Многие сослуживцы завидовали самому молодому командиру легиона, но уважали его, а подчинённые беспрекословно выполняли все приказы любимчика бога войны, которому постоянно улыбалась военная удача, и победа казалась чуть ли не преданной женой, отдающей себя в руки только своему неизменному обладателю.

Вот и сейчас, будучи на острие атаки, Тит шёл первым во главе своей сотни, вонзившейся клином в ряды противника, сеял в них панику, и всего лишь свирепым видом своим заставлял вставших на его пути врагов содрогнуться и послушно умереть от смертоносного клинка. А клинок сотника вместе с пиками и мечами солдат пел заунывную песню торжества смерти, которая словно сидела на плечах своего верного слуги и злорадно смеялась в такт лязгающей музыке не ведающего жалости оружия.

Сотня Тита вспорола оборонительный порядок противника, создав брешь, куда хлынул весь имперский легион, разделяя неприятеля на две части и постепенно его окружая. Противник предпринял попытку уйти в глухую оборону, чтобы перегруппироваться. Но ему не хватало то ли выучки, то ли времени, так как легионеры десятками, стремительным единым натиском не давали врагу ощетиниться копьями и спрятаться за щитами.

Искусно владея коротким мечом, легионеры убивали одного, двух копейщиков и вновь прорывали оборону, вливаясь в ряды противника подобно яду, впрыскиваемому змеёй в свою жертву. Именно в таких моментах битвы личная выучка Тита и его подчинённых позволяли стремительно развивать атаку, не давая возможности врагу что-либо противопоставить имперскому войску.

– Руби влево! Руби вправо! – громко выкрикивали десятники, направляя своих подчинённых, чтобы немедленно пресекать попытки неприятеля занять оборону и не дать ему возможности перевести дух.

Авангард врага уже был полностью уничтожен, и обезумевшим от крови легионерам теперь противостояли основные силы противника. Но их ждала та же участь, что и предшественников. Воины империи вошли в раж и в неистовстве своем походили на одержимых. Казалось, им не ведома усталость, а, напротив, с каждым убитым солдатом врага они становились сильней. Шаг за шагом, тесня противника, легионеры приближали сражение к своей победе, выстилая поле битвы мёртвыми телами.

Вскоре неприятель был практически разделён на две части, и совершающие манёвр обхода фланги легиона оказались уже близки к окружению противника, заключая его в два кольца. Но, приглушив стоны умирающих и крики несущих смерть, прозвучал сигнал к отступлению, который вовремя подал трубач по приказу командующего противостоящего легионерам войска. Неприятель немедленно, одним слаженным манёвром начал отход назад, предотвращая тем самым замысел имперского легиона, за исключением первых рядов, которые напротив бросились на легионеров, сдерживая их наступление, и своими жизнями позволяли уцелеть остальным, отступающим силам.

Противник медленно, но всё же выскальзывал из окружения. Вырвавшиеся воины неприятеля довольно быстро вернулись на свои исходные позиции перед своим командиром, правда, потеряв треть войска. Но это было лучше, чем погибнуть всем уже сейчас.

Трубач снова подал сигнал, и вперёд оставшихся в живых воинов вышли лучники. Заскрипели тетивы их луков, и по громкой команде к легионерам устремились с шелестом и тихим свистом стрелы, подобные чёрным на фоне голубого неба штрихам, словно на ясном небосклоне смерть заботливо вырисовывала твёрдой костлявой рукой свою подпись.

– Под щит! – прогремел один из десятников, и имперские воины немедленно, сомкнув ряды, укрылись под красными щитами с изображением золотого орла, раскрывшего в нападении когти.

Только не все легионеры успели спрятаться от гудящих на излёте стрел. Пронзённые насквозь, товарищи Тита с хриплыми выдохами падали как подкошенные на тела недавно ими же убитых врагов. Легионеры несли потери, но вид умирающих собратьев только ещё больше их злил.

– Вперёд! – выкрикнул Тит, и под его счёт имперские воины монолитным красным щитом пошли на противника.

В ногу, шаг за шагом они приближались к вожделенному неприятелю, уже мысленно представляя, как будут разгрызать ему глотки и вспарывать животы. Многие хотели рвануть вперёд и броситься на врага раньше остальных, но жёсткая выучка не позволяла без команды разомкнуть строй. Лучникам оставалось лишь бессмысленно пускать стрелы, отскакивающие от имперских щитов.

Прозвучал сигнал трубача и лучники скрылись за ощетинившимися пиками обороны так же слаженно, как и появились.

– Держать строй! – прогремел командир неприятеля, и в следующее мгновение легионеры бросились на пики, пытаясь снова создать брешь в обороне противника.

Заскрежетала сталь от жёсткого соприкосновения щитов и копий. Пронзительные предсмертные стоны воинов от резкой, но затем дарующей покой боли вновь разорвали пространство над полем битвы. И только ценой своих жизней, ломая вражеские древки, имперское войско вклинилось в строй неприятеля. Легионеры с жутким рычанием вновь набросились на противника.

Безумие охватило людей, заражая свирепостью каждый несчастный разум, оказавшийся в жерновах смерти. Словно под воздействием сильнодействующего наркотика страх перед гибелью исчез, боль стремительно становилась наслаждением, а убийство превратилось во благо.

И на этом празднике чуть ли не главным исполнителем воли костлявой старухи был, конечно же, Тит. Его оставшаяся в живых половина сотни, как единый организм, растворяла в своей неумолимой поступи все жизни несчастных людей, попавших под безжалостную имперскую руку, небрежно кидая их на жертвенный алтарь богов войны.

Сотник стремился вперёд, чтобы прорвать строй и разделить неприятеля. Остатки его сотни почти это сделали, как вдруг раздался звук трубы, но на этот раз не противника. Подавал сигнал имперский трубач, причём исполнял команду к отступлению.

– Они там с ума сошли?! – прорычал Тит. – Какое отступление?! Только вперёд!

Сотник не видел причины отступления и потому отходить не собирался, обрекая свою сотню на гибель, так как в бой ринулись скрытые за холмами резервы противника, ударившие только сейчас с двух флангов, окружая легионеров. Жажда крови и неистовство затмили разум Тита, заставляя не подчиниться приказу трибуна и нарушить жёсткую дисциплину, что было непозволительной роскошью в имперском войске, за которую ждало только одно наказание – публичная казнь. Правда, до неё в сложившейся ситуации ещё надо дожить…

Неприятель словно ждал, когда имперское войско, подобно упырям, вкусив крови, переступит эту невидимую грань, когда дисциплина уходит на второй план, уступая место жажде убийства. Они даже не отдавали команду о наступлении резерва, будто разыгрывали действие по заранее спланированному сценарию: отступить и перегруппироваться, дав понять легионерам, что дрогнули; дождаться, когда легион завязнет в очередном столкновении, и затем, ударить резервом, чтобы окружить и одержать победу.

В этот раз трибун потерпел поражение, не разгадав планов противника. Битва была проиграна, а потому требовался отход, чтобы сохранить как можно больше своих солдат.

Имперское войско начало маневр отступления. И только полсотни легионеров продолжали своё продвижение вперёд, исчезая в строю противника, будто решило добровольно покончить жизнь самоубийством.

– Это, что такое?! – тихим, возмущённым голосом произнёс трибун. – Они там оглохли? Почему не отступают?

– Не знаю, – ответил помощник своему командиру, вглядываясь в даль, где продолжало атаку крохотное войско, вдруг ставшее самостоятельным.

– Протрубите для этих олухов персональный сигнал к отступлению, – уже невозмутимым, но по-прежнему тихим голосом приказал трибун.

Трубач вновь приглушил лязг стали звуком своего главного оружия. Но не Тит, ни его подопечные уже сигнала к отступлению не слышали. Обезумевшие, они рубили противника направо и налево, продолжая свой прорыв, словно достигнув последнего ряда неприятеля, остатки сотни немедленно окажутся в вожделенном царствие небесном, о котором повсеместно на территории империи талдычат нищие проповедники. Но прорваться Титу – было не суждено. Его атака захлебнулась из-за неравенства сил, и сотнику ничего не оставалось, как только перейти к обороне.