Окна ее погасли навсегда, лишь два черных пятна под крышей панельного дома. Кто она теперь? Если, действительно та официантка из придорожного хачмана, что он будет делать? Да ничего, ничего полезного для начальника полиции уездного города N. Он просто завершит бой, в котором наполовину ослеп, а потом будет видно.

Женщины перестали пропадать, но не нельзя сказать, что это ему легко давалось. Иногда полыхало. Вчера вот чуть не пропал, когда увидел в баре эту, с губной помадой на щеках…

                              ***

Он дыхнул на линзу окуляра и протер подолом рубашки. Не может быть! Там кто-то был, несомненно. Сдвинута табуретка, появилась посуда на столе, но в комнате и кухне никого. Значит, приходили ночью или рано утром? Минут пять буравил взглядом через мощную оптику углы и вертикали внезапно ожившей квартиры.

Вечером снова моросил дождь. Несколько часов он просидел в беседке, что в детском садике напротив ее парадной. Лампочка под козырьком хорошо освещала всех, кто входил и выходил обратно. Замерз. Решил продолжить на лестнице. Вошел вместе с какой-то теткой, позванивая на ходу ключами, типа – свой. Поздоровался.

На последнем этаже устроился так, что бы хорошо был виден выход из лифта, фрагмент двери ее квартиры. Люди шли гулять с животными, выползали покурить перед сном, он видел в лестничном пролете их головы, отпуливающие струи дыма.

После полуночи не выдержал, пошел спать.

Следующим утром солнце издевалось. Тучи плясали с ветром краковяк. Четкое изображение пропадало и появлялось в ритме танца. Он увидел, что кто-то промелькнул в комнату, карлик или муравьед, ему так показалось. Солнце как раз опять занавесилось большим серым облаком. В темном углу на кровати копошилась членистоногая тварь. Или же это человек шевелил нижними конечностями, просто завязывая шнурки…

Он выпрямился, глаз начал слезиться. Прикурил сигарету дрожащими руками, отстегнул трубу от штатива, одернул занавеску и снова прильнул к окуляру в позе капитана Блада. Вздрогнул. Та, которую он ждал, сидела за столом, склонив голову над планшетом, или газетой. Сигарета выпала из пальцев, подзорная труба грохнулась на пол рядом.

Он застыл на месте, глядя, как маленькое пятно ее окна начало чернеть, превращаясь в жирную точку. Перед глазами на стекле надулся пузырь, стал медленно и с хрустом крошиться. Неторопливо вращаясь, вылез свинцовый наконечник. Человек стоял, не шевелился, не в силах поднять руки в последнем своем желании защититься от пули. Смотрел, как она тихо приближается, исцарапанная, центростремительная и неизбежная…

Его отбросило в угол, из руин черепной коробки вырвался пар. Стеклянный глаз отскочил от стенки и бешено заюлил на паркетном полу. Горло еще что-то пробулькало в последний раз и заглохло навеки.

– Сегодня в парке за мной гонялась бешеная ворона, алкаши на скамейке смеялись.

– Ха!

– Тебе смешно, а я еще в кедах, как тупая малолетка. Ноги мокрые по колено. Надо ботинки покупать, а то скоро снег повалит…

– Я с тобой.

– Ладно. Соберусь, позвоню.

– Давай…

Несколько недель назад они познакомились на семинаре сенсея Китауры. Герман сидел на балконе места для публики. Алина стояла у стены рядом с входом в зал, переодетая в кейкоги. Почтеннейший японец приезжает раз в год на три дня, устраивает «показуху» смотрит, раздает даны. Алина и несколько парней шли на первый дан, двое на третий и один дядька на четвертый.

Алина оглянулась на зрителей и ахнула – Том Харди! Ей так показалось. Зрение только начинало подводить, она стала чаще ошибаться в визуализации предметов и людей. Герман расценил этот затяжной взгляд по своему. Произошла стыковка на ментальном уровне, с чего обычно все и начинается.

После семинара подошел, поздравил. Они давно знали друг друга, ходили в один клуб Айкикай, но не здоровались. Он «пыхтел» в противоположном углу ковра, где только даны. Она вместе с остальной «шелупонью» так Алина называла всех кто не в хакамах. Ей было не интересно с ними, она давно переросла «бесполезных» дяденек, к слову, настоящих пахарей, годами отбивающие своими тушами ковры в додзё. Но, к сожалению, это как музыкальный слух, если не дано, ничего не выйдет, хоть ночуй здесь под портретом Морихея Уэсибы.

И вот она в новой тяжелой с непривычки хакаме, села на ковер в позу сэйдза рядом с избранными. Как только инструктор хлопнул в ладоши и крикнул:

– Хаджиме!

Алина бросилась к Герману:

– Анагешмас!

– Анагешмас…

Пока они кружились в танце дзю-вадза, разглядела его лицо. Боже, какой нафиг Том Харди, подумала она, скорее Джон Малкович в лучшие годы.

Он покрикивал:

– Плечи! Корпус! За что первый дан получила, непонятно…

Так и подружились.

                              ***

– Ну, что едем?

– Да, давай, мне тут пешком недалеко.

– Через час.

Встретились у Московского вокзала, где вход в «Галерею». Пока Алина ехала в метро, совсем стемнело. Народу у входа в торговый центр было как в автобусе. Полированный гранит отражал каскады неоновых огней. Свет резал глаза после темной улицы. Круглая дверь-вертушка впихнула в огнедышащую пасть мегамолла очередной брикет из человеческих туловищ. Алина подхватила Германа под руку. Скользя по мокрому полу, они ушли в сторону, что бы ни мешать толпе.

– Есть план?

– Сначала – сюда. Ой, что я вспомнила!

– Ну?

– Здесь, когда была маленькой, кидалась яйцами в Рому Желудя. Нас было много, орали хором: А ну-ка давай-ка уебывай отсюда! Вот здесь он флэшмоб устроил. Чего-то говорил в микрофон. Помидоры летели, яички, охрана начала быковать, паника как на пожаре. Весело было.

– Что за Желудь?

– Какой-то вертлявый красавчик. Не помню уже.

– А тридцать пять лет назад, в ноябре на этом вокзале ждали люберецких. Толпа собралась со всех районов, было объявлено великое перемирие. Раньше все воевали друг с другом – Гражданка с центром, Василевский с Петроградской, Купчино со всеми, Лиговка еще с кем-то. Приехали упитанные, розовощекие, в клетчатых штанах. Питер пиздить. В общем, знатная была охота. Прошу вас.

Зарулили в первый обувной…

– Шлак, шляпа. Не буду я это мерить. Пойдем отсюда.

Следующий магазин.

– Здесь тоже шляпный салон. Сам мерь…

Следующий…

«Andy Carry», «Converse», «Carlo Pazolini», «Marmalato», бюджетные лавки «София» и «Ecco».

– Ну, хорошо же!

– Ценник…

– Я добавлю.

– Не надо. У меня есть.

Герман начинал злиться, он был трезв, сегодня не выпил еще ни капли. Когда опять услышал:

– Шляпа, шняга. Кинокомпания шняга-фильм представляет…

Он сказал:

– Все. Жду тебя на фуд-корте.

– Ладно. Пойдем, где пиво, а потом в «Спортмастер». Куплю первое, что увижу. Надоело.

Герман не знал, что говорить, какие слова. Они в первый раз общались так близко, на тренировках только об айкидо и привет – пока.

Для этого и существует алкоголь. Герман украдкой за стойкой бара махнул сто грамм водки.

– Пойми, – говорил он, – обувь самое главное. Можно быть в дурацкой куртке или майке, но первое, что бросается в глаза – ботинки, или что там у тебя. О человеке сразу можно судить по его нижним конечностям. Это нам еще в путяге объясняла учительница эстетики, был такой предмет когда-то. Всегда смотрите на обувь собеседника, говорила она. И я запомнил эти уроки, пригодилось. Через несколько лет вернулся из армии в совсем другую страну – вокруг ларьки, торговля, наперстки, кожаные куртки, «жигули девятки» с черными окнами, мне казалось тогда, что это иномарки. Все это было удивительно и заманчиво – начало девяностых, самая жара. Однажды, на одного из наших навалились какие-то черти типа нас, что-то не поделили, требовали «процент». Хуяк, забили стрелу у метро Озерки. Пришел один тип придурковатого вида, как сейчас помню, в розовом спортивном костюме, очень модном в те времена. Нас было четверо, а он один, типа авторитет. Стал именами закидывать, говорил, что от «коллектива». А я смотрю, хоп, а на ногах-то у него совдеповские «кирпичи» завода «Красный треугольник». Нормальному пацану, что бы напялить такое гавно! Дальше я уже его не слушал, если до этого был какой-то мандраж, то все как рукой сняло. Этот чертила, уловил мое настроение, сбавил тон, стал нервно оглядываться, блеять умные слова про «компромиссное решение» и еще чего-то там. Мне надоело, и я плюнул ему в глаза. Как же он драпал, сверкая «кирпичами»!