Вот, скажем, И.Ю. – неоправданно рано списанная в тираж актриса по причине внезапно нахлынувшей на нее восторженной наивности. Она решила, что если в стране объявили гласность, то и в театре тоже можно разговаривать; несколько раз высказалась по поводу репертуарной и кадровой политики и тем самым подписала себе приговор.

Уйдя из театра, ни одного дня не сидела без дела, работала в детском саду, в самодеятельности, а в постперестроечное время устроилась в частную школу преподавателем дополнительного образования. Успешно вела ритмику, художественное слово, организовывала школьные праздники и получала, по тем временам, очень неплохую зарплату. Когда же в списке ее предметов появился еще и «Этикет», она совсем перестала экономить; иной раз делала покупки, на которые были способны лишь, так называемые, новые русские.

Об этом прознали ее бывшие коллеги. Взбудораженные служители Мельпомены и Талии разделились на два лагеря – одни радовались, другие завидовали. Но и первые, и вторые глубоко заблуждались, думая, что она теперь нашла свой путь.

И.Ю. ведь была актрисой и, по-моему, никогда об этом не забывала. Поэтому, однажды поздравляя ее с каким-то праздником, я взял и ляпнул:

– Скорейшего возвращения на сцену!..

– Ну что ты, Демьянушка, об этом даже не помышляю, – смущенно засмеялась она.

– Напрасно!

– Но я же не птица Феникс, возродиться, увы, не суждено…

Однако случилось непредвиденное, ей позвонил некогда известный режиссер и предложил сыграть небольшую роль в антрепризном спектакле.

Давно забытое слово «антреприза» прозвучало столь неожиданно и волнующе, что И.Ю., практически не задавая никаких вопросов, тотчас согласилась. Правда, через день, придя на встречу с режиссером, проходившую в заброшенном помещении красного уголка при жилконторе, высказала сомнения: последние годы я выходила на сцену только на елках, да и то очень редко.

Режиссера это нисколечко не смутило. Он давно и хорошо знал И.Ю., а потому был уверен – не подведет. К любому «кушать подано» отнесется трепетно и ответственно, и при этом не станет торговаться, согласится работать за гроши. Она ведь умная, в состоянии понять, что стесненный бюджет одной из первых в новой России антреприз не предполагает больших гонораров.

Оставалось заинтересовать и увлечь. И ему это удалось. Выбрал единственно правильный ход – не стал ничего приукрашивать:

– Наша антреприза пока лишь ребенок, толком не умеющий ходить. Его будущность, вызывает большие опасения. Грохнуться может в любой момент, но я не теряю надежды. Думаю, за два-три года дитя окрепнет и побежит. В данный момент выживаем под крылом ООО «Прогресс», называясь творческим отделом. Директор – мой друг детства.

– А чем еще занимается «Прогресс»?

– В основном мелкорозничной торговлей. Хмурые торговцы подпитывают нас медными деньгами, проклиная на чем свет стоит. К счастью, мы с ними почти не пересекаемся, только с директором и главбухом. Сейчас в репертуаре два спектакля. В один из них хотел бы ввести тебя. Актриса, покинувшая нас, была недовольна партнерами, и это вполне объяснимо. Там заняты ребята – недавние выпускники новоиспеченного вуза с весьма противоречивой репутацией. Им нужна опытная наставница…

Этим же вечером И.Ю. включилась в репетиционный процесс. С молодняком взаправду было непросто, однако за две с половиной репетиции ввелась в спектакль – незамысловатую, итальянскую комедию, поставленную с фантазией, но, к сожаленью, без должной тщательности. Об этом она прямо сказала режиссеру, и попросила разрешения продолжить репетиции, как говорится, в условиях эксплуатации:

– Уверяю вас, ничего не испорчу, все мизансцены сохраню в неприкосновенности.

Внезапно покрасневший режиссер пристально посмотрел на И.Ю., затем усмехнулся и, взяв себя в руки, произнес:

– Спорить не стану, спектакль придуман и выстроен, но все еще сырой, так что дерзай, если народ согласится.

– Извини, Аркаша, – неожиданно громко и залихватски ойкнула она, – народ уже приуготовлен, артисты рвутся в бой!..

За месяц сыграли четыре спектакля в пригородных Домах культуры и санаториях, продолжали интенсивно репетировать; кроме этого, И.Ю. сочла необходимым вникнуть и в оргвопросы, поскольку впереди замаячили малые гастроли, а среди администраторов были сплошь случайные люди.

При такой занятости на школу совсем не оставалось времени, И.Ю. вынуждена была искать себе подмену, а потом уговорила директора отпустить ее в отпуск за свой счет до окончания учебного года.

Сначала поехали в Ленинградскую область, затем искали счастья в других краях. Но, к сожаленью, тщетно, хотя спектакль от разу к разу становился все лучше. Это было понятно по реакции публики. Но организация гастролей была до такой степени халтурной и бестолковой, что пришлось возвращаться в Петербург с пустыми карманами.

Еще хуже обстояли дела со вторым спектаклем, в котором была занята супружеская пара, имевшая в своем послужном списке звания лауреатов премии Ленинского комсомола, полученные в свое время на Дальнем Востоке. Им надоело «мыкаться по воинским частям и сельским клубам» и они, попросту говоря, смылись в неизвестном направлении, коротко попрощавшись с режиссером по телефону.

Антрепризу пришлось свернуть, режиссер захворал, артисты разбежались кто куда с твердой уверенностью, что больше никогда в подобных экспериментах участвовать не будут. Так решили все, кроме И.Ю.

По весне она пришла к директору «Прогресса» и настояла, чтобы он ее выслушал. Объясняя причину фиаско, она детально проанализировала все плюсы и минусы и предложила свой, подробно разработанный план действий. В лаконичном изложении это выглядело так:

– арендуем престижное помещение в историческом центре города, открываем платную, молодежную студию «Музыки и жеста», за год я их научу не только двигаться, но и открывать рот под фонограмму;

– делаем детский спектакль и десяток эстрадных, массовых номеров, адресованных взрослым; по тематике номера должны соответствовать праздничному календарю, чтобы они всегда были востребованы режиссерами городских мероприятий;

– и для спектакля, и для номеров шьем яркие, оригинальные костюмы, делаем крупномасштабный реквизит, создаем фонограммы наивысшего качества…

Директор «Прогресса», между прочим, по образованию журналист, заинтересовался; ему понравилась хваткая, рассудительная и при этом интеллигентная женщина с очевидными приметами былой, благородной красоты. Целый месяц он напряженно думал, обсчитывал, консультировался и в конце концов сказал «да», скорректировав планы И.Ю. примерно на две трети.

Но ничего, все равно закрутилось. Через год появились первые, заработанные деньги, довольно быстро перекрыли затраты, а потом, представьте себе, начали стричь купоны.

Как-то раз, это было во второй половине 90-х, я спросил:

– Уважаемая, И.Ю., позволь полюбопытствовать, сколько стоит твоя студия с одним номером?

– Для тебя сработаем за двести баксов, для чужих – от трехсот до пятисот. – А увидев мое вытянутое лицо, добавила: – А как ты хотел? Тридцать человек заняты! И все одеты, обуты…

В детских спектаклях, играя главные роли, она блистала вплоть до двухтысячных, и нередко при аншлаговых залах. Конечно, высоким искусством это было назвать трудно, но публике нравилось. И актриса И.Ю. вдохновенно играла.

С еще большим вдохновением она играла роль менеджера, руководителя полупрофессиональной студии, существовавшей – если взглянуть объективно и сказать честно – вопреки тем самым обстоятельствам, которые в театре называют «предлагаемыми».

Директор «Прогресса» давно не помогал, поскольку сам едва держался на плаву, менялись поколения участников – все надо было начинать заново, прорвало трубу и добрая половина костюмов оказалась на помойке, арендная плата за репетиционную площадку увеличилась в два раза, пришлось искать новое помещение, а там оказались неуступчивые соседи… Но как-то выкарабкивались и продолжали работать.