– Подождите, подождите! Есть, что сказать, есть! – я начала упираться и одергивать руки, чтобы меня не держали, словно последнюю преступницу.

– Внимательно слушаю, – командир жестом остановил своих подчиненных, вызвав у меня вздох облегчения.

– Вы его не слушайте, он – негодяй и мошенник, – решила подставить ближнего под обстрел, ну так, этот горе-зуботолог мне вообще не друг, его телеса не жалко, тем более, в моих словах ни грамма лжи. – Он нарочно лечил первого лорда неправильно и занимался вредительством, чтобы тот чаще приходил и оставлял у нас свое золотишко.

– У вас? – усмехнулся и вздернул брови господин Стейнар, раздражая меня своей улыбкой.

До того злость во мне взыграла, что хотелось надавать ему тумаков, чтобы пару клыков выпало. Нечего тут сверкать своей красотой и насмехаться над несчастной сиротой.

– В зуботологию, – процедила сквозь зубы, потихоньку закипая от того, что он цепляется к моим словам, пропуская мимо ушей их смысл.

– И? Разве не все таким промышляют? – скрестил руки на груди и обвел меня своим нахальным взглядом, особо задержавшись на груди, вот же нахал. – Только и тянете с приличных граждан золото да нервы.

Я ахнула от такого оскорбления, но не нашлась, что ответить. Всё же частично он прав, многие нечистые на руки, но я-то, я-то… Открыла и закрыла рот обратно, ведь крыть было нечем, я тут вообще без роду-племени, на птичьих прав, без диплома и приличного стажа.

– Проверьте его диплом, обыщите зуботологию, увидите, что я тут совершенно ни причем. И вообще… – покрутила головой и вздернула подбородок, говоря всё более уверенно с каждой минутой. – Я тоже жертва обстоятельств и действий Корнезуба. Вот!

Захотела быстренько переквалифицироваться из соучастницы в потерпевшую, авось отпустят домой.

– Корона благодарит, что поделились своими подозрениями, – как-то язвительно произнес Стейнар, а затем снова подал знак стражникам, – но суда вы все равно будете дожидаться в темнице.

И на этой ноте меня силком выволокли из кабинета. Я пыталась возмущаться, только на мои жалкие потуги никто не обращал внимания.

Путешествие через длинный коридор в полумрачное подвальное помещение было стремительным. Меня бесцеремонно бросили в камеру, да так, что я упала на колени, а за моей спиной  с грохотом захлопнули решетчатую дверь.

– Никакого уважения к женщинам, – зло прошипела я, встав на ноги и отряхивая ладони от налипшей грязи.

На мое возмущение в камере неожиданно разразился дружный хохот.

– Ты с какого дерева свалилась, подруга?! К падшим женщинам уважения никогда не было! – и снова хохот.

Я удивленно подняла глаза, поняв, что попала не в одиночную камеру. Осмотрелась и закатила глаза вверх. Миры разные, а ничего в этой жизни не меняется, везде одно и тоже. Гадство!

В камере я провела всего сутки. Но и этого хватило чтобы познать всю прелесть антисанитарных условий и соседства с крысами. За ночь я не сомкнула глаз ни на секунду. Непрерывный писк и шорох наводили на меня ужас. Я постоянно дрожала то ли от холода, то ли от страха, а может всё вместе.

 Оказалось, что одно отличие здесь всё же было, хотя сомнительно, надо сказать. Как только наступило утро, меня снова выволокли из камеры и как есть в таком виде потащили по темным грязным коридорам.

– Что вы делаете? Что за беспредел! А ну отпустите! – пыталась брыкаться и лягаться, но без толку.

Никто со мной не разговаривал, всё происходило молча.

– Подсудимая доставлена, – равнодушно отрапортовал один из стражей.

И только потом я обратила внимание, что привели меня в огромный зал, где было множество стульев и постамент спереди. Повсюду сновали люди, стражи, в зале был полный аншлаг. Он гудел, словно растревоженный улей. Раскрыв рот, наблюдала за разномастными расами, пока не наткнулась на Корнезуба, который был заточен в клетку, какие бывали на телевизионном суде, которые так любила смотреть моя пожилая соседка по лестничной площадке, порой мешая мне спать в выходные по утрам.

– Встать, суд идет! – громогласно объявил пожилой на вид старик в черной сутане.

Меня как раз только успели завести в клетку к бывшему горе-начальству, который смотрел на меня волком. Он сидел на скамейке.

Чувствуя слабость от голода, отодвинулась на самый край, боясь, как бы он не накинулся на меня с кулаками в порыве гнева. Хотя я ему как раз ничего и не сделала.

– Уважаемый Адальберт, Первый Лорд Конфессии нашей достопочтенной Империи Лайреон обвиняет господина Корнезуба Малгорского, главного столичного зуботолога, в совершении злоумышленных действий в отношении здоровья лорда с целью вымогательства… – начался процесс, и слово каждого участника я ловила с открытым ртом.

Боялась пропустить, когда дело коснется меня.

– Ложь! Наглая клевета! Да у меня заморский диплом, да я!… – вскочил и закричал со своего места Корнезуб, хватаясь цепкими пальцами за прутья решетки.

Он всё продолжал орать, пока его юрист не подошел и не заткнул его. Тот, видимо, пришел в себя, увидев, с каким шоком на него смотрят зрители, и с каким грозным видом надвигается стража, собираясь основательно стукнуть горластого зуботолога.

Я же терялась от страха, понимая, что единственная, кто здесь совершенно без какой бы то ни было защиты, это я. Даже у главного подсудимого и то есть адвокат, а я так, словно сбоку припеку. Ощущение, что суд этот номинальный и просто создан бутафорией, чтобы успокоить народ, якобы “смотрите, у нас равноправие, вы можете надеяться на честное следствие, так что исправно платите налоги и будет вам защита”.

– … Наказание в виде пожизненного лишения  права заниматься лечебной деятельностью и ограничение свободы сроком на три года господину Корнезубу, его сообщнице, обвиняемой в статье восемь подпункта три Уголовного Кодекса Империи Лайреон, назначить работы на каменоломне сроком на пять лет… – всё продолжал говорит официальным тоном судья, а я от его слова потеряла дар речи.

Это что же получается, я здесь совершенно ни причем, а меня без допроса, суда и следствия – на каменоломни? Да что за беспредел тут такой творится!

– Нарушение прав! – закричала, пока все еще могли меня услышать, понимая, что если сейчас не позабочусь о себе, то всё, никто после суда меня слушать не станет. – Не виноватая я!

И в зале воцарилась тишина, все посмотрели на меня с таким недоумением, будто вообще не ожидали, что сирота подаст голос. Вот только в присутствии горожан и уважаемых господ проигнорировать меня никто не мог, к моему облегчению и удаче.

– Что вы скажете в свое оправдание? – судья нахмурил кустистые брови, взирая на меня с высоты трибуны.

Его взгляд будто пронизывал насквозь, не оставляя сомнений, что он поймет, если я солгу. Возможно, в этом мире так и есть.

– Я не имею никакого отношения к делам зуботолога Корнезуба. Сама в шоке, какими варварскими методами он пользовался, – призналась честно. Мне нечего было скрывать. И я надеялась, что это хорошо видно по моему искреннему взгляду. – И считаю, что мера пресечения в отношении меня несправедлива. Я такая же его жертва, как и клиенты!

– Вы же ему помогали? Как вы это объясните? – судья продолжал сверлить меня взглядом. Видимо, смазливое личико моего нового тела на него не действовало.

– Я сирота, которой он предложил работать за кров и еду. Разве ж кто-то мог знать заранее, какими делишками может промышлять уважаемый зуботолог? Разве в том есть моя вина? У меня не было другого выхода. Бедной, осиротевшей девушке сложно найти работу, а кушать хочется всегда, – я горестно вздохнула, отчего моя грудь заметно приподнялась, а затем опустилась, на долю секунды приковав к себе взгляд судьи. – Но я могу помочь Первому лорду с его проблемой, это не займет много времени, – перевела взгляд на истца, который сидел злой как черт. И не мудрено, ведь его челюсть по-прежнему приоткрыта, отек от вывиха уже пошел на глаза, а из уголка рта постоянно текла слюна, которую он то и дело утирал кружевным платочком.