Жизненные тяготы, конечно, не могли не наложить отпечатка на творчество поэта. Трагизм, пронизывающий всю его поэзию, был выражением и его личной судьбы.

* * *

После Шота Руставели - на протяжении почти шестисот лет - никто не поднимал грузинскую поэзию до столь высокого национального и общечеловеческого значения, до какого возвел ее Николоз Бараташвили, не воздвигалось другой такой поэтической вершины, как венец его творчества стихотворение "Мерани", хотя этот длинный отрезок жизни грузинского народа был достаточно хорошо освоен поэтически. Монгольское нашествие XIII века катастрофически задержало развитие грузинской культуры, но прекратить его все же не смогло. Об этом свидетельствуют замечательные произведения выдающегося баснописца и ученого-лексикографа Сулхана-Саба Орбелиани, поэта оригинальной формы, певца любви Бесики Габашвили, печального летописца бед Грузии Давида Гурамишвили, поэтов-романтиков Александра Чавчавадзе, Григола Орбелиани и др.

Однако Николоз Бараташвили вдохнул в грузинскую поэзию новую душу.

Наследие его невелико по объему: всего тридцать семь стихотворений, одна небольшая поэма и около двадцати личных писем. Но в нем запечатлен большой и прекрасный поэтический мир.

Глубоко и искренне высказав свое душевное волнение, свои мысли и устремления, он глубже всех выразил дух опечаленной Грузии в один из тяжелейших периодов ее истории, - еще не затянулась на теле страны рана от пережитой столь недавно большой национальной трагедии - от тяжелейших последствий нашествия Ага-Магомет-хана.

Под сенью России грузинскому народу удалось тогда спастись от полного физического уничтожения, но Грузия утратила независимость. Как следствие двоякого гнета - социального и национального - один за другим следовали крестьянские бунты, подавляемые со всей жестокостью царскими властями. В 1832 году был организован заговор передовых представителей грузинского высшего общества против российского самодержавия за возрождение национальной независимости. Заговор, по существу, был лишен глубокого внутреннего единства и общей реальной опоры. И, как и следовало ожидать, окончился неудачей. В это время Н. Бараташвили было пятнадцать лет, и он, конечно, не мог стать участником заговора, но по своим настроениям, безусловно, был близок к взглядам прогрессивной части ее участников.

Страна многовековых культурных традиций, естественно, не могла смириться со своей горькой участью, жаждала выхода. В подобные периоды общественной жизнью обычно завладевают тяжелые думы. Мучительные раздумья охватили и Грузию... Действительность направляла национальную духовную энергию к пытливой мысли, к углубленному самоанализу. Да и сама эпоха обостряла противоречие между личностью и окружающим ее, миром.

Николоз Бараташвили - самый глубокий поэтический выразитель Грузии, задумавшейся перед своим бессилием превозмочь судьбу. И не случайно все его творчество проникнуто раздумьями о судьбах страны и людей, о жизни и смерти, об отношениях человека и мира, о любви и нравственности, об общественном долге и личной свободе. Он идет в мир с раздумьями и сквозь призму раздумий воспринимает мир. Его поэтическое видение обострено напряженной мыслью. Его непосредственные чувства всегда переплетены с потоком внутренних дум и сомнений.

Стихи совсем еще юного, девятнадцати-двадцатилетнего поэта - "Сумерки на Мтацминде", "Раздумья на берегу Куры" - уже отмечены своеобразной поэтической мудростью и вдохновенностью. Мтацминда кажется ему другом замкнувшихся в себе людей. В ее глухих, безлюдных уголках, среди мрачных скал, в сумерки, охватившие молчаливые окрестности, поэт прислушивается к движениям своей души, читает свои мысли, которые устремляются к небу, но не могут достичь его... Душа поэта ищет пристанища в высшем мире, чтобы уйти от земного. А здесь, в величественные сумерки, полные трагизма, - это ощущается не только в словесной ткани стиха, но и во взволнованном ритме и музыке, раскрываются боли времени и отчизны, обратившиеся в большую печаль поэта. И все же в нем дышит надежда, что

За ночью день настанет.

И солнце вновь взойдет.

И свет разгонит мрак.

Печальные раздумья охватывают поэта и на берегу Куры.

Он не знает, о чем шепчет река - свидетельница многих веков. Но о чем бы ни шептала она, ей не заглушить скорби поэта, которому жизнь людская представляется пустой и суетной, а бытие человека - ненаполнимым сосудом. Даже сильнейшие и добрейшие из живущих в этом мире - пленники тщеты и суеты. Однако поэт не приходит к полному отрицанию жизни, находит ее смысл в труде ради отчизны, ради людей.

Но мы сыны земли, и мы пришли

На ней трудиться честно до кончины.

И жалок тот, кто в памяти земли.

Уже при жизни станет мертвечиной.

Для поэта природа - прежде всего источник переживаний, обитель раздумий, а не только объект, подлежащий описанию. Поэт жаждет проникнуть в тайны природы, а не созерцать ее.

Мрачна была действительность бараташвилевской Грузии. Она не могла ни примириться со своей судьбой, ни преодолеть ее. Потому-то жажду самоутверждения и обретения свободы мыслящая Грузия перенесла в сферу мечты и духовных устремлений. Именно это и было почвой романтизма Н. Бараташвили. Ему не были чужды романтические мотивы Пушкина и Мицкевича, Байрона и Лермонтова. Но главным источником его творчества являлись конкретные исторические условия жизни родной страны, родного народа, творческие традиции грузинской художественной мысли, и в первую очередь традиции Руставели. Поэт не принимал существующего порядка мира, но не видел сил, могущих низвергнуть его. А сознание невозможности перестроить этот отвратительный мир порождало в нем стремление уйти в мир своих мечтаний и переживаний, искать эстетический идеал не во враждебной ему окружающей действительности, а в порывах своей души.

Николоз Бараташвили исключает из поэзии все случайное. Его не захватывают ни случайный восторг, ни случайная печаль. Поэзия для него мудрость глубинных чувств, охватывающих существенные связи мира.