Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Тогда мне показалось это смешным, но потом я вспомнил, как Юрий Маркович говорил, что отношения, в некотором аспекте, замерзают в момент знакомства и дальше не развиваются. Мой дядя в 65 лет говорил: «Пока жива моя мама – я маленький мальчик!»

Я познакомился с Юрием Марковичем, когда он был профессором, а я студентом. И до самой его смерти так это и оставалось. Когда я приезжал в Москву уже из Америки и шел к Ю.М. в гости, то понимал, что это все равно будет очередной, хоть и дружеский, но экзамен. И хотя я рассказывал про свои работы, часто уже напечатанные в солидных журналах и получившие одобрение моих коллег, а шел я рассказывать о них человеку, который в моей науке специалистом не был и часто не знал в ней важных вещей, все равно я был прежним студентом, ищущим похвалы профессора.

8. Блеск

Ю.М. был блестящим человеком не только в науке, но и в застолье, в беседах наедине и в компании. Будучи скорее пессимистом, чем оптимистом, и несмотря на довольно мрачный (увы, по большей части соответствующий действительности) взгляд на окружающий мир, он был веселым человеком. И рядом с ним было весело.

Помню, как моя серьезная шестилетняя дочь Катя, учившая под руководством моей тещи Марины Густавовны наизусть Лермонтова и Ахматову, поехала в Коктебель вместе с моей мамой и Васильевыми – Ю.М., Линой и Надей. Вернувшись из поездки, она еще месяц вместо Ахматовой распевала блатные песенки типа «На полочке лежал чемоданчик», которым ее научил Ю.М. При том, что он, разумеется, был очень начитан и хорошо знал поэзию.

Мы ходили с ним в походы, пару раз по Подмосковью, а один раз в предгорья Кавказа. Ю.М. не особенно был приспособлен к туристской жизни, но держался. А после похода мы (Володя Гельфанд, Ю.М. и я) поехали в Дагестан на Каспийское море и выбрали под Дербентом побережье с пляжем, где ни вправо, ни влево на многие километры не было людей. Поставили палатку, разожгли примус. Погода стояла отличная. Вдруг вдали затарахтел мотоцикл, и вскоре к нам подъехал сам мотоциклист, средних лет мрачный мужчина в кожаной куртке, и потребовал документы. Проверив паспорта и расспросив нас, откуда мы и зачем приехали, он, ни разу не улыбнувшись, уехал. И после его отъезда Ю.М. цитировал шутку Ежи Леца: «У него была паранойя – ему все время казалось, что за ним кто-то следит. А это был всего лишь сотрудник КГБ».

Ю.М отличался остроумием, быстрым и не поверхностным. Где-то уже в середине или в конце 1990-х Ю.М позвали на совещание по ситуации в российской науке. Выступающие сетовали на массовый отъезд ученых. В качестве оппонента выступил какой-то замминистра по науке и предложил не паниковать, потому что, согласно официальным данным, страну покинуло менее 4 % кандидатов наук. Юрий Маркович тут же прокомментировал, что хотя он верит официальным данным, но хочет заметить, что при кастрации удаляют меньше, чем 4 % тела.

9. Наука

Пока я писал этот текст, вспоминались все новые милые и забавные детали, которые стоило бы рассказать. Но что передать невозможно и что составляло суть жизни Ю.М. и главное ее содержание – это занятия наукой. И так же, как можно пересказать милые разговоры и шутки великого пианиста, но нельзя передать, как он играл, так же нельзя пересказать, как Ю.М. занимался наукой, как думал, какими образами, как учил нас, черпая сравнения из музыки, литературы, поэзии. Как иронично критиковал наши ляпсусы в рукописях статей и докладах.

Множество учеников Юрия Марковича, ныне рассеянные по всему свету, достигли в науке серьезных высот. Все мы этому во многом обязаны ему, научившему нас формулировать важные задачи, не бояться неортодоксальности и нетривиальных решений. Юрий Маркович действительно был выдающимся ученым, для которого наука была главным делом его жизни. Сам он работал всегда. В 90-е годы, когда работать было трудно и всего не хватало, он сказал мне в ответ на жалобы: «Леня, все равно нужно работать! Через десять лет никто не примет оправдания, что ты ничего не сделал, потому что условия, дескать, были тяжелыми». Первостепенным для него всегда оставалась наука, о которой он мог одинаково увлеченно и понятно рассказывать на семинарах, за чаем, за рюмкой, ведущим ученым и молодым студентам, а порой и просто на каникулах детям.

10. Память

Все мы, всю жизнь занимавшиеся наукой, достигнув определенного возраста задумываемся, что останется от наших занятий после нас. Я размышлял об этом после смерти Ю.М. на его примере. И здесь еще раз повторю, к чему пришел.

Когда умирает хороший человек, мы часто говорим: «Вечная память!» – но, увы, память не бывает вечной. А наука и вовсе имеет короткую память. Наука идет вперед, и имена даже тех ученых, которые сделали важные открытия, быстро забываются. Кого мы помним в биологии? Дарвина, Менделя, Уотсона и Крика… ну еще Павлова, Пастера. Всё?! Недавно я выяснил, что никто из моих молодых американских сотрудников не знает, что сделал Ниренберг, расшифровавший генетический код и работавший в NIH.

Юрия Марковича будут помнить, пока живы мы, его ученики. Вряд ли сильно дольше после нашего ухода, который уже не за горами. Но скрытно память о Ю.М. будет жить и дальше!

Забытого поэта никто не читает, музыка забытого композитора не звучит, а наука устроена по-другому. Все всегда будут знать, что микротрубочки определяют поляризацию клетки, ее форму и направление движения. А это, и еще многое другое, уже навсегда, открыл Юрий Маркович Васильев, и в этом смысле наука, которую он так любил, ответила ему взаимностью и сохранит его вклад навсегда.

Цитоскелет и душа клетки

Клетка и жизнь - i_003.jpg

Александр БЕРШАДСКИЙ

Доктор биологических наук; профессор-эмеритус Института им. Вейцмана в Израиле; профессор Института механобиологии Национального университета Сингапура.

Юрий Маркович Васильев был в моей жизни главным человеком с момента, когда я стал регулярно ходить в его лабораторию (около 1967 г.), и до моего отъезда в Израиль в 1992-м. Все эти 25 лет я видел ЮМ почти каждый день, ловил каждое его слово, перенимал его мнения и считал высшим счастьем его похвалу. Я запомнил довольно много, но писать обо всем подряд немыслимо, хотя искушение велико. Поэтому я сосредоточусь на своих впечатлениях, связанных с написанием книги про цитоскелет (A.D. Bershadsky, J.M. Vasiliev, Cytoskeleton, 1988, Plenum Press/Springer), когда наше взаимодействие было особенно тесным. Я решился добавить и некоторые другие сюжеты и комментарии, без которых история казалась мне неполной, и вставил в текст запомнившиеся Васильевские высказывания и анекдоты. Как настоящий учитель и наставник ЮМ «поучал много притчами», и все, кто с ним общались, помнят, что в этом жанре он был неподражаем. Ничего не поделаешь, воспроизвести блеск его импровизаций в полной мере не представляется возможным. Вообще память ненадежна и, как писала Ахматова, «самовольное введение прямой речи следует признать деянием уголовно наказуемым». Должен признать, я кое-где это себе позволил, но, по крайней мере, за короткие высказывания отвечаю: Васильев действительно говорил «на клетки надо смотреть» и «у клетки есть душа».

И последнее предуведомление. Я вовсе не хочу создавать впечатление, что написание и публикация книги про цитоскелет были чем-то особенно важным или этапным для Юрия Марковича, как это было для меня. Просто еще одна – четвертая или пятая – в ряду других его книг. Она была замечена и хорошо принята, но бестселлером не стала (мы на это и не надеялись), и современным студентам уже не нужна. В лучшем случае это реликвия, отражающая уровень знаний своего времени (и разве что малую толику тогдашнего авторского видения). Несомненно, Васильева будут помнить независимо от этой книжки. Так что я поставил ее в центр, просто чтобы как-то организовать и ограничить материал моих расплывчатых импрессионистических воспоминаний.

4
{"b":"776803","o":1}