– Ладно, подумаете обо всем после. А сейчас нам пора идти на жертвоприношение.

– Дядя, а может… – воодушевленно начал Уинтроп. Но старший родственник не дал ему закончить:

– Нет – идем. Это важный ритуал!

– Но это же просто постановка…

– Идем, идем! – Дядюшка энергично поднялся на ноги и распахнул дверь. Мимо хижины в сторону амфитеатра, не слишком торопясь, даже несколько вальяжно двигались люди – политики, бизнесмены, банкиры, актеры, музыканты, военные… американцы, англичане, арабы, пакистанцы, индийцы, китайцы, русские. Американцев, естественно, было подавляющее большинство. Да и среди остальных очень много было тех, кого можно было считать неамериканцем очень условно. Потому что и дома, в которых они жили большую часть времени, и банки, в которых они хранили свои деньги, и школы с университетами, в которых учились их дети, были американскими. А многие из них даже уже давно оформили и заветное американское гражданство. Так что их «неамериканскость» осталась только в том, что они все еще продолжали оставаться в своих бывших странах значимыми и влиятельными людьми, которых многие в этих странах все еще числили своими. Или, возможно, уже немногие, но из числа самых влиятельных…

– М-м-м… дядя, а мы куда? – недоуменно спросил Майкл, когда идущий впереди старший родственник, вместо того чтобы продолжать вместе с потоком людей идти в сторону Совиной поляны, названной так благодаря огромной каменной статуе совы, за десятилетия изрядно заросшей мхом и вьюном, свернул на какую-то узкую тропинку, ведущую внутрь зарослей. Однако этот невинный вопрос внезапно привел дядюшку в раздражение. Он резко остановился, окинул Майкла и Уинтропа сердитым взглядом, после чего повелительно дернул рукой. Мол, идите за мной и ничего не спрашивайте. Парни недоуменно переглянулись и молча повиновались. Спорить с дядюшкой, когда он в раздражении… Ищите дураков!

Тропинка привела на небольшую поляну, окаймленную кругом факелов, на которой был установлен такой же, как и на Совиной поляне, перевернутый крест, к каковому так же было привязано чучело. Причем оно было выполнено куда более реалистично, чем на Совиной. Во всяком случае, очертания тела у него повторяли человеческие куда точнее. Уинтроп огляделся по сторонам и насмешливо усмехнулся. Боже мой, опять эти игры… Вокруг креста с «жертвой» толпилось около десятка человек, одетых в балахоны, похожие на ку-клукс-клановские, либо во что-то сильно напоминающее монашеские рясы с глубоким капюшоном, полностью скрывавшие лицо и фигуру. Впрочем, не все. Парочка была разодета в какие-то карнавальные костюмы, изображавшие то ли ландскнехтов, то ли… палачей, а их лица были скрыты не капюшонами и колпаками, а нанесенным на них гримом и венецианскими полумасками. Все присутствующие на поляне негромко переговаривались между собой, но стоило им троим приблизиться, как разговоры прекратились.

Когда представители знаменитого семейства подошли вплотную, с дядюшкой пусть и молча, но весьма церемонно поздоровались, а вот на обоих молодых людей не обратили ни малейшего внимания, отчего Майкл недовольно сморщился и бросил раздраженный взгляд на Уинтропа. Тот тоже нахмурился. Никто не имел права относиться к носящим фамилию Рокфеллер столь демонстративно пренебрежительно! Но поскольку дядюшка никак на подобное не отреагировал, пришлось промолчать.

Похоже, те, кто собрался на поляне, ждали только их. Ну, или, вернее, дядюшку. Потому что молодых представителей знаменитой фамилии продолжали все так же показательно игнорировать… Поэтому сразу после того, как они трое, повинуясь очередному жесту дядюшки, отошли чуть в сторону от остальных, встав на самой опушке, рядом с факелами, действо на поляне начало разворачиваться. Люди в балахонах чуть раздались в стороны и, выстроившись двумя группами по бокам от перевернутого креста с чучелом, затянули какой-то хорал. А парочка «ландскнехтов» подхватила по канистре с розжигом и принялась поливать поленницу, сложенную у ног чучела, время от времени брызгая и на него самое. И вот тут Майкл встрепенулся и озадаченно уставился на чучело.

– М-м-м… дядюшка, а тебе не кажется, что…

– Помолчи! – раздраженно рявкнул представитель старшего поколения знаменитой семьи. Юный представитель этой семьи послушно прикусил язык, при этом продолжая напряженно вглядываться в привязанную к кресту «куклу». Потому что ему показалось, что она шевельнулась.

– Человек – социальное существо, – негромко начал дядюшка. – Вне социума он – даже не животное, а… червь. Или трава. То есть просто чей-то ресурс, пища, удобрение… Но иногда встречаются те, кто думает, что они ценны сами по себе. Потому что богаты. Или умны. Или харизматичны и популярны. Поэтому они начинают нарушать правила, установленные социумом. Тем социумом, к которому они принадлежит. Но они ошибаются. Они – всего лишь куклы, которыми играют те, кто знает, как на самом деле устроен мир… – Дядюшка сделал долгую паузу, а потом внезапно заорал:

– Сжечь куклу!

И все, кто присутствовал на поляне, подхватили этот клич:

– Сжечь… Сжечь куклу! Сжечь жертву…

Один из «ландскнехтов» сделал шаг в сторону и, выдернув из держателя один из факелов, плавным движением поднес его к политым горючей жидкостью дровам. Те мгновенно вспыхнули.

– А-АААА-А-Ы-Ы-Ы-Ы! – «Кукла» внезапно полупридушенно взревела и задергалась. А Майкл вздрогнул и бросил отчаянный взгляд на Уинтропа. Того тоже перекосило. А вот дядюшка Дэвид продолжал невозмутимо скандировать вместе со всеми:

– Сжечь! Сжечь! Сжечь! – А затем вдруг повернулся и окинул молодежь требовательным взглядом: – А вы почему молчите? Вы отделяете себя от нашего социума?

Майкл сглотнул и опять покосился на Уинтропа. Нет, они, конечно, прошли через многое – при вступлении в греческое общество любого американского университета через что только не приходится проходить. Издевательства, насилие, содомия… Особенно этим отличаются университеты Лиги плюща, к которым принадлежит и Гарвард, в каковом они имели честь обучаться. Но вот так жечь живьем живого человека… Однако дядюшка смотрел на них очень требовательно. Так что спустя несколько мгновений и тонкий, дрожащий голос Уинтропа, и хриплый Майкла присоединились ко всеобщему хору. Дядюшка еще несколько секунд внимательно смотрел на них, а затем поощряюще улыбнулся:

– Скоро вы войдете в число тех, кто управляет жизнями миллионов, решает, кому из них жить, кому сгореть в пламени взрыва, а кому медленно подыхать от голода или неизвестной болезни. Вам окажутся подвластны такие силы и ресурсы, о которых могут только мечтать главы десятков как откровенно нищих, так и… весьма развитых стран. Вашей благосклонности будут добиваться знаменитейшие музыканты, художники, архитекторы, красивейшие женщины и мужчины… но я хочу, чтобы вы навсегда запомнили, что если вы однажды сделаете ошибку и пойдете против того социума, к которому принадлежите, то вы непременно кончите вот так, – тут дядюшка медленно повел подбородком в сторону горящей фигуры. – В качестве бессловесной куклы, которую, кривляясь, сожжет кучка ряженых на дурацком потешном жертвоприношении…

– Вы не коммунист, Марков, вы – типичный буржуазный перерожденец! Тот, кто дал вам рекомендацию в партию, должен отрубить себе руку! Или вообще застрелиться…

– Мне?! – возмутился я. – А как тогда, по-вашему, должны поступить те, кто давал рекомендацию Ельцину с Горбачевым? А также те, кто продвинул их в ЦК и Политбюро… кто заглядывал им в рот и цитировал их речи на партийных собраниях? Портреты в рамочке на стены кабинетов вешал! С ними что? Вон они сейчас – через одного в этой вашей новой КПРФ.

– Она не моя! – отрезала моя гостья. – А вы – предатель. Предатель дела коммунизма! – И она вышла из моей квартиры, гордо вскинув голову и попытавшись резко захлопнуть дверь за собой. Ну, чтобы она с грохотом врезалась в косяк. Но вот этого у нее не получилось. Потому что дверь была оборудована доводчиком… Я проводил ее угрюмым взглядом и, тяжело вздохнув, двинулся обратно в свой кабинет. Вот ведь… женщина! Таран! В прошлой жизни я не был с ней знаком. Только читал о ней.