У Хрущева, Маленкова и Берии накопилось столько почти нескрываемой и ревнивой зависти по поводу того, что именно не партийный функционер, а военный контрразведчик В. С. Абакумов стал в годы войны в лице руководителя ГУКР Смерш НКО СССР заместителем самого Сталина по обеспечению госбезопасности в РККА. Ему приходилось чуть ли не каждый день бывать на докладах у Верховного Главнокомандующего, что вызывало неприязнь к «малому человечку» с антропологическими особенностями – высоким ростом, ладно скроенной, статной фигурой и артистически-красивой лепкой славянского лица в звании генерал-лейтенанта. Любимца женщин не только на Лубянке…

После ареста и в ходе жестокого следствия, которое вели его сослуживцы по МГБ, правда, при новом министре Игнатьеве, Абакумова под пытками, названными «физическим воздействием», пытались сломать. Но он выдержал все унижающее человеческое достоинство действия костоломов, никого не оговорив, не предав и не запятнав.

С целью выбить признательные показания бывшего министра ГБ длительное время изуверы держали закованным кандалами в холодильной камере. Били сильно по указанию Сталина, сделав из здорового, сильного и природно-крепкого мужика инвалида.

Существует версия, что если бы «покаялся» и вскрылись причины оговоров его со стороны Маленкова, Хрущева и Берии, то стрелка следствия могла быть переведена вождем на другой путь – против этой троицы. Но Сталина они быстро убрали.

Все это делалось для того, чтобы не всплыли преступные действа этих политиканов в ходе репрессий против советских граждан не только в кровавом 1937 году. После смерти Сталина Хрущев, расправившись с Берией и Маленковым, назначил Генпрокурором СССР своего сослуживца по Украине Р. А. Руденко, заменившего Г. Н. Сафонова. Последний несколько раз намекал новому руководителю Советского Союза о соблюдении буквы Закона, особенно с применением ВМН – расстрела, которая была запрещена Законом еще в 1947 году, а он, как известно, обратной силы не имеет. Это доказывал Сафонов безграмотному в юридических аспектах Хрущеву.

Но Руденко пошел на поводу у Хрущева. Генпрокурор понимал, что суд над Абакумовым – это чисто политический процесс с личной заинтересованностью Никиты Сергеевича. Как говорится, закон не гарантирует обеда, хотя гарантирует обеденный перерыв. И в этот обеденный перерыв прорывается процесс, где закон в загоне, а там правит вор в законе.

Недавно удалось прочесть книгу нашего силача-тяжелоатлета Юрия Власова «Справедливость силы» с его реакцией на вызовы времени и обстоятельств. По его разумению, оба эти понятия помогли ему идти против течения и добиваться результатов. А еще в одном из интервью он заметил:

«Хоть при социализме, хоть при капитализме – подхалимам живется хорошо. Нет у тебя хребта, готов ползать и лизать – ты при любом строе будешь очень нужный человек. Есть у тебя стержень, принципы – при любом строе тебя сотрут и сомнут, такие люди не нужны. У меня был стержень».

Руденко как профессионал понимал тщетность своего робкого голоса, но ничего не мог сделать с напористостью нового хозяина Кремля. Наверное, у него не было того стержня, о котором говорил герой России Юрий Власов.

19 декабря 1954 года закончилось судилище, вердикт которого был оговорен с Никитой Хрущевым заранее, приговоривший Абакумова к высшей мере наказания – расстрелу. Даже в этот момент Руденко посетили сомнения в законности приговора, и он позвонил из Ленинграда Сталину. Роман Андреевич несколько растерянно произнес вопрос:

– Что будем делать дальше?

– Кончайте его, – буркнул Хрущев, уловивший в вопросе нотки сомнений в правильности вердикта. То есть, убейте его, убейте, как убивают скотину. Кроме того, Хрущев торопился избавиться от контрразведчика – боялся разоблачений за участие в массовых репрессиях на Украине и в Москве. Абакумов и его подчиненные все это знали. В тот же день, в день образования органов военной контрразведки, Виктор Семенович Абакумов был расстрелян и кремирован.

Из воспоминаний Николая Петровича Горшенина:

«…В неизбежность возникновения войны с Германией мы, мальчишки сороковых-роковых верили, как в себя. Войну я встретил выпускником средней школы. 21 июня гоняли футбольный кирзовый мяч во дворе «до последнего гола» несколько часов подряд. Когда «кирзач» по касательной проходил по ноге, кожа ныла и горела, как от ожога.

Патриотическим порывом многих моих сверстников заносило в военкоматы с просьбами отправить их на фронт. Я был тоже среди них. Но нас всех ждало разочарование – призывались на действительную военную служу по мобилизации более старшие наши товарищи. Нас отправили по домам с издевкой – подрастите! Но скоро Москве понадобилась и наша помощь. Мы стали рабочей силой – землекопами – рыли противотанковые рвы на подступах к столице на Волоколамском направлении. Сначала жили в каком-то сельском клубе, потом в школе. Спали на полу, как убитые. После домашних кроватей и диванов поначалу ныли кости, а потом привыкли. Засыпали быстро – уставали. Натруженные березовыми черенками лопат ладони горели до утра. А потом снова за дело. Через десять дней светились уже янтаринки набитых мозолей. У некоторых слезала кожа с кистей…

А потом я ушел на настоящую войну, длящуюся 1418 дней и ночей. Возвратился с контузией и заштопанными дырками в теле…»

21 июня 1941 года. Берлин. Третий рейх. Вермахт.

В субботний день берлинцы отдыхали. Гуляли в парках и скверах. Желающие позагорать и поплавать отправлялись на водоемы – озер, прудов и речек в округе хватало. Советское посольство, как говорится, «стояло на ушах». Дело в том, что по воспоминаниям Валентина Михайловича Бережкова, в ту пору бывшего первым секретарем посольства СССР в Берлине, посол Германии в Москве Шулленбург объявил о войне именно 21 июня 1941 года. По правилам международной дипломатии Молотов получив соответствующую ноту, должен был срочно телеграфировать в Берлин, чтобы выяснить у правительства Германии – правда ли это? Вдруг Шулленбург провокатор?

На утренние звонки Бережкова в МИД Германии дежурный отвечал, что министра Рибентропа нет на рабочем месте, как и отсутствует его первый заместитель, статс-секретарь Вейцзеккер. Лишь к полудню объявился директор политического отдела министерства Верман. Он, правда, пояснил, что они у фюрера, который проводит какое-то важное совещание. Сложилась такая ситуация: Шуленбург ноту о разрыве дипломатических отношений Молотову вручил, а аналогичное уведомление нашему послу в Берлине Деканозову вручено не было.

Мало кому известно, что Сталин в своей телеграмме послу от 21 июня 1941 года предлагал организовать встречу с Гитлером. Вождь понимал: война принесет несчастье двум народам, а чтобы избежать этого, нужно немедленно начать переговоры на высшем уровне. Выслушать германские претензии. Сталин был готов на большие уступки: транзит немецких войск через территорию СССР в Афганистан, Иран, передача части земель бывшей Польши – Западной Украины.

Министр иностранных дел Германии Риббентроп вызвал нашего посла Деканозова для вручения официальной бумаги. Дату вручения ее Бережков указал – 21 июня 1941 года. Советское посольство было уже заблокировано.

В одной из книг Бережкова об этих событиях, изданной при правлении Хрущева, дипломат пишет несколько по-другому:

«У подъезда резиденции Риббентропа в роковое утро 22 июня 1941 года нас – Деканозова и меня – ожидал «мерседес» рейхсминистра, чтобы доставить обратно в посольство. Повернув с Вильгельмштрассе на Унтер-ден-Линден, мы увидели вдоль фасада посольского здания цепочку эсэсовцев.

Риббентроп заявил, что Советская Россия хочет нанести удар в спину Германии, воюющей с Великобританией. Затем Риббентроп принялся уверять, что эти действия рейха оборонительного характера, а не агрессия…»