- Мало-мало жизнь обучила. - Кивнул Никифор. - Вещай дальше, старшой.
- А ты тута не указывай. - Полыхнул КорЕнь. - Слабоват-мелковат уродился.
Пламя чуть до Никифора не долетело, погасло. Но жару ему для разумения в достатке почувствовалось, чуб даже малость закучерявился пеплом серым и палёным пахнуло.
"Ух ты... видать по-простому не выйдет, уважения чудищу требуется." - Смикитил Никифор, смиренный вид приняв. - "Это сытый, а с голодным, пожалуй, и ещё попокладистей нужно."
- Карябай разборчиво. Я после гляну. - КорЕнь чуть призадумался и продолжил. - Слева левая глава - ЛевЕйша тринадцатый, для нас ЛЕвушка. Я - КорЕнь третий. Нацарапал?
- Погодьте, погодьте, сейчас.
Никифор записал, что поведала средняя глава, а от себя добавил к ПравЕнтию "ругается хлеще Сидора сапожника"; возле ЛевЕйши "Ы-кает частенько и характером не в Змея"; а до КорЕня, что его ещё "КорЕньюшкой величают, и он, вроде как, за старшего".
Записал всё то да озадачился не на шутку.
- Отчего ж не вровень? Слева тринадцатый, справа седьмой, а посерёдке третий?
Главы снова переглянулись и покачались из стороны в сторону, мол "тяжко с одной головой про три главы постичь".
КорЕнь далее растолковывать взялся:
- Правшей приходило больше. Вот они с правой руки замахивались, а ЛЕвушкам доставалось. Левшей меньше являлось-встречалось, потому ПрАвушек помене срубили. Ну а меня, так это когда ЛЕвушка или ПрАвушка отрасти не успеют или напротив, когда пригнуться вовремя изловчатся... али ещё какое недоразумение.
Крайние главы согласно закивали.
- Постиг? - Спросил КорЕнь.
- Вроде постиг. - Кивнул Никифор. - А какая глава первая?
Как-бы невзначай спросил, а может и с умыслом. Призадумались главы.
- Коли слева считать, дык я. - Кивнул ЛевЕйша.
- А коли справа, то я. - Вытянул шею ПравЕнтий.
- А я с любой стороны вторым буду, потому мы без счёта обходимся, кто первый. У нас по-простому: левый, правый и ещё посерёдке. Нету у нас первых.
- Ладненько-ладненько. Не громыхай, КорЕнь. Уразумел я и то, и это.
Принялся Никифор ещё что-то угольком-карябалкой на тряпочках-кожУшках-берестяночках вырисовывать.
- А куды ж отрубленные главы девались? - Спросил он ещё как бы между царапаньем.
- Не твово ума дело. Всё ж каверзу замышляешь, кочерыжка засохшая. - Рыкнул ПравЕнтий.
- Ничего я не замышляю. - Растерянность Никифор изобразил и, своё на уме держа, оправдываться начал. - Просто смекаю, что новые главы не ведают, что прежние помнили. Потому про самую древнюю древность...
Тут все три главы разом взялись говорить, безо всякого старшинства и очерёдности.
- Дык напротив вовсе...
- Всё мы помним...
- Да и другие расскажут! Репей те в пятку!
И давай наперебой что к чему растолковывать, только не по порядку, а как вышло.
И что ума у него не в достатке, раз к ним сунулся, и что в его одной голове всё не поместится, и что будет он теперь записывателем, а опосля рассказывателем, и что судьба его отныне по их части ведуном быть в том, что дозволят, али совсем не быть.
"Чисто сороки, да и только!" - Мелькнуло в голове у Никифора, но вслух он того не вымолвил, поопасался, что не ко времени это будет.
Стал дальше слушать. Хоть и выходило по Горынычевым речам уж дюже всё запутанно.
Хвост-то вот у него один, а сердец, как и голов, три. Каждой голове, значится, своё полагалось.
Молодцы-удальцы про то не знали, не ведали, всё главы пыжились снести, не смекая, что видимость дела ещё не дело сделанное.
А ещё у каждой главы имелось что-то вроде своего закромОчка, где всё пережитое и скапливалось-хранилось. Вроде как зоб у курицы.
Про куриный зоб Никифор сам додумал, да снова смолчал. Потому что и "цыплАк" великоват был и пока это он, как "кур в ощип" угодил.
Так вот, в этих закромОчках вся их память-премудрость и скапливалась, да веками сберегалась. Потому они всё от предшественников доставшееся помнили. И ещё пережёванное в смысле разумения там оказывалось. От того людей пришлых-иноземных они понимали, если раньше, кого из тех мест слопать случалось. Даже поговорить могли обо всяких-Яких, коли время да охота к тому случались.
А потому ПравЕнтия слушать с поправками нужно. Он раз от сказочника откусил. Хоть и плевался после, а уж поздно. Теперь вот иногда может чего лишнего молвить. А сказочник тот по молодости сапожником был и бражничал без меры. Это из ПравЕнтия иной раз... нет-нет, да и да.
И дальше так, безо всякого порядку. Никифор даже удивляться не успевал.
Самый ленивый ЛевЕйша третий был. Такой, что утром "от зЕмя не подымешь", храпит и ухом не ведёт. Потому его ЛевЕйша четвёртый сменил вскорости, это значит скорее обычного.
