Поэтому, когда два дня назад ей явилась дверь сна с его лицом, когда она не медитировала, чтобы создать ее, она вошла в нее из любопытства. Это был длинный, безликий зал, стены, пол и потолок которого были красными, как засохшая кровь, без окон и дверей. Концы зала в обоих направлениях исчезали в сером тумане с красными прожилками, который двигался, как занавес на невидимом ветру. Лорд Эндикотт стоял рядом с ней, склонив голову набок, словно прислушиваясь к чему-то очень далекому. Затем он двинулся дальше.

София последовала за ним, ее сонное «я» легко соответствовало его длинному шагу. Серый туман, казалось, не приближался, и София уже начала сомневаться, что они идут, а не стоят на месте, когда что-то яркое, трепеща, приблизилось к ним. Это была бабочка, золотисто-зеленая, с размахом крыльев размером с две вытянутые руки Софии. Лорд Эндикотт остановился и протянул руку, и бабочка села на его палец, медленно обмахиваясь крыльями, хотя и сидела неподвижно. Он посмотрел на нее, и София удивилась тому, как счастливо он выглядел, словно бабочка была величайшим подарком, который кто-либо когда-либо дарил ему.

Затем, все еще с радостным выражением на лице, он взял одно из крыльев бабочки в свободную руку и оторвал его, и бабочка закричала голосом Софии.

София сделала шаг назад, и сон содрогнулся, когда ее реальное тело отреагировало на шок и ужас ее спящего «я». Никогда еще сон не производил такого леденящего душу звука. Улыбка лорда Эндикотта стала еще приятнее. Он оторвал другое крыло, и София закричала, как бабочка, издавая нестройное эхо, а затем выпорхнула из сна быстрее, чем когда-либо в своей жизни.

Теперь она не могла перестать видеть выражение его лица, когда он мучил это насекомое. В нем не было ни жестокости, ни садизма, только веселое, бесхитростное удовольствие, и это было гораздо страшнее, чем если бы он показал свое зло в выражении лица. Она знала, что он получает удовольствие от боли других людей, или, по крайней мере, он получает удовольствие от ее боли, но она не понимала, что он сумасшедший, хотя хорошо притворялся. Она не раз видела это в его глазах, но не знала, как объяснить отсутствие человеческих чувств безумием. Теперь она удивлялась, что вообще могла поверить в обратное.

Она подвинулась, словно собираясь прислониться к передней стенке ложи, вспомнила, что находится на публике, и выпрямилась. То, что он не в своем уме, могло бы объяснить, почему он все еще продолжает свою фальшивую операцию, когда разумнее всего было бы закрыть ее, теперь, когда у него нет Кинга, чтобы защититься, подумала она. Он хотел мучить ее больше, чем быть благоразумным. От этой мысли Софии стало холодно, и она потерла руки, покрытые гусиной кожей, несмотря на тепло переполненного людьми театра. Кто знает, какие мучения он мог бы придумать теперь, когда Кинг больше не мог противостоять ее снам?

Шум прибоя, накатывающегося на берег, превратился в аплодисменты толпы, и София захлопала вместе с ними, хотя даже не заметила, как Бирнам Вуд подошел к Дунсинане, что должно было быть очень драматично в этой новой постановке. Она лениво слушала, как Льюис и Сеси обсуждают спектакль, который разочаровал их не меньше, чем ее саму, и последовала за ними сквозь толпу зрителей, пока они наконец не миновали портик, где ждали, когда подъедет карета.

Оживленная свежим зимним воздухом, София начала планировать еще одну вылазку в сон этой ночью. Только один сон, уверяла она себя, но ее разочарование от того, что ей опять отказали, снова превратилось в более частые сны, и ей пришлось напомнить себе, что она обещала Сеси не перенапрягаться. И все же сегодня она видела сны только дважды, и третий сон не будет лишним. Но какой сон? Сны о Бэйнсе только еще больше расстраивали ее, но она знала, что есть способ обойти его приводящую в бешенство способность, если только она сможет подойти к этому должным образом. Она боялась снова увидеть во сне лорда Эндикотта, а сны о более мелких вещах, таких как местонахождение фальшивых банкнот, только раздражали ее.

Толпа людей не уменьшалась, а увеличивалась, и София уже собиралась предложить им отойти в более укромный угол, когда Сеси пошатнулась, затем начала оборачиваться, чтобы посмотреть назад, и София схватила ее и оттащила в сторону, прежде чем ее рациональный ум полностью осознал опасность: мужчина, стоявший позади Сеси, совершенно обычный на вид, если не считать большого ножа в руке, бросился на нее с протянутой рукой.

София закричала, заставив Льюиса обернуться, и нападавший полоснул Сеси по животу. Еще больше криков раздалось в толпе, когда другие увидели нападавшего. София и Сеси сделали несколько шагов назад, спотыкаясь, когда натыкались на других людей, которые толкали их обратно к мужчине с ножом в их собственных попытках убежать. Это было похоже на прилив, который хлынул сразу во все стороны, и София попыталась удержать Сеси, боясь того, что может случиться, если их разлучат.

Льюис что-то прорычал и бросился на нападавшего, напрягаясь на ходу. Мускулы напряглись под тканью его куртки и бриджей до колен, когда его тело откликнулось на потребность в силе и ловкости, и он отшвыривал людей с дороги, как будто они были куклами, о чьем благополучии он не заботился. София увидела, как выражение лица нападавшего сменилось от жуткого бесстрастия до ошеломленного ужаса; он бросил нож и начал проталкиваться сквозь толпу, пытаясь спастись от разъяренного Льюиса.

— София, мне нехорошо, — сказала Сеси, хватаясь за подбитую мехом накидку Софии и увлекая ее за собой, когда та рухнула на землю. Ее лицо в свете ламп, окрашивающих фасад театра в желто-белый цвет, было бледным, зрачки расширены, а горло Софии внезапно сжалось. Она осмотрела тело Сеси на предмет повреждений и ничего не нашла, хотя длинная прореха на спине пальто заставила ее задыхаться, а голову кружиться от страха. Она обняла Сеси, которая прижалась к ней, тяжело дыша.

— У меня так кружится голова, — добавила Сеси очень тихо, словно слова давались ей с трудом.

— Ты не пострадала, дорогая, это всего лишь шок от нападения, — сказала София, усаживая подругу поудобнее и отмахиваясь от толпившихся вокруг мужчин и женщин. — Нет, она поправится, ничего страшного, — сказала она им. — пожалуйста, не пытайтесь поднять ее, ей нужен только воздух.

Толпа ничуть не уменьшилась. «Столько людей глазеют на это зрелище», — подумала София, высоко подняла левую руку с растопыренными пальцами и услышала, как шепот сменил тон, когда зрители заметили красную перчатку.

— А теперь отойдите, — крикнула она, и наконец они услышали ее, и София с Сеси оказались в центре быстро расширяющегося пустого круга тротуара.

— Эти нелепые штуки на что-то годятся, — сказала она Сеси, и та кивнула. Она дышала медленно, и это говорило Софии, что она использует всю концентрацию, чтобы оставаться в сознании. София крепче прижала ее к себе и пожалела, что Льюис пошел за нападавшим; им нужно было немедленно отвезти Сеси домой, позвонить доктору Гарланду, уложить ее в постель и молиться, чтобы у нее не случился приступ после всего этого.

Толпа сдвинулась, открывая Льюиса, теперь он двигался медленнее и дышал легче.

— Дьявол, должно быть, хорошо знает эту местность, — сказал он, — потому что он, конечно, не мог убежать от меня, но я потерял его след всего через три поворота. Сесилия, дорогая, посмотри на меня. София, он сделал ей больно?

София покачала головой.

— Она просто потрясена. Где же карета? Не может быть, чтобы Питер вернулся так скоро!

— Я найду его. — Льюис потянулся и скорчил страдальческую гримасу. Его тело возвращалось к своим обычным пропорциям, но завтра он заплатит за свою слишком быструю трансформацию усталостью и сильными мышечными болями и судорогами. Судя по выражению его лица, когда он смотрел на свою страдающую жену, это был долг, о котором он не жалел. Он шагнул в толпу, которая расступилась перед ним почти так же быстро, как перед красными перчатками; никто из тех, кого он оттеснил в сторону, казалось, не собирался жаловаться ему на это.