1.

– Курсант Быков к зачётному полёту готов! Параметры прыжка настроены!

Андрей повернул голову слегка вправо, ожидая приказа инструктора. Он видел Клинового в профиль. Нос картофелиной под крутым лбом выдавался из-за чуть отвисшей, но ещё не обрюзгшей щеки; от носа до круглого крепкого подбородка свисал седой ус (почему такие усы называются запорожскими, Быкову рассказал знакомый студент-историк); лысая голова-шар крепко сидела на сильной шее, которая, казалось, была вбита как свая между массивными плечами. Всё тело инструктора, затянутое синим с золотыми зигзагами комбинезоном, было такое же внушительное и сильное, уже начинающее грузнеть, как это бывает у атлетов на склоне лет. Клиновой участвовал в трёх экспедициях на Каболус – колдовскую планету, и один из первых начал водить корабли через надпространство. Он не хотел уходить в отставку по возрасту, зная, что его ожидает раннее одряхление от скуки на какой-нибудь даче, и, чувствуя себя ещё в силе, добился назначения инструктором в училище космопилотов в Воронеже. Словом, это был, как сказал один любитель каламбуров: «Космический волк, травленый радиацией и ломаный гравитацией».

Клиновой проработал в школе несколько лет, проходя впритирку все медкомиссии, но последняя из них сказала решительное нет. Не то, чтобы он был болен – он просто был стар. По просьбе начальника училища комиссия разрешила этот последний полёт, чтобы не срывать напряжённый график тренировок курсантов.

Для курсанта Быкова этот полёт тоже был своего рода последним – последним в качестве курсанта.

Инструктор медлил отдавать приказ. Он как будто в забытьи смотрел на шкалы приборов. Было как-то тревожно на сердце. Старик знал, что отдав приказ к старту, он приблизит конец этого последнего для него полёта и, как-то подсознательно оттягивал начало.

«Никогда не думал, что могу быть сентиментальным, – подумал он, – пора стартовать, а то курсант подумает, что старик действительно не может летать».

– Инструктор, – прозвучал снова молодой голос, – курсант Быков к полёту готов!

В этом бодром докладе Клиновой уловил интонацию нетерпения и вопроса: «Чего ты медлишь?». Его покоробила несдержанность молодого человека. В последнее время он стал замечать за собой, что его раздражают молодые парни своей порывистостью и горячностью. Этот белобрысый развинченный курсант с улыбкой до ушей, которая показывала крупные белые здоровые зубы всегда вызывал в Клиновом некоторое раздражение и … чуть-чуть зависть. Хотя придираться то было не к чему – Быков занимался почти на отлично, но в поведении и разговоре был нагловат и … развинчен, взгляд больших сине-зелёных глаз – всегда с вызовом.

«Ну чего это я. Просто завидую его молодости. Ведь ты сам был таким. Прекрати сантименты! Наверное, действительно, пора в отставку, – подумал про себя».

– Подтвердите готовность служб базы, – ответил Клиновой.

– Готовность служб базы подтверждаю!

– Стартуйте, курсант!

Быков надавил зелёную клавишу со словом «Старт» и откинулся в кресле. Выдвинулись из подлокотников и спинки захваты, которые мягко, но надёжно обхватили его грудь, ноги, голову. Руки при этом оставались свободны; он мог дотянуться ими до любой точки пульта управления.

Корабль завибрировал в шахте катапульты. Затем слабым взрывом та толкнула его в пространство.

– Удаление от базы десять тысяч метров, – доложил Быков, – запускаю двигатель.

Почувствовалась небольшая перегрузка.

– Приступаю к ориентации корабля.

Автоматика могла бы сориентировать корабль точнее человека, но ручное управление кораблём входило в программу обучения пилотов. Клиновой не вмешивался в действия курсанта. Он следил за показаниями приборов, чувствуя удовлетворение от уверенных и чётких действий своего ученика.

– Корабль сориентирован, угловое отклонение от курса – двадцать пять десятитысячных секунды. Линейное отклонение плюс-минус двести сорок метров. Даю двадцать процентов мощности, – доложил Быков и медленно потянул на себя ползунок на пульте.

«Не плохая точность ориентации даже для опытного пилота, – отметил про себя Клиновой, – но надо было бы начать с пятнадцати процентов. Он не понимает, что мне не двадцать два, а девяносто лет».

Но не мог он так сказать курсанту. Ученик всегда должен быть уверен в силах своего учителя.

«Ведь я сам был таким же нетерпеливым, – оправдал для себя Клиновой своего ученика. – Я часто стал думать о себе в прошедшем времени», – вдруг спохватился он.

И, как будто разозлясь на свою старость и уже наступающую телесную немощь, твёрдо отдал приказ:

– Дать мощность двадцать пять процентов!

– Но, … Николай Антонович, – возразил Быков, – для вас это слишком резкая перегрузка.

– Обращайтесь по уставу, курсант! – веско сказал Клиновой.

«Старик не хочет признаваться в своей старости даже самому себе», – понял Быков.

– Есть дать мощность двадцать пять процентов, товарищ инструктор, – по-уставному ответил он.

Сильное тело Клинового привычно приняло резко возросшую перегрузку, однако он вдруг почувствовал, как сердце сделало судорожное усилие, чтобы протолкнуть очередную порцию крови. Он заставил себя делать глубокие размеренные вдохи, пока сердце не забилось вновь ритмично. «А такого ещё не было со мной, – слегка панически подумал он, – неужели это первый звоночек ОТТУДА»? Старик был рад, что его и Быкова головы удерживают захваты кресел, и они не могут смотреть друг другу в лицо. Он боялся прочесть в глазах курсанта сочувствие. Ведь тот, по выражению лица инструктора мог бы понять, что старику – ох, как нелегко.

– Даю возрастание мощности два процента в минуту, – доложил Быков.

– Согласен, курсант!

Постепенное увеличение перегрузки Клиновой перенёс легче, чем тот двадцатипятипроцентный скачок. Наконец, двигатель набрал сто процентов своей мощности. Корабль подготовки курсантов КПК-8 достиг пятой космической скорости, необходимой для выхода в надпространство.

– Скорость выхода достигнута, инструктор, – как будто издалека услышал Клиновой доклад курсанта, – разрешите выход.

– Выход в надпространство разрешаю.

Быков не услышал в голосе Клинового привычной уверенности. Сейчас это был тихий голос уставшего старого человека. Он нажал тяжелой от перегрузки рукой крупную синюю кнопку с надписью «Выход», установленную на подлокотнике кресла. Почувствовалась сильная вибрация, которая отозвалась в каждом позвонке, суставе, клетке тела и без того угнетённого перегрузкой.

Стрелки приборов на пульте беспорядочно заметались, световые индикаторы погасли. Внезапно вибрации прекратились, стало легко и спокойно. Все приборы, регистрирующие параметры трёхмерного пространства за бортом корабля показывали «ноль». Светился только индикатор надпространства мягким розовым светом.

– Есть выход в надпространство, – доложил Быков.

– Вас понял курсант, – ответил инструктор тем же уставным тоном.

Он встал с кресла, моментально убравшее свои захваты.

– За точную ориентацию корабля ставлю вам «отлично», – и добавил брюзгливо, – за фамильярность при служебном общении получите выговор.

– Виноват, товарищ инструктор, – бодро принял порицание курсант и засиял своей белозубой улыбкой до ушей, – исправлюсь.

– Пойдём, Андрюша, на камбуз, чайку попьём, – продолжил наставник уже будничным, не уставным тоном, – да и отдохнуть не мешало бы.

2.

«Странный сегодня старик, – думал Быков, – переживает, что увольняют его. Пока чай пили, ни слова не проронил, да и глаза какие-то отсутствующие, ни разу не видел его таким».

Клиновой заперся в своей каюте, а Быкову только и оставалось, что сидеть в рубке, и, следуя инструкции следить за показаниями приборов.

Группа приборов двигателя и систем корабля показывала, что всё в порядке. Иначе быть не могло – каждая система имеет тройной запас надёжности и дублирующую систему. Так что вероятность выхода из строя ничтожно мала. А там, в левой части пульта, беспросветный мрак – стрелки на «нулях», индикаторы погасли, обзорный экран пуст. За бортом ни радиации, ни полей, ни видимых объектов. Светится только маленький розовый квадратик – индикатор надпространства – до смешного примитивный прибор. Однако до сих пор лучшие умы человечества не знают, какая сила заставляет его работать.