И вот, похоже, сам семью капитана нашел.

– Фотография есть твоего папки? – спрашиваю мальца. – Был у меня знакомый с такой фамилией.

Мальчонка оживился, тянет меня за собой. Поднимаемся на второй этаж, в квартиру к моим нечаянным знакомым. Егорка, не разуваясь, бежит в комнату и возвращается с большой, видно ещё довоенной, фотографией. Бравый красный командир, в петлицах танки и кубари старшего лейтенанта, миниатюрная блондинка в светлом ситцевом платье, а между ними Егорка в новенькой школьной форме с портфелем и букетом цветов. На первое сентября, наверное, фоткались. На фото командир еще больше на Юматова похож.

Бабулька замерла, прижала руки к груди. Мальчишка с надеждой заглядывает мне в глаза.

– Он? – шепчет женщина.

– Он, – киваю, слова застревают в горле.

Женщина уже все поняла по моему виду.

– Когда?

– Зимой, под Ригой.

Егор, размазывая слезы, убегает в комнату. Бабулька просит рассказать о том, где и как. Приглашает пройти на кухню. Прошу поставить чайник. Заваркой я нынче богат. Попьем чайку. Под чаек и расскажу. Бабульку зовут Тамарой Степановной. Теща капитана. Жена Александра Капитанова – Ольга – на службе, здесь, в Москве. Зенитчица. Младший лейтенант. Командир взвода. Иногда забегает домой, но все больше в казарме или на позициях где-то в Сокольниках.

Пока Степановна возится с чайником на керогазе, лезу в свой вещмешок и начинаю выуживать из него заварку и другие деликатесные в нынешнее время продукты. Вот, блин, тормоз! Вываливаю из мешка все продуктовое богатство на кухонный стол.

– Тамара Степановна, это вам.

– Да вы что? Мы не голодаем. И у Ольги паек хороший, – сопротивляется бабулька.

Да уж. На блокадные ленинградские фото они с Егоркой, конечно, не похожи, но и упитанными не выглядят.

– Берите. Страна своих генералов хорошо кормит.

Деньги у меня есть, могу и в коммерческом ресторане недельку похарчеваться. Перебьюсь.

На кухне опять появляется Егорка.

– Расскажите про папку.

Конечно, расскажу. Для начала вручаю мальчишке плитку шоколада. Потом достаю из трофейного ранца трофейный же эсэсовский офицерский кинжал. Ясен пень, не сам его затрофеил, корнеевские ухорезы добыли, ну а уж мой главный особист мне презентовал.

– Держи.

Егорка внимательно рассматривает кинжал, слегка морщится, натыкаясь взглядом на орла со свастикой, усевшегося на ореховой рукоятке.

– Трофей.

– Папкин?

Что тут скажешь.

– Да, папкин. Он немецкого полковника убил и с него этот кинжал снял.

Ага. Трофей должен иметь свою историю.

Поспел чай, нарезаны бутерброды. Рассказываю все, что знал о капитане. Степановна охает. Егор замер, сжимает кинжал и ловит каждое мое слово. Восторг в мальчишеских глазах, когда сообщаю о том, что его отец представлен к ордену. К какому – не говорю. Не знаю, утвердили ли мое представление на Героя. Если нет, то уж Красную Звезду должны дать точно. Все рассказал. Пошли вопросы. Уже собрался уходить. Звонок в дверь.

– Мамка пришла. – Егор срывается с табуретки и бежит в коридор.

Ольгу отпустили со службы переночевать дома. Знакомимся-представляемся. Сообщаю печальную весть. Ольга воспринимает известие о гибели мужа даже с каким-то облегчением. В прошлом августе пришло извещение, что муж пропал без вести. Про гибель Второй ударной особо не сообщалось, но Ольга уже тогда служила и примерно представляла, где муж служил и что там произошло. Погиб? Попал в плен? Как узнать? А тут хоть какая-то определенность. Приходится рассказывать все по второму разу. Засиделись. На улице уже темно. Скоро комендантский час. Фигня. У меня пропуск. На прощание объясняю Ольге, куда надо обратиться в наркомате, чтобы получить документы о гибели мужа, и как узнать о награждении.

Выхожу из дома и начинаю петлять по дворам, выбираясь на улицы. На улице нос к носу сталкиваюсь с патрулем. На мне полушубок с большим овчинным воротником, погоны почти не видны, генеральские лампасы на галифе тоже из-под полушубка не рассмотреть. Прикольно выглядит младший лейтенант, разглядывая мое удостоверение личности и врубаясь, что там за звание прописано. Цельный генерал-лейтенант из подворотни с немецким ранцем вырулил. Есть от чего рот разинуть и удивиться. Чего это генерал тута, ночью, один, с плотно набитым ранцем делает?

– А что у вас там, товарищ генерал-лейтенант? – начальник патруля указывает рукой на стоящий у моих ног ранец.

– Личные вещи и деньги.

– Предъявите к досмотру, пожалуйста.

Да без проблем, смотрите. Лица патрульных вытягиваются при виде объемных пачек денег, руки на автомате скидывают с плеча карабины. Начпатр тоже тянется к кобуре.

– Спокойно, младший лейтенант, посмотрите там, – киваю на стопку моих документов, еще зажатую в руке младлея. – Расчетная книжка[4] есть, в ней все отражено.

Начпатр недоверчиво начинает листать расчетку, а там все премии скрупулезно перечислены и дата выплаты стоит сегодняшняя.

– Вопросы?

– Никак нет, товарищ генерал-лейтенант. Но как же вы тут?

Хрен его знает, о чем хотел спросить младший лейтенант, но снисхожу и пытаюсь объяснить.

– Зашел к семье погибшего однополчанина, – киваю на дома за спиной. – Вот засиделись, а теперь надо до своей квартиры добраться.

– А где квартира?

– Лейтенант, там же в документах ордер на квартиру есть, – указываю начпатру на невнимательность.

– Ах да, извините.

– Лучше подскажите, как пройти, а то я в этих местах первый раз.

Начальник патруля начинает словами и жестами описывать дорогу до нужного мне адреса. В начале улицы появляется взрыкивающий движком грузовик. Один из патрульных выскакивает на проезжую часть и тормозит порожнюю «трехтонку». Младший лейтенант прерывает свои объяснения и идет проверять документы у водителя. Минуты через три-четыре возвращается ко мне.

– С вокзала пустой на завод возвращается, – комментирует начпатр ситуацию. – Ему в ту же сторону, что и вам. Может подвезти.

– Спасибо, лейтенант, воспользуюсь.

Пожилой водитель устал и хмур, неразговорчив. Опаздывает на погрузку, звиздюлей отсыпать могут, так что никуда заезжать не будет, а выкинет меня в ближайшем к моему дому месте на его маршруте. Ну и на том спасибо.

Прокатились с ветерком. Иду, оскальзываясь на подмерзающих продуктах дневного таяния сугробов. Нужный квартал нахожу без проблем. Мой дом в глубине квартала, это я ещё в академии на плане Москвы рассмотрел-запомнил. Дом. Трехподъездная пятиэтажка. Ориентируюсь по табличкам у подъездов и нахожу свой. Дверь со скрипом. Света на лестнице нет. Светомаскировка. Достаю фонарик и, подсвечивая им, взбираюсь на нужный мне третий этаж. Уф. Добрался. Отпираю дверь и захожу в квартиру. В квартире тепло. Паровое отопление, однако. Свечу фонариком. На окнах есть плотные шторы светомаскировки. Задергиваю их, включаю свет. Осматриваюсь. Минимализм. На кухне – стол, тумба, стул и керогаз. В ванной присутствует дровяной водогрей и небольшая охапка дров, топорик для их колки. Комнаты проходные. В первой солдатская панцирная кровать с матрасом, подушкой и казенным одеялом, шкаф с постельным бельем, и все. Во второй комнате – пустой книжный шкаф, стул, двухтумбовый письменный стол и настольная лампа на нем – типа кабинет. Вот и все убранство квартиры. Да… не «Метрополь», однако. Не то чтобы я ожидал роскошных апартаментов, но этот здешний минимализм наложился на преследующий меня последнее время игнор. Никому я не нужен, никто со мной встречаться не хочет. Садись за парту, генерал, и не отсвечивай. Обидно, досадно. Хотя… Сейчас в Белоруссии, по всей видимости, большая драка началась, и моим московским знакомцам просто не до меня, головняков сейчас у Генштаба и Ставки выше крыши, и некогда им одному из многих генералов сопли подтирать.

Вешаю в шкаф полушубок, ранец туда же, выключаю свет и, не раздеваясь, заваливаюсь на кровать. Лень. Лень раздеваться, лень кровать бельем застилать, есть пока нечего, да и не проголодался еще. Утро вечера мудренее. Посплю, там дальше будем посмотреть. Блин… Будильника-то у меня нет. Просплю – не просплю? Встаю с кровати, раздергиваю шторы, приоткрываю окно. Начнется утром движуха на улице, услышу и проснусь. Выглядываю в окно. Во двор въезжает машина. «Эмка». «Эмка»? Возвращаю голову в тепло квартиры и наблюдаю. «Эмка» тормозит у первого подъезда. К ней от угла соседнего дома бежит мужик. Из «эмки» выходят трое, из водительской двери никто не вылазит. Подбежавший жестами указует на мой подъезд. Троица направляется к моему подъезду. За мной? Ко мне? Зачем? Бандиты? НКВД? Или опять прокуратура? Вряд ли последние двое, но, с другой стороны, мало ли какие установки чекистам могли дать, мало ли чего неравнодушные люди про меня могли в прокуратуру настучать. Ладно, посмотрим. Не зажигая свет, на ощупь подхватываю из ванной топорик, ремень с кобурой на плечо и выхожу на лестничную площадку. Тихонечко прикрываю дверь и запираю ее на замок. Теперь тихонечко-тихонечко, на цыпочках на пятый этаж.