Глава тридцать третья, в которой есть, после некоторого спора, счастливый конец

Пришло сообщение от сэра Артура, благодарившего ее за участие в привлечении лорда Эндикотта к суду, чтобы окончательно убедить Софию, что все кончено. Она была так одержима охотой на свою жертву, что все остальное казалось нереальным.

Теперь, вымытая дочиста, одетая в свежую, нештопанную одежду и перчатки, которые были красными только от кошенильной краски, она сидела за обеденным столом и грызла свою еду, не в силах поверить, что не погрузится в сон этой ночью, ища способ победить свою Немезиду. Неужели прошло всего пять часов? Она ответила на что-то, сказанное Сеси, не расслышав ее, а затем вздрогнула, услышав смех подруги.

— Я считаю, что леди Ормерод — прекрасная женщина, но я бы не назвала ее «восхитительной», — сказала она. — Ну же, Софи, ты должна праздновать.

— Скоро узнаю, — ответила София, — но сейчас я все еще не могу поверить, что лорд Эндикотт в тюрьме.

— Я могу, — сказал Льюис, — и я так же счастлив, что нам больше не нужно беспокоиться, что он пошлет кого-нибудь за нами.

— Что ты сделала с брелоком для часов, Софи? — спросила Сеси.

— Я велела Дафне бросить его в Темзу. Прямо в центр, где она глубже всего. — Она наблюдала с берега, как Дафна проскочила над головой и серебряное пятнышко упало в ледяную воду. У нее не было ни малейшего желания снова встречаться с лордом Эндикоттом.

— Ты должна вернуть кольцо мистера Ратлиджа, — сказала Сеси. — Надеюсь, он быстро поправится.

— Доктор Гарланд так и думала, — сказала София. Она откусила большой кусок рыбы, чтобы дать себе повод не продолжать разговор. Наверняка он уже пришел в себя. Помнит ли он, что сказал ей тогда? Хотел ли он вспомнить? С какой стати ему говорить такое, если они всего лишь друзья? Быть честным. Прошло много времени с тех пор, как она думала о нем только как о друге. Она откусила еще один большой кусок рыбы, как будто могла остановить свой внутренний голос, говорящий так же легко, как и ее губы.

После ужина она извинилась, сославшись на усталость, и это было правдой. Одетая для сна, она лежала в постели, все еще в перчатках, и снова и снова вертела кольцо в пальцах. Да, он разрешил ей пользоваться своими глазами, но она не думала, что это разрешение распространяется за пределы насущных потребностей момента, когда они искали Лорда Эндикотта. И она не думала, что он захочет, чтобы она копалась в его прошлом, так же как она хотела увидеть больше его многочисленных приключений. Она хотела увидеть его снова, спросить, действительно ли он имел в виду то, что сказал, и обращение с его кольцом было плохой заменой этому. Она убрала кольцо в ящик стола, сняла перчатки и следующие два часа пыталась заснуть.

Следующий день начался с послания от сэра Артура, в котором Софию просили приехать на Боу-Стрит, чтобы дать показания под присягой против лорда Эндикотта, поскольку от нее, как от экстраординарной личности, не требовалось давать личные показания в суде. Дальше все пошло как в тумане вопросов, в которых София повторила свою историю — всю историю, начиная с первого сна о лорде Эндикотте и кончая захватывающим захватом Дафны — сэру Артуру, Бенджамину Вейну и еще нескольким людям, а может и кому-то еще. К полудню она начала терять терпение, а к часу дня вспомнила, что она экстраординарная женщина и не должна мириться с таким обращением.

Сэр Артур, в последней попытке укрепить свою власть над ней, предупредил ее, что в качестве экстраординарной меры она должна будет сделать еще одно заявление, на этот раз короне, и тогда она поняла, что покушение лорда Эндикотта на ее жизнь является тяжким преступлением, за которое не может быть никакой компенсации. Его повесят за попытку убить ее. Эта мысль не принесла ей удовлетворения. Она вернулась домой и села в гостиной, уставившись в никуда. Мистер Ратлидж не пришел.

Известие об этом попало в газеты поздно вечером того же дня, и на следующее утро дом был наводнен нетерпеливыми мужчинами, желавшими услышать историю Софии. Льюис выбросил несколько из них на улицу, а остальные разбежались.

— Они, вероятно, придумают что-нибудь, чтобы продать свои газеты, — предупредил он Софию.

— Я обнаружила, что меня больше не беспокоит то, что они могут написать, — сказала она. — Это пройдет, и какое-нибудь другое волнение привлечет их внимание, и все забудут обо мне и лорде Эндикотте.

— Если ты этого хочешь, — сказал Льюис и вернулся в кабинет.

Мистер Ратлидж по-прежнему не появлялся.

В ту ночь София снова лежала без сна, чувствуя кольцо в своем ящике так же, как могла бы чувствовать открытое пламя, угрожающее поджечь ее постель. Возможно, ей нужно было навестить его. Хотя, возможно, он недостаточно здоров, чтобы принимать посетителей. Или он сожалел о своих безумных словах и надеялся никогда больше ее не увидеть? Если только он не думает, что она приняла его предложение только для того, чтобы ублажить его, уберечь от волнения в его раненом состоянии, тогда она должна пойти к нему и заверить его в своей любви к нему. Ее любви к нему.

«Как странно, — подумала она, — я действительно не собиралась снова выходить замуж, потому что не верила, что снова найду что-то подобное тому, что было у нас с Ричардом. Мне никогда не приходило в голову искать что-то другое». Пять раз она открывала ящик и держала руку над кольцом, пять раз закрывала его и снова смотрела на высокий невидимый потолок.

На следующее утро она проснулась разбитой и измученной, медленно оделась, чувствуя себя так, словно всю ночь провела во сне. Я не знаю, почему вообще беспокоюсь о сне. Она устроилась в гостиной с книгой, которую ей было неинтересно читать. Скорее всего, кто-то придет сегодня утром, чтобы сопроводить ее в Уайтхолл и еще раз дать показания.

Представители Военного министерства тоже будут там, якобы чтобы поддержать ее, но София была уверена, что они столкнутся с интенсивными вопросами о роли военного министерства во всем, что последовало за первым сном Софии о преступлениях лорда Эндикотта. Это доставляло ей нехорошее удовольствие от их дискомфорта и еще большее удовольствие от возможности посмотреть в глаза своим бывшим начальникам и увидеть, как они смущенно морщатся от того, как сильно ошибались. Мистер Ратлидж сказал, что у нее есть основания подать на них в суд, хотя она не уверена, что это возможно. Она только хотела, чтобы они пресмыкались перед ее прощением, чтобы она могла быть снисходительно милостива к ним.

Саймон открыл дверь.

— К вам посетитель, мэм. Сказать, что вы дома?

— Кто там?

— Мистер Ратлидж, мэм.

Как будто мысли о нем заставили его появиться. Как странно, что Саймон никак не отреагировал на стук ее сердца, пытающегося выскочить из груди.

— Пожалуйста, проводите его, — сказала она, возможно, слишком громко, но ее уши были наполнены низким гулом, от которого все остальное казалось очень далеким. Она села в неудобное кресло… или ей следовало стоять, когда он вошел? Она встала, прошлась по комнате, снова села и уже собиралась встать, когда дверь отворилась, и вошел мистер Ратлидж.

Он не показал никаких признаков того, что когда-либо был ранен. Напротив, он выглядел очень хорошо… даже лучше, чем хорошо, потому что был одет в хорошо сшитый костюм с красивым жилетом и галстуком, который, хотя и не был верхом моды, по крайней мере выглядел так, будто он потратил некоторое время на то, чтобы завязать его должным образом. Она никогда не видела его одетым так хорошо, и на одно безумное мгновение ей показалось, что он снова здесь, чтобы сделать ей предложение, но выражение его лица было замкнутым, суровым, а не таким, как у человека, выполняющего такое счастливое поручение.

Он закрыл за собой дверь, но не подошел к ней.

— Миссис Уэстлейк, — сказал он.

— Мистер Ратлидж, — ответила она.

— Я понимаю, — сказал он после короткой паузы, — что обязан вам жизнью. Спасибо.