Вопрос в другом: насколько ты приблизился к этому совершенству, исследуя и применяя практики новоявленных учителей? Когда большой круг стал замыкаться на Стрельниковой, ты впустил в него ещё одного дервиша научной мысли – Сытина. Не знаю, числился ли он родственником известного в своё время издателя Сытина, но книг этот Сытин второй издал много – по числу всех органов в человеческом организме и по числу наиболее распространённых болезней.

Каждому органу или болезни он посвящал книгу. По его методе заболевший орган нужно было уговаривать обязательно выздороветь. А болезнь прогонялась долгим повторением одних и тех же мантр типа «Я здоровею-крепну, становлюсь моложе». При подобных длительных заклинаниях можно было снова стать молодым. Главное – не перестараться, не перейти барьер собственного рождения. Подобных настроев у Сытина накопилось порядка 20 тысяч. Выбирай любой. И все эти настрои работали, если их повторять сутки напролёт – днём и ночью. Мэр Москвы Юрий Лужков так впечатлился методикой Сытина, что выделил его «Институту Здоровой Жизни» большое многоэтажное здание в центре столицы – для исследования новейших теорий и практик, которые оказались Большим Блефом.

После года твоих занятий по Сытину я спросил:

– Ну как? Избавился от близорукости, снял очки? Уже не беспокоит радикулит? И невроз покинул тебя навсегда? Вены на ногах больше не вспухают и ушло плоскостопие?

Тогда ты произнёс ключевую фразу: «Болезни не уходят, они перемещаются от одного органа к другому. Идеально здоровых людей не бывает. За исключением, может быть, самого Сытина». Всё – круг замкнулся, и ты больше никого в него не впускал. Христос и Мухаммед были вне этого круга. Буддой ты интересовался раньше, но он не оставил сколько-нибудь заметного следа в твоей славянской душе. Осталась пустота, работа охранника и нерождённые дети. За мной числились «героическое» прошлое, разбежавшиеся дети и внуки и та же пустота, к которой мы оба подошли. Мы пытались каждый по-своему вписаться в эту круговерть жизни. Но даже этого нам не удалось.

А что дальше? Дальше будет жизнь. Но уже без нас. Будут преодоления, поиски учителей и пастырей, указывающих путь к сытным пастбищам, неуёмная жажда творчества и бесконечные и бесплодные разговоры о смысле нашего существования, которые не решают, в сущности, ни одну нашу проблему. Мы не были ни степенными юношами, ни ветреными стариками. Мы просто были.

Ещё за год до твоей кончины я вознамерился приобрести небольшую лодку с парусом, чтобы можно было вместе пройти по живописным озёрам, посетить многочисленные острова, наловить рыбы, сварганить уху… Ощутить всю радость бытия.

И меня временами мятежит, что я так и не осуществил свой замысел. Ибо лодку с парусом я приобрести могу, но старого друга рядом уже нет. И путешествие по озёрам нашей мечты теряет для меня всякий смысл.

Харон уже перевёз твою душу на необитаемый остров безвременья.

В знаменитых Сандуновских банях в Москве мне приходилось бывать всего один раз. Это было в начале 90-х, когда у большинства людей денег не было не только на баню, но и на хлеб насущный. Ну разве что за исключением Чубайса с Гайдаром и их приспешников. Но они в Сандунах вряд ли мылись. Не до этого. Надо было срочно распродавать страну оптом и в розницу, отмывать будто упавшие с неба бешеные деньги. А Сандуны для этого никак не подходили.

Поскольку в те времена я ещё ходил в моря, моей зарплаты вполне хватило на вояж в Москву и на поход в Сандуны. В советские времена в неё так просто было не попасть: желающих оказывалось всегда больше, чем могла вместить баня.

Останавливались мы обычно у родственников, которые жили во 2-м Неглинном переулке. Их квартира больше походила на балаган с импровизированными застольями, песнями под гитару, алкогольными возлияниями и бесконечной суетой: походами в магазин за водкой и докторской колбасой, с жарками, парками, с пирогами, беляшами и приготовлением салатов и винегретов из того, что Бог послал.

Главой этой большой семьи, состоящей из него самого, жены, двух дочерей, их иногородних мужей, внуков и чёрного ризеншнауцера Чары, числился патриарх рижской сцены Агрий Робертович Аугшкап, сын известного красного латышского стрелка Роберта Яновича. Актёр, родившийся в театральном хитоне, обладавший воистину внушительной внешностью и несомненной харизмой. Как сказали бы в старину – был очень авантажным мужчиной. Он стоял в ряду таких мастеров сцены, как Качалов, Ильинский, Кторов. Однако никто его в этот ряд официально не ставил, но среди публики было немало его фанатов. И особенно фанаток. Сыгранный им Хлестаков из гоголевского «Ревизора» был особенно хорош – непревзойдённый сценический шедевр. Не говоря уже о других сыгранных им ролях.

И вот с этим любимцем публики мы отправились в Сандуны.

В «тёмное» дореволюционное время Сандуны заявляли о себе следующим образом.

В советское время такой вывески на бане уже не было. Всё держалось на старом авторитете. Недаром их называли ещё царь-банями. Сандуны – это бренд, как сказали бы в наше время, и рекламировать его не надо. Хотя в 90-е этот «бренд» переживал упадок. Можно было наблюдать только остатки былой роскоши.

Итак, мы стоим в кассу. Очереди почти нет. Берём билеты. Входим в храм пара, омовений и релаксации. Внутри предбанника ряд занавешенных материей кабинетов. Перед ними выстроились чёрные кожаные диваны с высокими спинками, поверху украшенными резьбовым орнаментом по дереву, покрытому чёрным же лаком. Диваны расставлены напротив друг друга в три ряда, как по ранжиру. Между ними – низкие столики, на которых то здесь, то там выставлена нехитрая снедь, приобретённая тут же в буфете или у банщика: пиво в классических пол-литровых кружках, вяленая рыба, иногда водка. Всё это употребляется посетителями, собравшимися в свои тесные компании, в перерывах между заходами в парилку.

Мы с Агрием Робертовичем занимаем первый свободный диван, вешаем на крючки одежду. Мимо взад и вперёд прохаживается известный по «Мосфильму» Семён Фарада. В глазах и поджатых под чёрные усы губах узнаваемая ирония. Боковым зрением, как ворон, посматривает на сидящих по обе стороны прохода.

– Семэн! – сильным театральным голосом восклицает Агрий Робертович. – Помнишь, как мы с тобой в Барнаул на гастроли в одном купе ехали?

Фарада повернул голову и сделал вид, будто что-то припоминает.

– Мы ещё тогда бутылку спирта с тобой приговорили из моих домашних запасов.

Лицо Фарады стало проясняться и разглаживаться.

– Да-да-да, вроде припоминаю… Из какого театра?

– Из Пушкинского.

– Из Пушкинского? Конечно, конечно… Тогда в каждом купе угощали. Не то что в нынешние времена. А у вас, я смотрю, вообще голый вассер: ни выпить, ни закусить.

– Мы сегодня с племянником паримся без всяких прицепов. Так здоровее будет.

– Это да, кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким помрёт, – соглашается Фарада. А сам поворачивает нос в сторону, где выпивают и закусывают.

Но никто его почему-то не приглашает. Или не узнают, или делают вид, что не узнают, или самим мало. И на вечно ироничном лице актёра постепенно проявляется маска сарказма и лёгкого презрения.

Заходит разговор о том, почему тянет актёров именно в Сандуны, а здесь Агрий Робертович повстречал их немало. Всё дело в том, что Сандуны были названы в честь построившего их Силы Сандунова – актёра, игравшего при дворе Екатерины II. Там же выступала и его будущая жена – певица Елизавета Уранова. По слухам, их талантами императрица была восхищена так сильно, что подарила невесте к свадьбе украшения. Впоследствии благодаря продаже этих украшений и были построены бани. Сам Шаляпин был завсегдатаем этих бань. Не обходили стороной Сандуны и известные поэты, такие как герой Отечественной войны 1812 года Давыдов, Пушкин, Маяковский. Видели здесь и Чехова, и Рахманинова, и Гиляровского. Всех не перечислишь.