Он бился с призраками.

Лязг мечей, стук копыт, рокот огня, вскрики дерущихся людей сливались в леденящую дух песнь битвы.

Вель едва успевал отражать удары – бытие слилось в одно невозможное переживание. Всё тело ломило от побоев и усталости.

Иногда казалось, будто в гуще сражения мелькает алый плащ Любомира. Вспыхивает, словно огонь. Огонь, хранивший Новый Каганат. Стена пламени разгоралась, устремляясь ввысь, ведомая ворожбой людей Солнца.

Сквозь муку Вель видел, как разверзлось пламя, изрыгнув тяжёлую конницу колосаев.

Но витязь продолжал отбивать атаки, даже тогда, когда жар сделался нестерпимым. Вель не знал, почему ещё жив, не знал, с кем борется – со своими или с чужими, не знал, когда всё это прекратится… Он не знал, где кончается его онемевшая рука и начинается меч.

За сражением он видел пламя. Его рокот набирал мощь – Вель, отбив выпад и сокрушив очередного противника, побежал в сторону леса, но тут невероятной силы удар по спине повалил его на землю.

Боль разлилась по телу пламенем, дыхание перехватило, холодный грязный окровавленный снег забился в глаза, нос, рот… Вель с трудом приподнял голову, чтобы увидеть всадника-колосая с палицей, мощная атака которой повлекла во тьму.

Вель не видел, как пал великий князь Возгарь и как погиб великий князь Сновид. Не видел, как северное войско было разгромлено. Не видел, как ликовали колосаи и как их армия покидала поле битвы, уступая его огню, воспетому их волхвами. Не видел, как люди Солнца взяли Ровновольск.

Не видел, как ревущее пламя почти настигло и его, и лежащего неподалёку Любомира.

Не видел, как со стороны Тайги грянул волной серебряный туман. Не слышал ледяную песнь, воспевавшую павших, не видел заупокойного света, что, слившись с золотым пламенем, теснил его.

Не видел, как пламя священного огня Хорохая стало отступать. Не видел, как волхвы колосаев не могли воспеть его вновь…

Вокруг было слишком тихо. Тихо и темно. В тишине разливалась боль – от каждого вдоха и выдоха. Во рту – солоноватый привкус крови.

Вель с трудом открыл глаза: вокруг парил лёгкий туман; в свете алой Дивии и серебристой Луны тускло мерцал снег. Холодный, он болью касался раненого лица. Всюду лежали мёртвые – тёмные фигуры на грязном снегу; на горизонте чернела полоса леса.

– Печальное наступило время, – прошелестело позади, и витязь с трудом повернул голову.

Рядом с ним на снегу среди трупов сидел старик. Ветхий, как само время, в тёмных лохмотьях, коряжистый, будто сухое дерево. Его глаза тускло светились в окутавшем мир серебристом тумане.

Вель попробовал ответить, но боль не позволила сказать.

– Славный богатырь, душа у тебя чиста, – просипел старец и положил свою сухую крючковатую руку на лоб Велю. От тёплого касания боль утихла, и Вель ощутил, как по онемевшему телу бежит горячая кровь и возвращаются силы. – На тебе и друге твоём дело великое. Тебе рано отправляться к Богам – время твоей кончины ещё не пришло.

– Мы проиграли битву… – с трудом прохрипел Вель.

– То была не битва. Битва – впереди, – тихо ответил волхв.

– Но колосаи…

Старик покачал головой:

– Колосаи – не враги. Истинный враг только грядёт, как и битва с ним. – Старец печально улыбнулся и отнял руку ото лба юноши. – И ты – один из трёх великих богатырей, кто поможет одержать победу.

Вель хотел было возразить старику, но у него не получилось: тёплое умиротворение закрыло ему веки старческой ладонью.

В мире вновь настала Тьма. Только теперь во Тьме не было боли, не было печали. Была лишь спокойна тишина, что качала на волнах. На волнах далёкого испещрённого льдинами моря, по которому плыли корабли. Северная заря в вечной ночи лилась изумрудной лентой, освещая путь вернувшимся с Той Стороны. На носу флагмана стоял мертвец в обличье человека. Мёртвому были не страшны ни лютый холод, ни вечная Тьма, ибо он сам был Тьмой. Рядом с мертвецом хрупкая девушка с золотыми волосами хмуро смотрела вдаль.

– Я нашёл тебя, – проговорили рядом, и Вель, вздрогнув, открыл глаза.

В серебряно-красном свете лун он различил склонившегося над ним Любомира: юноша был весь в запёкшейся крови, лицо тёмное и грязное, волосы свисали из-под шлема заледенелыми сосульками.

– Жив. – Любомир расплылся в улыбке. – Жив, хвала Сварогу! Я же говорил, что ты будешь отличным воином! – чуть ли не крикнул он и помог другу сесть.

Вель огляделся: они были вдвоём среди устланного телами бранного поля. Призрачные луны красным серебром светили сквозь туман, и трупы отбрасывали по две перекрещённые тени. Представший взору мир был куда страшнее того странного видения, что явилось ему после беседы со старцем. Где он?

– Тебя сильно ранило? – спросил Любомир, так и не дождавшись от Веля слова.

– Да, сильно, едва не отдал душу Птицам, – просипел юноша в ответ. – Меня какой-то старец вылечил. Руку на лоб положил, и боль прошла.

– Я тоже его видел, – нахмурился Любомир. – Но думал, это видения от увечья. Меня по голове ударили. – Любомир указал на вмятину на своём шлеме.

– Значит, тебя он тоже спас, – заключил Вель.

Любомир кивнул.

– Они захватили Ровновольск, несмотря на то что их пламя потухло. – Вель кивнул в сторону далёкого города, мерцавшего огнями сквозь густой туман. – Надо дойти до леса, пока колосаи не заметили нас и не разожгли своё пламя.

Вель кивнул, и Любомир помог ему встать. Слабость отозвалась ноющей болью, но Вель заставил себя сделать пару шагов к своему мечу, поднял его и убрал в ножны.

– Идём, – кивнул Вель Любомиру, и оба витязя, обходя мёртвых и раненых, заковыляли к тайге.

В морозной туманной ночи слышались стоны и всхлипы. Чья-то рука ухватилась за лодыжку Любомира, но он не остановился – колосаи могут отправить воинов добивать павших, и спастись под покровом леса не получится.

И только тогда, когда Вель и Любомир достигли леса и углубились в него, оба позволили себе отдохнуть, опустившись на снег подле могучей сосны.

Серебристый туман пропитал тайгу, отчего бор тихо светился.

– Ты когда-нибудь видел подобное? – спросил Вель Любомира, указывая на облачка освещающего лес тумана.

– Нет, – покачал головой Любомир и опёрся спиной о ствол сосны. – Наверное, нам помогают Боги. И тот старец – не Сварог ли нам явился?

– Да какая разница, – пожал плечами Вель. – До ближайшего таёжного селения нам без припасов не дойти, у нас даже еды нет, а мы – не охотники. Хоть раны и неведомым образом затянулись, но тело болит… Если снег растопить можно… Эх… Сгинем с тобой в лесу либо от холода, либо от голода…

– А кто ж тогда твою невесту спасёт, раз ты помирать собрался? – хмыкнул Любомир, старательно отгоняя подобные думы.

– Не любит она меня, – вздохнул Вель. – Мы с ней только одну ночь танцевали на празднике Весны. Я думал, что влюбился, а она в Свагобор ушла.

– Может, стыдно ей стало, что гуляла, вот и ушла? – предположил Любомир. – Чего ж сразу не любит? Я ж помню, как вы с будущим тестем ладили!

Вель повернулся к Любомиру и хмуро посмотрел на него: в сером свете тумана сварогин выглядел плохо, но даже на потемневшем от грязи и крови лице ярко светились живые глаза. Дух у Любомира был силён.

– Если бы любила, или если бы я был по нраву ей, она бы хотя бы попрощалась. – Вель отвернулся и вновь устремил взор в лес. – А она меня забыла…

– Кажется, тебя ранило сильно… – попытался усмехнуться Любомир, но вышло слишком натужно, и юноша сделал вид, что прочистил горло.

– Я раньше не рассказывал, но её отец, Иван, говорил, будто Мирослава не только меня, но и праздник забыла, – тихо ответил Вель. – Прислала весть, что останется волхвой в Свагоборе, спрашивала благословение на послушничество.

– Её благословили?

– Нет. Я сам хотел к ней в Свагобор наведаться, извиниться, если она от стыда так отчаянно поступила. Но Иван пришёл ко мне, мол, вместе поедем – она тебя вспомнит и точно передумает давать обет волхвы.