© Женя Юркина, 2020

© Издание, оформление. Animedia Company, 2020

Долговечность любой сплетни определяется человеческим терпением. Как только людям надоедает обсуждать тему, они теряют к ней интерес, меняя объект своего злословия. В редакции Иркина история забылась довольно быстро. Не пристало журналистам зацикливаться на одной новости. И все же ее немой призрак еще висел над редакцией: сотрудники стали молчаливее, а главный редактор – крикливее и раздражительнее.

В этой напряженной атмосфере Шурик выглядел городским сумасшедшим: его лицо, обычно печальное, преображала одухотворенная улыбка. Встречая Катю в коридоре, он улыбался еще шире, а она приветливо махала ему рукой. После дружественного жеста их общение заканчивалось, но Шурик был рад и этому.

Дарья продолжала много есть и много говорить. Первое накладывало отпечаток на ее фигуру, второе – на скорость работы. Дарья снова ничего не успевала, но находила себе оправдание: «Просто слишком много новостей! Мы живем в каком-то криминальном городе». «Или в Коммунальнопроблемске», – мысленно добавляла Катя, пытаясь написать хотя бы строчку статьи.

Все вернулось на круги своя, даже одиночество. Ник перестал отвечать на сообщения, точно оказался затяжной галлюцинацией, которой пришло время рассеяться.

Катя уже не выносила болтовни Дарьи, приветливых улыбок Шурика и его глаз, полных надежды. Все чего-то ждали от нее: Дарья – участия в бессмысленных разговорах, Шурик – любовного порыва, а главный редактор – гениальных статей про оборванные провода электропередач. Кате казалось, что ее саму запихнули в чью-то историю и теперь пытаются написать действия персонажа по своему сценарию. Она сопротивлялась, но терпение и силы стремительно иссякали.

Мрачный ноябрь был отражением ее внутреннего состояния. Холод заставил черное пальто спрятаться в шкаф, пришло время пуховика и смешной шапки с помпоном. Кате нравилась смена образа. Наверно, она надеялась, что внешние метаморфозы отразятся и на ее монотонной жизни.

Каждый рабочий день стал похож на предыдущий. Домашние вечера проходили в бессменной компании: книга да кружка с чаем.

Ник появился в один из таких вечеров, нарушив Катино тихое, почти незаметное существование. Книга в ее руках ожила: зашелестела, ощетинилась, как хищный зверь, и замерла на середине, обнажив белые нити переплета – точно зубы оскалила. Катя изумленно ахнула: текст стирался строчка за строчкой, а потом появлялся снова, но уже совершенно другим.

– Как находящийся по ту сторону книг, могу с уверенностью констатировать, что здесь нет ни слова правды! Сплошная выдумка под соусом чудодейственных слов. Ах, простите, у вас это называется мотивирующей литературой. Пфф! Думаешь, тут на форзаце пробник с мотивацией? Вроде выпил – и вуаля. Чушь! Внутренняя сила, заключенная в каждом из вас, – вот что работает. А не это: «Встань с дивана и займись делом! Твори и созидай». Пока ты это читаешь, твой советчик лежит перед телевизором и ужинает парой горячих бутербродов. Здорово у тебя получается: мои слова, значит, глупость, а советы диванного тюленя – это путь к успеху. Если можешь, вернись в свой текст, я не могу больше тут находиться. Жду.

Неожиданное послание Ника вызвало и радость, и смятение. Он что, ревнует ее к другим книгам? Катя рассмеялась и вернулась к компьютеру. Едва текстовый редактор открылся, курсор принялся выбивать буквы; они вязались в слова, а те – в рифмованные строчки.

Звездный почерк

Разберет не каждый,

Не такой простой он,

Звездный путь,

То, что там написано

Однажды,

Никаким пером не зачеркнуть.

Катя нахмурилась. Для чего Ник написал это? Его внезапное появление поразило ее, как в первый раз, когда он назвался книжным персонажем и потребовал исправить несоответствие с образом. Сейчас Ник снова казался загадочным незнакомцем, точно всех разговоров, сблизивших их, не было вовсе. Катя хотела спросить, что значат эти строчки, но прежде чем пальцы коснулись клавиатуры, курсор самовольно написал: «Ищи меня на книжных страницах – это все, что я смог придумать».

Катя перечитала, стараясь разглядеть подсказку в самих строчках стихотворения. О какой книге он говорил? Она вбила начало в поисковую строку. Послание Ника оказалось частью стихотворения Николая Тихонова. Интернет также выдал список поэтических сборников – один из них, вероятно, и следовало отыскать. Катя мгновенно приняла решение и вскочила из-за стола. До закрытия библиотеки оставалось меньше часа. Будильник на столе беспокойно тикал, отсчитывая минуты. Нужно торопиться.

На лестничной площадке было темно, и ключ упрямо отказывался попадать в замочную скважину. Но Катя справилась и почти бегом, перепрыгивая ступеньки, спустилась по лестнице. Уже на улице обнаружила, что забыла застегнуть куртку. Молния нервно взвизгнула и больно прищемила подбородок.

Дорога выглядела как быстрая смена картинок: оживленное шоссе, автобус, лица, проносящийся в окне городской пейзаж, остановка, аллея, ведущая к библиотеке, и монолитное здание с чередой маленьких окошек. Тяжелая дверь вернула Кате ощущение реальности. «Я здесь, совсем близко», – подумала она, переступая порог.

Дверь громко захлопнулась, чем напугала старушку-библиотекаря, сидящую спиной к входу. На ней была все та же шаль, столь потрепанная временем, что, казалось, сопровождала ее обладательницу с самого рождения.

Сова медленно повернулась; стул протяжно заскрипел, угрожая сломаться. Вспомнив, как закончилась их последняя встреча, Катя улыбнулась так дружелюбно как только могла. И, о чудо, старушка ответила слабой полуулыбкой – лицо едва изменилось и подобрело.

– Здравствуйте! – осмелев, воскликнула Катя.

– Если я старая, это не значит, что глухая, – прокряхтела Сова, ковыляя к стойке. – И в библиотеке шуметь нельзя!

– О, простите, – растерянно ответила она. Почему дружелюбие приходит к ней всегда не вовремя?

– Полно тебе, – продолжала Сова и махнула рукой, точно прогоняя назойливую муху. – Ты чего пожаловала? Снова газеты?

Катя смутилась. Старушка узнала в ней ту взбалмошную девицу, что еще пару недель назад приносила стопку старых газет.

– Для начала я бы хотела извиниться за свое поведение, – сказала Катя с неуверенностью. Ей редко приходилось просить прощения. Это напоминало последнее слово приговоренного перед казнью, когда слова уже ничего не решали.

– Ну что ты. – Лицо Совы расплылось в доброй улыбке. – Я не злюсь. Спасибо за послание, его я храню у себя над столом, чтобы не забывать!

– А можно взглянуть?

В ответ на просьбу Сова кивнула, жестом приглашая подойти. За стойкой находился старый письменный стол, заваленный книгами, ручками и грудой читательских карточек. На крышке стола лежало стекло, под которым виднелись календари, потрепанная фотография и квадратный стикер – точно такой, на котором Катя писала номер редакции, но сейчас на нем было одно слово – «Улыбнитесь». Буковки небрежно плясали на бумаге: острохвостое «у», четыре черточки с закорючкой вместе «лы», расплющенное «б», а за ним снова забор из палочек, в которых едва различались буквы.

Сама того не замечая, Катя последовала этому совету. Взглянула на старушку, чей вид не казался ей больше суровым и злым. Она была маленькой и сухонькой, как долька яблока, долго пролежавшая под солнцем. В глубоких морщинах, избороздивших лицо, проявились отпечатки пережитых эмоций. Оказавшись по другую сторону библиотечной стойки, Катя иначе взглянула на саму старушку.