Зазвучала имперская труба, и легион остановился.

– Тита связать и ко мне! – бросил начальнику своей охраны трибун и, слегка ударив коня в бок, поскакал в лагерь.

Легион покидал поле битвы, забирая своих погибших товарищей, впервые не одержав победу. Тит сидел возле нескольких окровавленных тел погибших воинов, обнявших друг друга так, будто они были братьями, хотя при жизни являлись лютыми противниками. И только смерть смогла их помирить. Воткнув меч в твердь мира и прислонившись головой к эфесу, сотник будто кланялся погибшим. Он тяжело дышал, пытаясь восстановить силы, и всё ещё не верил, что остался в живых, когда шансов на спасение уже не оставалось. Перепачканный чужой кровью, сотник издавал тихие непроизвольные стоны, словно из него пытался вырваться засыпающий после битвы зверь. Глаза непривычно слезились, руки от усталости слегка дрожали, во рту пересохло. Тит был готов отдать всё своё состояние за глоток воды, кажущийся сейчас спасением то ли души, то ли тела от смерти, продолжающей, как ему казалось, парить над головой, не желая отступаться от выбранной жертвы, сумевшей всё-таки ускользнуть из её цепких костлявых рук. Сердцебиение громко отдавалось в голове, упрямо напоминая о жизни. Тит невольно стал считать удары сердца, и в этот момент кто-то его толкнул. Сотник поднял голову и увидел перед собой флягу. Отбросив меч, он вырвал спасительный сосуд у неизвестного благодетеля и прильнул к живительной влаге с небывалой жадностью. Командир сотни, от которой осталось не больше десятка воинов, пил и пил не в силах остановиться. Но вот, благодетель резким рывком отобрал флягу и тихим, властным голосом произнёс:

– Следуй за мной к трибуну!

Тит прищурившись, посмотрел на своего спасителя, напоившего водой, и узнал в нём помощника трибуна, Клавдия, который недолюбливал сотника и этого никогда не скрывал.

– Клавдий? – удивился Тит. – С чего это ты за мной лично соизволил прийти?

– Приказ трибуна – доставить тебя к нему живым, – с усмешкой ответил Клавдий. – А вот и охрана трибуна! Наверное, чтобы ты не сбежал! – злорадно засмеялся он.

– Я никогда ни от кого не бегал, – шёпотом произнёс сотник. – С чего ты взял, что сейчас побегу? Да и зачем мне это?

– Может за тем, что за нарушение приказа неминуемо следует смерть. Ведь ты со своей сотней единственный, кто не отступил по приказу трибуна, и ему пришлось жертвовать воинами, дабы спасти твою задницу.

Тит опустил голову, поняв: смерть не зря над ним вьётся, а её голодный оскал вовсе не померещился; сумев избежать гибели на поле битвы, он обязательно отправится в костлявые объятия после сражения, только теперь с позором перед всем строем. «Лучше бы я погиб от клинка врага!» – промелькнула мысль в голове сотника, и в этот момент у него забрали оружие. Один из личных охранников трибуна быстро связал сотнику руки и поднял его на ноги.

– За мной! – резко приказал Титу охранник. Привязав пленника к седлу, он вскочил на коня и неспешно поехал в сторону лагеря.

Остальная охрана немедленно окружила сотника, и вся процессия, которую замыкал не скрывающий своей радости Клавдий, двинулась к трибуну.

Мгновение… Ещё мгновение… Подобно биению сердца разум неустанно отмерял мимолётное существование там, где нет ничего, кроме вымышленных мгновений, пытаясь сохранить себя в бесконечном ритме безудержной погони за своей собственной памятью. Она угасала, но пока продолжала оставаться бесценным остовом бытия, настойчиво утверждающим вопреки немому равнодушию, что «я» есть…

Отсутствие угнетало, душило разум, заставляя волю сдаться и забыть о своём существовании. Каждый миг, который можно было соизмерить лишь с началом и концом уже весьма вялых мыслей, приходилось бороться с бесконечным безразличием, безмолвием и поначалу терзающей, но теперь приятно усыпляющей бдительность тишиной. Иногда возникало желание отступиться и стать такой же бессмысленной частью Пустоты, которая терпеливо ждала, когда очередной разум сдастся и, наконец, присоединиться к её вечному забвению. Но именно уверенность в том, что не Пустота склоняет к безволию, а только лишь собственное одиночество, заставляла бороться. Бороться с самим собой, со слабостью, то и дело возникающей неуверенностью, изъянами разума, стремящимися стать подобными Пустоте и начать процесс саморазрушения. Всё, как и всегда, сокрыто только в самом себе, и каждая победа за существование в мимолётном миге, где ты то ли был, то ли есть, а возможно только будешь, делает сильнее, совершеннее. Только бы не перестать мыслить! Иначе собственное забвение наступит настолько стремительно и незаметно, что даже не успеешь осознать: тебя больше нет. И некому будет констатировать исчезновение разума и, к сожалению, никто злорадно не усмехнётся над гибелью очередного одинокого пленника непобедимого отсутствия.

И в этом отсутствии у меня осталась только память. Память о том, что я был в исчезающем мгновении, которому здесь, в Пустоте, к сожалению, нет места. Но непреодолимое и в тоже время утомительное желание – быть, заставляло появляться жизненно необходимый миг. И моё существование уже превратилось в непрерывную погоню за этим стремительно ускользающим от моего разума мигом, в котором я очень хочу быть, но жутко устал догонять самого себя. Устал так, что вновь был готов сдаться…

«Нет! Никогда!» – то ли себе, то ли Пустоте мысленно прокричало моё упорство выжить, сотрясая разум, чтобы он не заснул и не провалился в забвение.

Я выстоял раньше, выдержу и сейчас это назойливо гудящее в сознании равнодушие! Оно только и ждёт, чтобы я немного расслабился и уничтожил себя своими же руками. Хотя, какие руки! У меня – их нет! Они остались в озере Творца, в закрытом мною Мире Богов…

Мгновение… Ещё мгновение… Разум продолжал создавать иллюзию времени для самого себя, чтобы не забыться в вечном отсутствии хоть какого-нибудь движения.

«Интересно! Сколько времени прошло в Сущем с того момента, как я пересёк кромку?» – возник в разуме вопрос, закрадываясь параллельно с мыслью о доме.

Какое же это счастье – ощущать время! Его мерное течение сквозь твою сущность, увлекающее в неведомую даль судьбы, которую ты творишь каждым поступком, словом, мыслью и даже неосторожным дыханием, способным изменить мир. Дыхание…

Было бы так замечательно сейчас вдохнуть свежий утренний воздух рассвета, когда жёлтая звезда поднимается над горизонтом, бесцеремонно прогоняя Тьму и окутывая своим Светом твердь мира!

Возникла навязчивая, не покидающая сознание идея – заглянуть в мой мир, где так хочется жить…

И я не заметил, как расслабился и полетел в мечты о мире, жизни, лучах звезды, дуновениях ветра… Мой разум плавно упал, словно оторвавшийся от своего родного дерева листок на гладь мнимой реки, и мерно поплыл в сияющую даль безграничного желания жить. Стало невероятно тепло и уютно, будто я находился в своей ипостаси и попал в огненные потоки лавы. Представляемая мной кровь Сущего постепенно окутала меня, причём, так заботливо и нежно, что захотелось заурчать от удовольствия, подобно ленивому коту, нежащемуся под невероятно тёплыми лучами Ра. А тем временем, мнимые волны создавали иллюзию огненных масс, игриво перебрасывали мой уставший разум друг на друга, увлекая всё дальше и дальше от исчезающего вечного мгновения, в котором пока бодрствующее сознание неустанно боролось за своё «я». И на миг показалось: я действительно ощущаю реку, да настолько знакомую, что появилось непреодолимое желание, чтобы эта иллюзия чувства никогда не заканчивалась.

Знакомые и необычайно приветливые воды несли меня плавно и осторожно, будто усыпляли бдительность, предоставляя возможность отдохнуть от самого себя и своей непрерывной борьбы. Возникли противоречивые чувства, разрывающие разум на две части. С одной стороны хотелось уснуть, с другой – продолжать борьбу со сном, чтобы не впасть в небытие. Но сон уверенно побеждал. И постепенно забываясь в его объятиях, перед тем, как сдаться, подумал: «Чувства?! Откуда им взяться, если у меня нет души?!» Именно эта мысль заставила вырваться, как мне казалось, из пут забвения и открыть глаза, хотя век, чтобы их поднять, не было. Но, что поразительно, я увидел чёрную реку времени, словно находился в Хаосе. Возникло ощущение неожиданного прозрения, будто пребывал слепцом, томившимся во Тьме не одну вечность. Оттого сразу меня охватило состояние полной нереальности происходящего. Начал вдруг подозревать, что сошёл с ума и более не контролирую свой разум. Стало невероятно страшно. Неужели, Пустота взяла верх, подавила волю и теперь рисует мне иллюзорные образы прошлого?!