Понимаешь? Всего-навсего человека. Жалкое, барахтающееся в собственных экскрементах существо, состоящее на шестьдесят пять процентов из кислорода, которым он дышит, на восемнадцать из пепла, десять водорода, три процента на азот, полтора кальция, два фосфора, десятая доля калия, столько же серы, хлора и капелька натрия для вкуса. Тесть после того, как тебя кремируют, ты перестанешь быть отдельным существом, способным доказать всему миру, что не такой, как все. Ты станешь частью мировой компостной ямы. И что произойдет, когда ты умрешь? Насколько весело осознать, что ты перестала БЫТЬ? Только представь себе!.. Страшно?

– Нет.

– А ты бойся, моя дорогая Alis. Ведь ты забудешь о своем «Я», как только клетки мозга внезапно поймут, что шестьдесят пять процентов кислорода не так уж и много, чтобы питать «жизнью» твою черепушку! Всего за пять минут умрут твои мысли, вкусы, мечты и желания. По одному пропадут воспоминания и даже то, что априори должно преследовать тебя всегда, тоже исчезнет! Понимаешь?! Страх! Даже ебучий и неописуемый страх исчезнет! И что тогда? Ведь мы живем-то только потому, что нам страшно умирать! И другие страхи тоже берут свое начало из этой первобытной фобии.

А ты возьмешь и тупо пропадаешь, словно тебя вовсе не существовало. Именно поэтому люди так стараются стать индивидами. Настоящими индивидами, а не жалкой пародией. Все эти песни, стихи, картины, книги, фильмы; научные открытия, теоремы, уравнения; геноцид, убийства, завоевания – все ради нескольких строчек в истории. Ради нескольких людей, что их не забыли. Ради того, чтоб любым способом жить дальше.

Боже… «Он» хотя бы дает надежду, что ты не пропадешь в пустоте. Так что, пожалуйста, будь добра, никогда больше не говори, что его нет. Он есть, и все. Просто есть. Нет, к примеру, «недостающего звена» или точных доказательств появления вселенной. А Бог – он есть. И Рай, и Ад, и все-все-все. – И вдруг его глаза налились уже огромными солеными каплями. Это были отчаянные попытки Jerry доказать самому себе, что «Он» есть.

В тот момент я также почувствовала бурю эмоций. Смотря на свой идеальный вымысел, я и подумать не могла, что у него тоже могут быть чувства. Он всегда ходил с улыбкой на лице, какие бы хуевые вещи ни творились вокруг. И вот в идеальном монолите появилась трещина, из которой вырывался ослепительный свет – такой яркий, что мог сжечь роговицу глаза; такой теплый и живой, что мог наполнить жизнью даже такое безжизненное тело, как мое.

Я присела к нему на пол. Руки тряслись, а по коже, пробегая волнами, все сильнее и сильнее проявлялись мурашки. Они исчезали, и на замену им, до боли, словно кислый лимон, полностью сводивший скулы, пульсировал вкус сострадания. Нет! Сопричастности.

Теперь уже на моих глазах проявились слезы. В носу также защипало кислым вкусом. Едким и ужасно неприятным. Я нерешительно прикоснулась к нему. Внезапно вся боль, кислота и изнуряющая неопределенность словно испарились. Словно их не было – этих странных чувств. Словно их вытеснила теплота. Теплота и спокойствие. Те самые неотъемлемые качества моего мужа.

Наши взгляды встретились, и он сказал с отчаянной усмешкой:

– Больше никогда не буду играть так громко. Я ведь и вправду чуть не поверил, что Бога нет. Вот был бы пиздец. А ты тоже хороша. – И он приблизился ко мне.

Запредельно близко. Его рука пронеслась легким жаром по моей щеке. Он провел ей так нежно и едва ощутимо, что из меня невольно вырвался стон, и прерывистый вдох влил в мою кровь смесь, не похожую ни на один известный гормон. И вот – первый и единственный ОН! И его неповторимый поцелуй. Он вдыхал в меня жизнь и будоражил в моей черной душеньке такие потаенные углы, о существовании которых я даже не подозревала. Нежный, чувственный и одновременно смелый и настойчивый – он, как удар в солнечное сплетение, спирающий дыхание на несколько секунд; как лед, который вызывает нервную дрожь по всему телу; какой же он теплый и сладкий. Я думаю… Нет! Я знаю, что только поцелуй любимого человека способен вызывать подобную бурю эмоций. Когда каждая клеточка твоего тела кричит от удовольствия и счастья, дышит и бурлит. Все мысли переплетаются в огромный сгусток чистейшего бреда, который не снился даже Dalí.

Y cayó el último castillo (И пал последний замок)

«Te quiero», – пронеслось у меня в голове, но из уст вырвался еще один протяжный стон. – Я хочу тебя, – сказала я и лишь через мгновение осознала, что огласила эту мысль. Реальность размазалась. Я была опьянена. Страх лишь подталкивал меня к неумолимому моменту. Искушение. Никогда не понимала эпикурейцев, но в их логике есть доля истины – истины порочного забвения.

– Ты уверена? – спросил он, немного отпрянув от меня и вновь пронзив своим взглядом (Боже, если ты существуешь, то спасибо за то, что сделал Jerry Green именно таким).

– Уверена, – ответила я, смещая свое внимание, то ли от стыда, то ли от невозможности выдержать его яркий огонь глаз. – Хочу тебя и хочу прямо сейчас. Только тебя и никого другого, – простонала я.

Мои трусики мгновенно пропитались, и от этого я еще сильнее смутилась. (Есть тупое мнение, что мужика можно завести с полтычка. У него сразу встает от вида женских сисек. Знали бы вы, какие фантазии возбуждал у меня Jerry, просто держа в своих объятиях. Я готова была сожрать его со всеми потрохами, лишь бы он был во мне. Был еще чуть ближе.)

Он снял свою футболку, оголив бронзовый загар и пресс, которым мог похвастаться только Apollo. И теперь он был моим. Только моим! Затем он аккуратно опустил меня на свой белоснежный ковер, придерживая одной рукой и лаская меня другой. Его тело словно было создано для принесения удовольствия. И не только физического, но и духовного; вообще всех доступных человеку видов удовольствия.

– Не бойся. Я буду осторожен, – томно произнес он, и его баритон возбудил меня еще сильнее.

Теперь я извивалась в его тесных, но невообразимо нежных объятиях. Уже не зная, куда себя деть, я просто желала, чтобы этот дурак наконец-то трахнул меня. Я так и сказала: «Заткнись и просто сделай это!»

Я даже не успела понять, как он снял свои джинсы и стянул мои. Страх осознания того, что случится, наконец добрался до меня и пронзил, сковав в недвижимое мраморное изваяние – бледное и холодное. «Он тот самый, дурочка. Все будет хорошо. Не важно, что не по плану, зато с ним, а не с каким-нибудь прыщавым сосунком. Лежи и расслабляйся, получая удовольствие. Новые ощущения – это хорошо, не так ли? Успокойся. Все будет хорошо», – повторяла я себе, наблюдая за его манипуляциями.

Он уже начал снимать с меня трусики – аккуратно спускаясь все ниже и ниже, осыпая меня нежными прикосновениями жарких губ. Я могла лишь молча стонать. «Отпусти ты эти треклятые трусы!», – орала я про себя, не давая сделать задуманного Jerry грандиозного маневра. Но он проскользнул по моему телу снизу вверх, вызвав приятные мурашки, и вцепился мне в мочку уха («его коронная и безотказная методика затаскивания девушки в постель», как вскоре он сам признался). И, наконец подобрав ключ от «пояса верности» из громоздкой кипы, он сорвал с меня последние сомнения.

Это было больно. Бля, я все никак не могла понять, почему было так больно. Никаких восхитительных чувств испытать не получилось. Страх, усиленный этой болью, сковал мое тело настолько сильно, что я чуть не оторвала ему член. Неподвижно мы, как два спаривающихся жука, повисли над небом и землей. «Как же так? Говорили, что это приятно, а оказывается, это ужасно страшно! – думала я в тот момент. – Но я вижу, что он счастлив. А значит, счастлива и я».

Кольцо мышц начало постепенно ослаблять свою хватку. «Теперь уже боли нет. А я так боялась. Дурочка». И его тело начало двигаться в унисон моему дыханию. Медленно он входил и выходил из меня. Я чувствовала каждую клеточку своего тела. Каждый волосок превратился в иголку, проводящую короткие импульсы. Акупунктура сосет перед этим охренительным во всех отношениях ощущением! Словно поглотила целый альбом винила из бессмертной классики.