В момент безмолвной тирады на чистом матерном русском крашеный поднял голову и посмотрел на Ваню. И снова от одного только взгляда у того перехватило дыхание, а шея предательски покраснела. Нельзя так реагировать на людей, нельзя! И смотреть так, как смотрит крашеный, тоже нельзя! Это же преступление просто! А сосед спокойно, не подозревая о мысленных терзаниях Ивана Алексеевича, бессовестно рассматривал, скользил взглядом с ног до головы: от дорогих кожаных туфлей вдоль классических чёрных брюк, задержавшись взглядом в районе карманов. Через мгновение взгляд пополз по кашемировому короткому пальто, зацепился на покрасневшей шее, на дернувшемся кадыке. На подбородке, губах, скулах, волосах. И только потом серая бездна заглянула в глаза Ивану. И Иван снова понял, что тонет, задыхается. Попытался отвернуться, но что-то словно магнитом держало его, гипнотизировало. Сосед ухмыльнулся, кивнул головой в знак приветствия и снова уставился в телефон. А Иван стоял, растерянно моргал и краснел ещё больше.

Наконец, лифт соизволил спуститься на первый и из раскрывшихся дверей вылетели две вертлявые девицы, о чем-то весело болтая. Увидев солидного Ивана, они присмирели, а окинув взглядом крашеного, зарумянились. Он на всех так действует, правда? Не только на одного Ивана Алексеевича? Хоть это радует.

Ваня шмыгнул в лифт, забился в угол, как нашкодивший котёнок. Крашеный вальяжной походкой последовал за ним, расположился напротив Вани, облокотился на стенку лифта и неотрывно смотрел. Под его взглядом, издевающимся, насмехающимся, Иван Алексеевич готов был провалиться сквозь пол. На мгновение он даже задумался о том, чтобы лифт сорвался с тросов и рухнул вниз с огромной скоростью. Разбился, похоронив под обломками металла и Ваню, и крашеного. Вместе. Даже умирать вместе придётся, господижтыбожемой!

– Мы так и будем стоять? – сосед поиграл бровями. Его голос, не слишком низкий, но и не высокий, пробрал до самых костей. Ваня удивлённо заморгал, не понимая, о чем тот вообще говорит.

– Кнопочку, может, нажмешь уже? Нам вроде на один этаж.

Ваня кивнул и дрожащими пальцами нажал на кнопку нужного этажа. Сосед видел, как дрожат пальцы Вани, и удовлетворённо хмыкнул.

Лифт плавно тронулся, поднимая их на восьмой этаж. Наверное, это была самая долгая поездка в жизни Вани. Сосед уже не втыкал в телефон, теперь он буравил взглядом стоящего напротив солидного Ивана Алексеевича, заставляя того краснеть, возмущённо пыхтеть и прятать взгляд. А крашеного это только забавляло. Он стоял, широко расставив ноги, сложив руки на груди, приподняв подбородок, поэтому смотрел сверху вниз. Издевается, определенно издевается!

Ваня не знал, куда себя деть. Молился о том, чтобы лифт доехал быстрее, и он смог спрятаться в своей квартире от этого крашеного чуда.

Молитвы были услышаны в тот момент, когда, казалось, сосед прожжет дыру в красивом пальто Вани. Двери распахнулись, сосед и Ваня одновременно шагнули к выходу. Конечно же, разминуться у узкого входа они не смогли. Столкнулись грудью, слишком близко. Настолько близко, что Ваня почувствовал горячее и свежее дыхание соседа на своей щеке. Мгновение, всего одно мгновение и крашеный придвигается ещё ближе (хотя куда уже ближе), прижимается всём телом, касается бёдрами. Придвигается к уху, обжигающее дыхание и жаркий шепот:

– Тут слишком узко, – голос внезапно становится хриплым, томным, отчего Ваня заливается краской по новой, дрожь берёт по всему телу, а где-то внизу живота сворачивается тугой узел. – Кому-то нужно уступить, ты так не считаешь?

Какого чёрта так близко и так горячо? Ваня хватает ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Этот сосед, это чудо крашеное просто сносит крышу. Ваня судорожно сглатывает подступивший к горлу комок, кивает и отодвигается в сторону. Сосед ухмыльнулся, шагнул в коридор. Напоследок обернулся, окинул взглядом Ваню и улыбнулся. Улыбка уже была другая, в ней не было насмешки. Это было что-то другое. Или Ване показалось.

– Пижон, – проворчал Ваня, когда сосед скрылся в своей квартире.

Двери лифта закрылись, Ваня так и остался внутри. Отдышался. Что это сейчас было, черт возьми? Какого хрена тут творилось? У соседа вообще крышу напрочь отбило? Да что он себе позволяет?

Куча вопросов и отборного мата посыпалось на голову несчастному крашеному, пока Ваня выбирался из лифта. Подошёл к двери, нащупал в кармане ключи и кое- что ещё. Сквозь ткань брюк отчётливо можно было нащупать кое-что  твёрдое и объёмное.

– Да твою ж мать! – застонал Ваня, с третьей попытки попал ключом в замочную скважину.

В этот момент соседская дверь открылась, высунулась крашеная голова и, ухмыляясь, произнесла:

– Ругаться нехорошо, тут все-таки культурные люди живут. И я Даня, ну так, для информации.

Дверь захлопнулась, а Иван Алексеевич так и остался стоять с ключами в руках и стояком в штанах.

– Крашеное чудо, – буркнул Ваня и зашёл в квартиру.

Холодов любил свою работу. Любил настолько, что частенько задерживался в кабинете до поздней ночи, просчитывая риски и возможные доходы различных проектов. Цифры – одна из главных страстей Ивана Алексеевича. За свои тридцать лет ему удалось сделать довольно неплохую карьеру от стажера до ведущего финансового аналитика, получить отличную зарплату и возможность не думать о хлебе насущном.

И если с карьерой все складывалось более чем благополучно, то в личной жизни был полнейший штиль. Конечно, были девушки, которые утешали Ванечку холодными одинокими вечерами, но впускать кого-то в свою жизнь основательно и надолго не решался. Боялся, что не сможет выдержать бытовой рутины, тихих семейных вечеров. Это же надо видеть каждый день одно и то же лицо, засыпать и просыпаться в одной постели, ездить на выходных к родителям, в отпуск – куда-нибудь в Турцию или Египет. И всегда вдвоем, позже с детьми.

У Холодова свело челюсть. Нет, такого счастья ему не хотелось. Не настолько он еще стар, чтобы надевать на себя хомут семейной жизни и плыть по течению в лодке под названием «брак». Нет, однозначно не его. Постоянство  пугает, страшит. Тем более, ему вполне хватает постоянного лицезрения настырного соседа.

Ну вот, снова мысли об этом крашеном. Ваня в голос застонал. Не боялся себя выдать такими эмоциональными звуками, потому что находился во всем офисе один. Это он переработался, однозначно. Переутомился, вот и лезет в голову всякая ерунда. А ерунда эта, наверное, уже дома сидит, слушает свою странную музыку и сотрясает стены.

Холодов зевнул и потянулся. Нет, пора идти домой. Работа работой, но надо и иногда отдыхать. Аккуратно сложил все документы по папкам, запер все шкафы, выключил свет и вышел из кабинета.

Ночной город всегда нравился Ване. Наблюдать за стремительно спешащим домой потоком людей, за горящими яркими огнями витринами, за тусклым светом уличных фонарей Холодову очень нравилось. Когда дневная суета отпускает, наступает покой и умиротворение. Сразу хочется отбросить все дела на потом, выйти в парк или просто погулять по улицам. Однако обо всем этом пока приходится только мечтать за рулем автомобиля, потому что жесткий рабочий график не позволяет насладиться моментами. Работа-дом-работа-дом – вот и вся его развеселая жизнь.

Уже подъезжая к дому, фарами выцепил знакомую фигуру, нарезающую круги возле подъезда. Соседушка! И чего ему дома не сидится? Хотя, он же молодой, может себе позволить праздно проводить вечера.

Соседушка знатно продрог. Погода на улице для марта хоть и была довольно теплой, но все же вечерами иногда подмораживало. На парне была только легкая куртка, из-под которой выглядывал капюшон худи, и тонкие джинсы. Вообще головы нет? Или думает, что раз молодой, что с ним ничего не приключится?

– О, сосед, привет! – дрожащим голосом окликнул Ваню паренек. – Ты сегодня поздно.

– А ты следишь за мной что ли? – огрызнулся Холодов. Ну не мог он по-другому общаться с этим пижонистым парнем. Как его там зовут, Даня, вроде бы.