Горсточкой яда, лихою верёвкой

Заставят молчать неудобную птаху

Быстро и смело, чуточек с издёвкой

Сверните ей шею, ударьте с размаху!

Сломайте хребет, изуродуйте смело!

Пускай замолчит, насовсем и надолго

Останется только молчащее тело

Заройте и спрячьте – ведь это недолго

Всё это просто, легко, безопасно,

Необходимо, удобно, понятно,

Выгодно даже и этим прекрасно,

Довольно изящно и благоприятно

Сквозь дерево, землю и толщу гранита

Не докричаться болтливой той птахе

Бесследно исчезла, бесславно убита

Нет больше песен в том сереньком прахе

А если воскреснет, то пусть уж боится

Найдётся по шее ей снова верёвка

Завяжется узел, пенька заструится

Опять будет жалкой и грязной концовка

"Пускай замолчит"

Лида поняла, что не стоило рисовать, сидя на кухне. Даже в такую рань. Она пришла сюда ещё пару часов назад, чтобы в тишине порисовать, а заодно и понаблюдать за рассветом и просыпающейся улицей. Разумеется, приятно творить, когда под боком горячий чайник, способный в любой момент снабдить чем-нибудь согревающим. Уже выпито по кружке любимого эрл-грея и какао. В блокноте вырисовывался кудрявый молодой человек. А потом счастливые мгновения создания портрета омрачились приходом мамы. Она, видимо, не выспавшись, недовольно поморщилась, видя блокнот с эскизом и разложенные на столе краски.

– Нет бы работу поискать, она опять своих уродцев чиркает… Хобби – это хорошо, но делом тоже надо заниматься. Небось, и в университете долгов полно…

В обычный выходной мать вставала ближе к обеду, но, кажется, именно сегодня был так необходим ранний злобный подъём. Высказав своё негодование, она с картинным вздохом удалилась в ванную. Лида снова поставила чайник, стараясь не думать о её словах.

Через несколько минут мама вернулась. Умытая и даже довольная.

– Ну, что? Может, кофейку? – Весело предложила она, подсаживаясь к столу, будто вовсе и не сорвала только что на Лиде своё дурное невыспавшееся настроение. – А пирожные почему не берёшь? Давай позавтракаем, потом дорисуешь!

Лида кивнула, закрывая блокнот. Спорить с мамой выходило себе дороже. Метаморфозы её настроения было трудно объяснить. Да и не хотелось. И вообще, будет очень неплохо, если этот воскресный день пройдёт мирно. Она не будет провоцировать маму, и та не станет взрываться и бесноваться. Сложно, но Лида имела достаточный опыт "приспособленца".

– Кого рисуешь? – Спросила родительница, кивая на блокнот.

– Да так… персонаж один.

– Нет бы кого-то хорошего нарисовать!

Лида улыбнулась, пожимая плечами. Доказывать маме она ничего не хотела. Хотя было что доказать! Что он более чем хороший. Что он замечательный и вообще лучше него Лида не знает никого. Но нет, откровенничать с мамой – идея не самая блестящая. Почти все такие моменты, когда она хотела поделиться чем-то, выходили боком. Вдруг оказывалось, что и персонажи недостойные, и Лида сама каких-то неправильных взглядов придерживается и вообще, лучше б делом занялась… Проходили уже.

После выпитого кофе и мирного разговора о неожиданно тёплой погоде, Лида вновь вернулась к рисованию. А мама, как всегда в стремлении проводить с дочерью как можно больше времени, притащила на кухню рабочий ноутбук и маленькую кипу документов. Она не терпела тишины и тут же включила какое-то видео с новостной сводкой. "В очередной раз первые! Совместная разработка российскими и китайскими магами нового типа биоматериала позволит значительно снизить нагрузку на фермы уже к две тысячи двадцать пятому… Благодаря новейшей технологии будут синтезированы… Ещё ни в одной стране мира, что в очередной раз доказывает… " Лида постепенно погрузилась в рисование, привычно игнорируя посторонние звуки. Уходить к себе было нельзя – это разозлило бы маму и заставило придумывать новые способы извлечь Лиду из её раковины. Так что придётся соседствовать.

С карандашом и над блокнотом она была почти не здесь. Где-то в своих мыслях, рядом с кем-то приятным, кто теперь смотрел на неё с листа блокнота. Там они тоже пили вкусный чай. Болтали о чём-то. А она не ощущала страха или постоянной готовности отражать нападение. И он, конечно, её не осуждал…

Лида отводила глаза от фотографии, будто запечатлённый мог отругать её за праздные идеи. Она всеми силами избегала его взгляда, скользя глазами по линии роста волос, опуская их вниз, на губы и подбородок, проезжаясь по плечам, запрятанным под тёмный пиджак, а после снова, опасно близко, ступала по толстой оправе очков, всё так же избегая взгляда.

Дыхание замирало, а после вырывалось громче и более рвано, чем должно.

– Чего так громко дышишь? – Недовольно поинтересовалась мама, которой подобные посторонние звуки мешали сосредоточиться на выставлении счетов.

Лида восстановила дыхание. Сегодня она была твёрдо намерена не вступать с мамой в споры, которые часто начинались вот с таких глупостей, вроде чьего-то шумного дыхания, а кончались скандалами, швыряниями вещей, а затем медитативной уборкой. Не лучше ли пробовать мирно рисовать, не огрызаясь на провокации?

Вернулась к портрету. Пока выходило неплохо. Хоть и немного нервно, будто она писала с натуры.

Лида любила его рисовать. Просто иногда, на некоторых фотографиях, он так невыносимо-цепко смотрел, что делалось неловко и стыдно. На таких снимках люди смотрят прямо на тебя, в какой бы угол ты ни отошёл. Но дело, конечно, не только в этом. Её голова, дурная голова великовозрастной фантазёрки, понятное дело, воображала много лишнего. Было стыдно, что его рисует именно она. Хотелось тут же попросить прощения и оправдаться. «Простите, Виктор Александрович, вы мне так нравитесь, что я вас рисую, потому что по-другому просто не могу выразить…» Или «Извините, я совсем ничего не понимаю в химии, но мне так нравится, как вы говорите…» «Я, правда, ничего плохого не имею в виду, просто…» И ещё с десяток виноватых воображаемых пожиманий плечами и вздохов на неоконченных мыслях.

Лида познакомилась с ним в период, когда времени было достаточно, чтобы смотреть телевизор, усевшись на полу в гостиной. В тот день она пришла из школы, сбросила рюкзак, такой тяжёлый, какой бывает только в начальных классах, и, разогрев нехитрый обед, расположилась перед телевизором.

Отсутствие дома взрослых позволяло поставить прямо в комнате деревянный табурет, на котором уютно разместился поднос с обедом: слегка недоваренные, но божественно горячие макароны. Разумеется, можно было лить столько кетчупа, сколько хочется. А ещё сидеть на полу, на жёстком ковре, и щёлкать каналы прямо во время еды.

Тогда она была счастлива. На завтра задали только прочитать и пересказать короткий рассказ – это чепуха. А значит можно было насладиться прекрасным временем, когда дома тихо и свободно.

Но не всё шло гладко. Первым разочарованием стал неработающий «СТС». Экран шёл помехами и шипел. По времени уже должны были идти мультики. Лида залезла на стул и пошевелила антенну, но шипение лишь усилилось.

Вздохнув, она защёлкала дальше. На Первом шли новости, и она тут же переключила – этого добра хватит и дома за ужином. На «ТНТ» дурацкое шоу с визгливыми скандалами – мимо. Криминальный сериал про работу милиции тоже был переключён. Обед так и прошёл бы в тишине перед чёрным экраном, однако она в упрямой надежде листала дальше и наткнулась на что-то необычное. На экране было мультяшное изображение взрыва, а диктор (тот самый, что обычно озвучивал любимые ею «документальные» истории про всяких маньяков!) загадочным голосом вещал про взрыв на какой-то станции, выбросах радиации и возможном вмешательстве в это дело НЛО, а может даже и американских спецслужб. Её привлекло именно упоминание НЛО, разумеется. А потом Лида увидела его. В одном кадре он сам вещал о взрыве и о том, какая это непростая ситуация. В следующем же кадре диктор безжалостно отрапортовал, что это академик Багров, один из главных героев ликвидации, впоследствии сведший счёты с жизнью «при загадочных обстоятельствах» всего через два года после аварии. На экране появилось мутное фото “той самой” верёвки и монохромный рисованный силуэт повешенного. И это была вся информация о его смерти и её загадочных обстоятельствах в том фильме.