь в его словах, грубом тембре глубокого, успокаивающего голоса.

– Поэтому я спросил себя, что бы я сделал на твой день рождения, если бы 23 апреля не случилось. Если бы всё было нормально, понимаешь? Не думаю, что стал бы дарить тебе какую-то вещь. Скорее всего посадил бы на самолет и отвез в Коачеллу.

– Коачеллу? – выскакивает у меня, и тут же появляется любопытная улыбка.

– Мммм. Это грандиозный музыкальный фестиваль в Калифорнии. Его проводят каждый год весной. Или… проводили. – Уэс замолкает.

– Я слышала о нем. Там весело?

Он пожимает плечами:

– Не было шанса побывать. Представлялось веселым. Все бы нажрались и танцевали с цветами в волосах. – Уэс тянется за чем-то и достает маленькую желтую ромашку, которую он, вероятно, стянул из букета Картера.

Представив, как он это делает, я улыбаюсь.

– Хочу, чтобы ты выглядела вот так, – говорит он, втыкая ромашку мне за ухо.

– Что? Хочешь увидеть хиппи (hippie)? – дразню я. Кончики его пальцев скользят по моим волосам, и щеки покалывает.

– Нет… хочу видеть тебя счастливой (happy).

Счастливой.

Я думаю об этом слове... и что Уэс хочет, чтобы я отождествляла себя с этим словом. О том, что он вообще здесь со мной. И тогда до меня доходит.

– Я счастлива.

Он с сомнением смотрит на меня.

– Теперь ты рядом.

– Так что всё это значило? – он указывает на то место, где я стояла несколько минут назад.

– Не могу… – я мотаю головой и пытаюсь начать снова: – Не могу видеть вещи… или чувствовать запахи… – мой подбородок начинает дрожать, и слезы скапливаются в глазах, но я продолжаю прикладывать усилия. Не хочу признаваться в этом вслух. Это звучит так глупо, стыдно и нелепо, но за этими словами заперта свобода, которая выталкивает их, умоляет выпустить ее. – Я даже не могу прикоснуться к вещам, которые напоминают мне о доме... без того...