Не помню точно, каким путем и сколько дней мы добирались до места. Прямого пути не было, нас везли то на поездах, то на телеге с воловьей тягой, часть пути пришлось идти пешком. Однажды мы шли через большое село. В церкви звонили колокола, по улице - главной и единственной - гуляли нарядные крестьяне - это был праздник Рождества.

Наша процессия контрастировала с их праздничным настроением, наш вид оборванных, заросших - вызывал у них жалость и сочувствие. Они окружили нас плотным кольцом, совали нам в руки и в карманы какую-то снедь. "Куда вы ведете этих бедных людей, что они такого сделали, ведь Христос велел всех прощать" - обратились они к нашим конвоирам.

Не зная, как выйти из этого положения, Михась сказал, что мы ограбили церковь. Тут сочувствие сменилось возмущением, народ разошелся, и мы могли спокойно следовать дальше.

Наконец-то, я сунул руку в карман и посмотрел на "трофей", полученный от какой-то старушки. Это была плачинда, пирог с тыквенной начинкой. Мгновенно в моей памяти всплыла картинка из такой далекой, почти неправдоподобной, мирной жизни.

19 февраля 1941 года - мне минуло 30 лет, и по этому случаю в доме собрались родные и друзья. Мы с Юлей готовим традиционные чебуреки, а моя теща - Юлина мама печет плачинду (она родилась и провела юность и Бессарабии и знала местную кухню). Всех развлекают две маленькие девочки: одна черненькая - это моя Иринушка, другая беленькая - наша племянница Мариночка. Увижу ли я снова мою семью?!

Картинка мелькнула и ушла, а мы продолжали свой путь.

Наконец, мы прибыли в Дурнешты, но лагеря там, как и следовало ожидать, не оказалось. В местной примарии сказали, что лагерь ликвидирован, а пленных перевели в Калафат. Хотя мы уже порядком устали от скитаний, но новая отсрочка нас нисколько не огорчила - спешить было некуда, и мы снова отправились по дорогам Румынии на поиски своей тюрьмы.

Нужно было перейти на другой берег Дуная по Чернаводскому мосту мимо лагеря, где все еще томились наши товарищи. Взойдя на мост, мы бросили им прощальный привет - узелок с четырьмя яблоками, пол буханкой хлеба и запиской со словами: "рвите когти, ребята!" Узелок упал на тропинку, по которой всегда вели пленных на работу, и, как я узнал много позже, попал-таки по назначению!

Чернаводский мост... Прошло полтора месяца с того дня, когда мы ползли тут, полные страха и надежд, опьяненные первым глотком свободы. Теперь мы ничего не боялись, шли в рост, под защитой конвоя, и знали, что нас ждет, в лучшем случае, снова неволя. Настроение было подавленное, но все же, вспоминая те дни могу честно сказать: мы не были сломлены. Да, мы потерпели поражение, четыре песчинки в взбаламученном море войны, но мы многое узнали за это время и были уверены, что крах фашизма близок. Ведь это был конец 43-го года, позади уже был разгром немцев под Сталинградом, под Курском, победы на других фронтах.

Подходя к Калафату - небольшому городку на берегу Дуная - Михась и Петро простились с нами дружеским рукопожатием, а затем, перевоплотившись в суровых конвоиров, препроводили нас в лагерь и сдали коменданту. Там мы получили по 25 палок и были брошены в инкисору - лагерную тюрьму. Такое наказание было положено за побег из румынских лагерей. Но если бы нас вернули в Чернаводский лагерь, откуда мы в действительности бежали (а он был, как я уже говорил, немецким), нам бы грозил расстрел.

В тюрьме уже сидели 8 или 9 человек. С одним из них - москвичом Сергеем Деминым - я сдружился, мы много говорили, иногда спорили. Дружба эта продолжалась и после войны, много лет... Но тогда мы оба были узниками инкисоры.

Через несколько дней после заключения, нас четверых вызвали и повели куда-то под усиленным конвоем. Только в дороге мы узнали, что ведут нас в районный центр Крайову, где будут судить. Оказывается, в местах, где мы проходили, сгорело несколько хат, а так как поджигателей не нашли, полиция решила свалить это дело на нас. Суд (а лучше сказать - пародия) проводился в быстром темпе, защитников у нас разумеется, не было. Через полчаса нам зачитали решение суда в русском переводе - мы приговаривались к десяти годам лишения свободы (!) с отбыванием этого срока в лагерной тюрьме.

Ничего, кроме смеха, этот приговор у нас не вызвал, так как мы знали, что срок нашего заключения зависит не от постановления суда, а от продвижения советской армии.

Всем сердцем, всеми помыслами я был с теми, кто, не жалея своей крови и самой жизни сражался с фашизмом, и я благодарен судьбе, что пришел час, когда я смог доказать это неделе. Но этот час еще не наступил...

Жизнь лагеря шла своим чередом. Тюремный барак отличался от других только тем, что варта (стража) там была не снаружи, а внутри. Нас так же выпускали в сортир, а дежурных отправляли на кухню за баландой. Таким образом мы могли общаться с заключенными из других бараков (хотя это и пресекалось) и быть в курсе лагерных событий. Так мы узнали о подкопе, который делали в офицерском бараке. Этот барак находился вблизи ограды из колючей проволоки, и стоило вырыть небольшой тоннель, чтобы выйти на волю. Копали ночью, алюминиевой ложкой, которую удалось кому-то стащить, днем раскоп прикрывали тряпьем, а землю выносили в карманах и бросали в сортире. Вот эту землю и заметили вертухаи и выследили, откуда она взялась.

Наш тюремный барак получил большое пополнение за счет офицеров, наказанных за попытку подкопа, среди них были культурные люди. Ночами у нас велись долгие разговоры на всякие отвлеченные темы.

Тогда же начались мои выступления. Дело в том, что в юности я рисовал афиши в геническом кинотеатре, что давало мне возможность помногу раз смотреть прекрасные черно-белые фильмы с замечательными актерами - Иваном Мозжухиным, Верой Холодной, Ольгой Чеховой и зарубежными: Конрадом Фейдтом, Лилиан Гиш, Эмилем Яннингом и другими.

Теперь я вспоминал не только фабулу, но и подробности игры актеров, мизансцены и пр. Я рассказал, изображая голосом героев и события, один фильм, помню, это был "Кошмар" с Мозжухиным. Меня очень хорошо слушали и на следующий вечер попросили продолжать. И так из вечера в вечер.