- Что худого случилось? Говори!
_______________
* Л е й б-м е д и к - придворный врач.
- Помнишь, государь, - начал Настасьин, - как-то я сказал тебе, что у тебя под глазами опух стал делаться?
- Помню, помню... Так ведь и прошло всё: попил твоих травок каких-то, и как рукой сняло. Должно быть, поясницу простудил на ветру: эти кибитки ихние проклятые...
- Нет, государь, то не простуда была: яд они начали подсыпать тебе в пищу...
Александр Ярославич вздрогнул. Нахмурился. А затем сказал спокойно и презрительно:
- Весьма возможно. Это у них, у татар, в ходу. Ведь знаешь сам: родителя моего покойного зельем опоили в Большой Орде. Теперь за меня принялись... А ведь и как тут убережёшься? Кумысничать-то с ними то и дело приходится, - продолжал Александр. - То у князя Егу, то у князя Чухурху у того, у другого: без этого в Орде русскому князю нельзя и дня прожить.
- Эх, Александр Ярославич... - удручённым голосом произнёс Настасьин.
Оба задумались.
- Ну, а что делать будем, Григорий? - спросил Невский.
- Государь, ты должен дать обещание, - умоляюще произнёс Настасьин, что ежедневно, и утром и на ночь, будешь принимать из моих рук противоядие. Оно, - пояснил Григорий, - способно уничтожить многие яды!
Затем условились, что если Александра Ярославича позовут на пир к кому-либо из татарских вельмож и придётся поехать к ним, то чтобы всякий раз перед выездом князь принимал из рук своего врача чёрный предохранительный порошок и выпивал болтушку из сырого яичного белка.
С тех пор такой обычай и утвердился между ними.
- А похоже, друг Настасьин, что ты угольком меня угощаешь, благосклонно сказал однажды Невский, рассматривая разболтанный в кубке чёрный порошок.
И это почему-то вдруг разобидело юношу.
- Государь, - отвечал он важно и гордо, - уж в моём-то деле дозволь мне...
Он не договорил.
Невский рассмеялся.
- Полно, полно, Гриша! - сказал он ему, ласково кладя руку на плечо. - Я тобою, лекарем моим, свыше всякой меры доволен. Ты воистину у меня Гиппократ!*
_______________
* Г и п п о к р а т - знаменитый древнегреческий врач V - IV вв. до н. э.; его называют "отцом медицины".
Однако в какой мере доволен был своим врачом Александр, в той же мере злился и гневался на своего медика Берке. Личным врачом хана Берке был старик из племени тангутов. О нём ходили легенды. Рассказывали, что старик знает целебные и ядовитые свойства всех трав и минералов. Говорили, что ещё сам Чингисхан некогда, после победы над тангутами, отнял этого лейб-медика у тангутского царя и за это отказался от всякой другой дани с побеждённых. Потом от Чингисхана этот придворный лекарь перешёл по наследству к любимому внуку Чингиса - к Батыю. А уж после кончины Батыя к Берке. Берке не расставался даже и в походах со своим лейб-медиком. Но ценил он в нём вовсе не лекаря, а... отравителя...
Когда Берке хотел, не прибегая к явному убийству, убрать опасного врага или кого-либо из знатных, кто подвергся ханской опале, он отдавал тайное повеление старому тангуту, и ханский приговор совершался.
У этого тангута были яды, которыми он мог умертвить свою жертву на любой день - и через неделю, и через две, и даже через полгода: как только повелит хан.
И вот впервые старый отравитель обманул доверие Берке - впервые замедленная отрава не действовала на того, над кем прозвучал тайный приговор хана.
Наедине, в спальном шатре своём, разъярённый Берке схватил лекаря за его длинную острую бородёнку и рванул её.
- Ты, старый ишак! Ты лжец и самозванец! - визгливым, злобным голосом кричал хан. - Ты обещал мне, что уже через месяц Александр не сможет сесть на коня. Так знай же, невежда и обманщик: вчера этому князю Александру, в его русский стан, привели бешеного коня, ещё не знавшего подков, и Александр собственной рукой укротил скакуна и умчался на нём в степь... Я прогоню тебя! Я тебя пастухом овец сделаю!..
Голова перепугавшегося старика моталась из стороны в сторону.
Наконец Берке отпустил его бороду. И старый отравитель с низким поклоном заговорил:
- Прелестный повелитель, нет, я не обманывал тебя. Я видел сам - уже болезнь стала показывать ему своё лицо. Быть может, и ты заметил, хан, когда призывал к себе русского князя, что под глазами его виднелась уже припухлость. И вдруг всё это бесследно исчезло!.. Напрасно я умножал яды они не оказывали действия... Хан, прости твоего раба, но разве есть на свете такие яды, против которых природа и мудрость медика не нашли бы противоядия? Князя Александра спасли!
- Как?! - в злобном удивлении прошипел Берке. - Кто же осмелился? И кто же смог это сделать?
Оглянувшись, хотя в шатре они были одни, отравитель прошептал едва не на ухо хану какое-то имя.
Тот в изумлении отшатнулся.
- Ты бредишь, старик! - вскричал он. - Как?! Этот русский юноша, едва вышедший из поры отрочества, - и это он смог сделать всю твою прославленную мудрость бессильной?! Стыдись! И это говоришь мне ты, которого чтил сам дед мой - великий воитель?!
Отравитель удручённо покачал головой.
- Нет, мне не стыдно, великий хан, потерпеть поражение от такого соперника, - отвечал старик. - Никто другой из медиков не нашёл бы - и столь быстро! - средства против отравы, которою я отравил князя Александра. Но этот - нашёл! И отсюда я сделал вывод, что если этот юный медик русского князя войдёт в зрелые годы, то он станет вторым Авиценной!* Только этот великий врач знал в юности столь много!..
_______________
* А в и ц е н н а - таджикский учёный, философ и врач X - XI вв.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Невского изнуряла в Орде не только чёрная ханская неволя, не только то, что он был оторван от всего родного, русского, но ещё и неизбежные татарские гости. Душу выматывали, а не только одни подарки все эти батыри и вельможи.
А прогнать их было никак нельзя: тот - "князь правой руки", тот "князь левой руки", третий же - царевич, а четвёртый - "дышит в самое ухо повелителя".
И приходилось, ради блага и пользы своего народа, не только принимать незваных, но и подчас самому зазывать на угощение, одаривать и терпеть их гнусные беседы.
Как изнуряли они князя!
Вот хан Чухурху, лютый и явный враг русских, только что советовавший Берке предать Невского самой ужасной казни, тут, сидя на коврах в шатре Александра, целует его в плечо и, якобы сочувствуя, говорит:
