И здесь начинается интересное. Невозможно оставаться любящими сестрами, когда можно избежать трудов, сложив их на плечи ближнего своего. Ближней. Мало кто хочет отчищать клозеты и пыльные углы, стирать нежными руками простыни, свинцовые от воды. Это дело слуг. А когда нет слуг, их место должен кто-то занять. Это непреложный закон.

Летом я листала журнал, какой обычно девица шестнадцати лет и в руки не возьмет. Так вот там была статья о мышах. Группа всегда расслаивается на господ и рабов. Но если оставить в одной коробке только «рабов» или только «господ», со временем они снова разделятся. Все повторится, и будет повторяться, пока мышь не останется одна. Только вот у грызунов для борьбы есть зубы и когти, а у девочек все несколько сложнее.

Щурясь сквозь сизый дым, я вновь разглядываю группу первогодок. Им лет по двенадцать, только окончили элементарную школу. Круглолицые, как на подбор, почти неразличимые в коричневых платьях с матросским воротничком и с черными лентами в косах. Маленькие принцессы.

Они играют в веревочки, выкрикивая какую-то дурацкую считалку.

Две из них удерживают веревочное кольцо ногами, третья прыгает, поддерживая одной рукой юбку, а другой – скачущие на носу проволочные очки.

Прыжок, еще прыжок. Все выше и выше. Замечаю, что рядом с ними нет наставницы, и сердце отчего-то становится холодным и тяжелым. Я будто смотрю сквозь толщу мутной воды в прошлое.

Чертыхаясь, как последний сапожник, швыряю окурок в заросли крапивы. Эта гадость все равно не загорится. Сжимаюсь в комок и скольжу обратно сквозь преграду. Не мое это дело. Не мое.

И все же я оборачиваюсь. Державшие веревочку ловко подсекли попрыгунью, и та распласталась на траве. Наверняка ободрала колени, и чулки придется долго отстирывать от крови, зеленого сока и земли. Она пытается подняться, но ее толкают обратно, а я шагаю прочь, к теплицам.

Это всегда начинается. Началось и теперь.

Наверняка Вы не раз задумывались о том, как взрастить и сохранить высокую нравственность девицы, которая сейчас воспитывается под Вашей крышей. Мы понимаем, как отчаянно сложно делать это в городах, полных соблазнов. Девушек на каждом шагу подстерегают журналы, модистки, а когда они становятся старше, то клубы и мужчины с их грязными намерениями. По мнению ученых мужей, девушки в городах зачастую растут склонными к истерикам и беспутному образу жизни.

Пансион Блаженной Иоанны – оазис мирной сельской жизни, наполненный традициями, трудом, изящными искусствами и молитвой. Наши воспитанницы растут в строгости и послушании. Наша цель – вылепить из глины беспокойного детского ума достойную пани, умелую и рачительную хозяйку, а также скромную супругу.

Здесь нет места вольнодумству, вредному юным созданиям. Вы будете гордиться Вашей дочерью или подопечной.

Девочек было шестеро – самый маленький класс за недолгую историю пансиона. На шестерых выделили три дортуара, по две кровати в каждом. Платяной шкаф один на двоих, одно на двоих деревянное распятье. Рядом с дортуарами находилась общая умывальня, а классные комнаты были этажом выше, и в них проводили все занятия, кроме домоводства, рисования и танцев.

Для танцев и гимнастики был зал, переделанный из бывшего салона: с большим эркером, глядящим на лес, со станками вдоль стены, где в щели между стеклами задувал ветер. Ранним утром мышцы деревенели от холода, пока движения не разгоняли кровь по жилам. Сухощавая пани Мельцаж отбивала тростью такт. Этой же тростью она выравнивала неверно стоящие ноги, приподнимала подбородки, а могла и стукнуть по «горбатой спине».

Хотя наставницы частенько шептались об огромных тратах на уголь и дрова, холод был постоянным гостем на учебном этаже с октября по апрель.

Рисовать с натуры воспитанницы ходили на улицу, пока позволяла погода. Первогодкам предстояло освоить пейзаж увядающего поля, в то время как выпускницы сепией воссоздавали в своих альбомах архитектуру пансиона. К младшим девочкам не было особого отношения. Кряхтя и обливаясь потом в колючих шерстяных платьицах с длинным рукавом, они волокли этюдники в поле за пансионом, перекинув широкие ремни через плечо. И уберегите святые, чтобы не испачкаться красками! Как ни оттирай, на манжетах оставались цветные разводы, а стирать их следовало своими руками, что для многих было в новинку.

Домоводству отводилась вторая половина дня. Младшим доверяли штопку. В начале года ее было не так много, но ученицы постарше уже успели запугать их ворохами шерстяных чулок и перчаток. Заплатки следовало делать не лоскутом из другой ткани, а ровными стежками восстанавливать нитяное плетение, и эта работа была изнурительной.

Им следовало многое заучивать наизусть. Древние поэмы, бессчетные абзацы по родной истории, отрывки из Писания, биографии… Зубрежка отнимала массу времени и составляла основную часть обучения.

Но все же они находили минуты, чтобы пошептаться, сидя вшестером на одной кровати. Жаловались на стертые до волдырей ноги и исколотые иголкой пальцы; вспоминали о братьях и сестрах, о фарфоровых куклах, о щенках, оставшихся дома; пересказывали нянины сказки о кровожадных вурдалаках и мстительных полуночницах.

«Отдай, – жутким голосом полуночницы хрипела Мария. – Отдай мне, староста, жениха моего и подругу неверную на растерзание! Тогда и покину деревню!»

Все придушенно взвизгивали и натягивали подолы сорочек до самых пяток.

Нет, они не были несчастны, хотя многих до этого баловали без меры. Они были друг у друга, и у них был целый огромный дом, настоящий замок. А мне довелось за ними наблюдать, что оказалось крайне занимательно.

Из трех дортуаров им нравилось собираться во втором. Не только потому, что он находился посередине, но и потому, что клен за его окном был гуще всего, а до первого и третьего дотягивались только редкие, хоть и толстые ветви. Приоткрыв окно, они охапками рвали красноватые листья, раскладывали их на постелях и полу, выбирали самые красивые и прятали их в книгах, а остальные вышвыривали обратно. Еще не хватало, чтобы баловство с окном заметил кто-то из наставниц! Мария, розоволицая, со светлыми до прозрачности волосами и хитрыми карими глазками, говорила, что на такое дерево прямо-таки просится домик, в котором они могли бы есть бутерброды, пить лимонад и развешивать по стенам рисунки. Ей ли не знать: у Марии было два старших брата, и отец позволил им соорудить такое убежище в саду. Остальные девочки тихо ей завидовали.

Еще у девочек была общая мечта – поскорее стать взрослыми.

– Я хочу быть как Кристина с последнего года, когда вырасту, – мечтательно прикрывала глаза Юлия. – У нее такие красивые волосы, и она их закалывает по-всякому. И тонкая талия. Говорят, к ней сватался князь!

– А я, когда вырасту, – щебетала Магдалена, – буду как мама. Буду петь на сцене. У меня будет уйма платьев и поклонников, но замуж выйду за самого богатого.

– Фу, Магда, – Клара смешно щурилась и морщила курносый нос. – Он же будет старый и некрасивый.

Она всегда говорила неудобные вещи.

– Зато добрый, как мой папа, – протестовала Магда, сердито потряхивая черными кудряшками.

На уроках не следовало ни разговаривать, ни даже переглядываться. За непослушание заставляли стоять у дальней стены с табличкой «Скромность», что было совсем невесело под сверлящим взглядом наставницы. Они быстро усвоили это правило, а потому отводили душу, болтая за стиркой, штопкой и за выполнением домашних заданий. Правила давались им легко, пока они касались привычных вещей. В конце концов, все они были хорошими девочками.

Но вслед за осенью в пансион Блаженной Иоанны пришли зима и новое правило.