Раз в две недели или чуть раньше, если того требовали обстоятельства, доктор Тейлор неизменно появлялся на пороге нашей квартиры. Его светлые голубые глаза смотрели внимательно и доброжелательно на любого попадающего в поле зрения человека. Улыбка была теплой, а голос приятный и глубокий. А еще Джек Тейлор был очень высок. Любой баскетболист мог бы позавидовать его росту. Мама в сравнении с ним казалась особенно маленькой и хрупкой.

Сегодня, если верить маме, доктору Тейлору поступит очередной звонок от его странной пациентки. А это значит, что завтра он обязательно навестит её лично.

Если верить маме…

Не могу сказать, что я когда-либо сомневалась в правдивости маминых слов или наличия самой болезни. Ведь она протекала прямо у меня на глазах. Сколько же страха я натерпелась, наблюдая силу очередного приступа мамы. Сколько было слез, молитв и бессонных ночей. Сколько было несбывшихся надежд и разочарований. Я была еще слишком мала и напугана. Мы жили в чуждом и нелюбимом для меня городе, где кроме мамы, по сути, у меня не было никого.

Но больше всего маня пугала даже не сама болезнь, сколько мамино безразличие к ней. Первое, и довольно долгое, время мама полностью игнорировала происходящие с её организмом изменения. Перед началом очередного приступа она старалась как можно скорее уединиться в своей комнате и запрещала мне не только быть рядом с ней, но и вызывать медиков. Чаще всего я, словно бездомная собака, сидела перед закрытой дверью и ждала, когда мне будет позволено войти и хотя бы чем-то помочь.

Разумеется, в один прекрасный день я ослушалась. В какой-то момент сила внезапного приступа в буквальном смысле подкосила маму, и она рухнула за несколько шагов до двери в свою комнату. Не долго думая, я бросилась к телефону и набрала заветные цифры. Больше всего на свете в тот миг я боялась опоздать…

Бригада скорой помощи приехала быстро, мама так и не успела достаточно окрепнуть, чтобы добраться хотя бы до постели. Так она и лежала на полу, свернувшись в позе зародыша, словно пытаясь тем самым сдержать силу пропускаемых через её тело конвульсий. Я сидела рядом и беззвучно плакала. После беглого осмотра врачей бледную и совсем обессиленную маму, будто тряпичную куклу, погрузили на носилки, чтобы отвезти в ближайшую клинику.

Один из медиков, грузный бородатый мужчина, который видимо был самым главным, попросил миссис Клевер присмотреть за мной на время отсутствия моей матери.

– Я пришлю к вам работника социальной службы, чтобы девочка не осталась одна. – Он бросил быстрый взгляд куда-то поверх моей головы и поспешил занять своё место в кабине скорой помощи.

Я осталась стоять у дверей подъезда, провожая туманными от слез глазами отъезжающую машину. Миссис Клевер подошла ко мне сзади и крепко прижала к себе. От неё пахло мёдом и корицей.

– Ничего, Кэтти, ничего. Всё обойдется. Пойдём-ка лучше попьём горячего чая, нечего стоять на ветру. Я как раз булочки испекла.

Булочки миссис Клевер были восхитительны. Но запах корицы до сих пор ассоциируется у меня с безнадежностью.

Глава 3

Заветная мечта

Дверь в мою комнату была закрыта, но едва переступив порог, я поняла, что мама была здесь в моё отсутствие. Сегодня утром, уходя в школу, я успела не только собраться к предстоящим урокам, но и разобрать некоторые скопившиеся за неделю вещи. Юбки, блузки и колготки вновь обрели своё место на полках в угловом шкафу, а большой письменный стол у окна, за которым я выполняла свои домашние задания, был освобожден от завала учебников, тетрадей и канцелярии. Таким образом, я точно помнила, что ещё утром стол был совершенно пуст. А сейчас на нем были аккуратно разложены какие-то листочки…

Я видела их издалека, но подходить не спешила. Привычно сбросив с плеча школьную сумку на стул, я прошла по комнате и также неторопливо переоделась в домашнюю одежду. Затем разыскала на диване пульт от телевизора и включила свой любимый музыкальный канал. Музыка всегда была для меня приятным фоном ко всему, что я делала, никогда не мешала и даже, наоборот, помогала сосредоточиться. Теперь я была готова взглянуть на таинственные листочки.

Как я и предполагала, ими оказались рекламные брошюры, так или иначе имеющие отношение к художественному ремеслу. Здесь были заманчивые предложения от нью-йоркских школ, обучающих юных художников, а также несколько приглашений на популярные арт-выставки и в картинные галереи. Отдельным штрихом оказалась визитка частного преподавателя, некоего мистера Дж. Коллинза, дающего уроки рисования на дому.

Некоторое время я задумчиво смотрела на всё это великолепие. Мысли мои, словно в такт неспешной музыки, плавно понесли меня в детство.

*****

Сколько себя помню, я всегда обожала рисовать. Едва открыв для себя волшебный мир красок, карандашей, кисточек и фломастеров, я поняла, что это будет самым большим увлечением в моей жизни, если не самим её смыслом. Порой у меня захватывало дух от одного вида чистого листа, настолько сильно мне хотелось поскорее заполнить его возникающими в моей голове образами. Мама смеясь, говорила, что я родилась с карандашами вместо пальцев. И, пожалуй, это было удачное сравнение. Всюду я таскала с собой свой любимый потрепанный блокнот, чтобы иметь возможность в любой момент сделать необходимые наброски. В тот же момент, когда я переворачивала последнюю страницу, мама незаметно подкладывала мне на стол новый экземпляр.

Позже наиболее понравившиеся наброски я доводила до готового рисунка. Важно было ухватить само мгновение, душу рисунка! А потом уже можно было не спеша переносить его на альбомный лист. На кончик моего карандаша попадали самые разные объекты и истории. Помню, в моей комнате была отведена целая полка в шкафу, на которую я складывала свои любимые работы.

А самое главное, что моя любовь к живописи неожиданно оказалась взаимной. Мама сразу поняла, что я рисую не просто так, но весьма талантливо. Поэтому в первый год после нашего переезда в Нью-Йорк, помимо прочего, следовало также решить вопрос, где я буду продолжать учиться художественному ремеслу.

Такой огромный город как Нью-Йорк мог открыть мне поистине колоссальные возможности и перспективы. Именно здесь при должном упорстве и везении я, в конце концов, могла осуществить свою мечту – стать известным художником, выставлять свои картины в галереях и однажды открыть свою собственную.

Мама предлагала мне различные варианты, но каждый раз я находила причину для того, чтобы отказаться и поискать что-то ещё. Сейчас я понимаю, что таким образом просто пыталась отсрочить неизбежное. Я не хотела привязываться чем-то столь важным для меня в нелюбимом городе. Где-то внутри меня продолжала идти борьба с обстоятельствами. Полностью наладить здесь жизнь, обзавестись новыми связями и укорениться, означало для меня сдаться.

*****

На двери моей комнаты всегда висело небольшое круглое зеркало. Не помню, откуда оно взялось. Наверное, осталось от прежних квартиросъемщиков, по крайней мере, в Вермонте у нас такого точно не было.

Чаще всего перед выходом в школу я видела в нем свой угрюмый взгляд. Иногда показывала язык. Но случались и такие светлые моменты, когда я подмигивала, либо просто улыбалась своему отражению.

Сегодня же я смотрела на своё лицо с каким-то странным чувством. Будто бы впервые увидела его со стороны.

У меня ничем не примечательная внешность. Наверное, я родилась похожей на своего отца, ведь от мамы мне не досталось ничего выдающегося. Волосы длинные, ниже плеч, слега волнистые и отливающие рыжиной. Лоб открытый, губы пухлые. На носу несколько мелких веснушек. Единственное, что заслуживает хоть какого-то внимания, так это глаза.

Глаза у меня большие, красивые. Люблю подчёркивать их насыщенный голубой цвет своим любимым свитером. Ресницы темные и густые. Поэтому я никогда не крашусь. Пробовала как-то раз, но не заметила особой разницы. Наверное, если бы я чаще хлопала своими ресницами и попрактиковалась в умении строить глазки, то имела бы успех у мальчишек. Но беда в том, что чаще всего я смотрю себе под ноги.