Было страшно. Я ждала смех и издевок, но Астафьев молчал. Тихо прошел вперед по коридору, даже дверку за собой вежливо захлопнул. Мертвая от стыда и ощущения собственной ничтожности, я плелась за ним следом, пристегнутая к тому же наручником.

– Сонечка, дорогая моя, – замерев у отваливающегося куска обоев, Павел Григорьевич попытался приклеить его обратно, но тот снова опал, – напомни-ка мне, сколько у тебя оклад?

Вот на этом моменте я резко захотела провалиться под землю. Глядя куда угодно, но не на мужчину, сдавленно выдохнула:

– Двести тысяч.

На лице Астафьева была маска. Вообще не понятно, о чем он там думает у себя в голове, пожимая плечами:

– Мне казалось, этого хватит, чтобы ты не снимала квартиру под столицей в криминальном районе. В месте, где даже дверей в подъезд нет. Прямо-таки приглашение: «Заходите, господа наркоманы, бомжи и бродячие собаки!».

Дрожь пронзила насквозь. Наверное, не стоило этого делать, но я зачем-то в сердцах выпалила:

– Я все маме отдаю. Мне только двадцать остается.

Астафьев молчал минуту, а потом присвистнул, скупо произнеся:

– Не густо.

Неловкое молчание возникло между нами, а Павел Григорьевич все никак не возвращался к поискам сумки. Все смотрел и смотрел на меня. Это уже начинало не просто смущать, но и напрягать.

– Мама болеет? – хриплый вопрос в кромешной тишине заставил сердце быстрее забиться. Не найдя в себе силы и слова ответить, просто скупо кивнула. Тогда босс почему-то кратко рассмеялся. С интересом взглянув на мужчину, увидела его пренебрежение. Обращено оно было не ко мне, а к нашему с Димой портрету на стене. – А что же твой этот «Димочка» не может помочь?

– Не может, – гордо вскинув голову, я вдруг решила, что нечего мне стыдиться. Да, мы сняли старую убитую квартиру. Да, обои отваливаются, а шкафы на ладан дышат. Зато сами! – Дима зарабатывает, как я – двадцать. Мы сложились пополам, и хватило только на эту квартиру.

Босс повел бровью:

– Ясно, понятно.

Больше не задавая вопросов, мужчина обернулся по сторонам. Его лицо не выражало омерзения или сочувствия. Скорее, удивление и недоумение. Засунув одну руку в карман, другую он вытянул перед собой. Тем самым заставляя идти впереди:

– Веди меня, Соня. Будем смотреть, где моя сумка.

Удивительно, но несмотря на позднее время – Димы не было дома. Гостиная пустовала. Она представляла из себя старый не раскладной диван и стул, со стоящим на нем советским телевизором. Демонстративно обведя рукой десять квадратных метров, уставилась на босса:

– Проверять будете? По углам там лазить, диван разбирать на шурупы…

Сжав зубы, Астафьев промаршировал в соседнюю комнату. Ею оказалась спальня. Мужчина лишь слегка мазнул взглядом по постели: железной кровати с прутьями. Мне показалось, словно видеть ее мужчина не хотел. Внимание босса привлек маленький шкафчик, купленный мною на распродаже. Не спрашивая разрешения, босс распахнул его и замер.

– Эй! – только и успела воскликнуть я, а вот спрятать аккуратно лежащее внизу нижнее белье – нет. Более того, Астафьев с умным видом поднял мои красные кружевные трусы и намотал их на палец. Затем повернулся ко мне, потемневшим взглядом осматривая с головы до пят. Он словно примерял это белье на меня, совершенно не стесняясь при этом хитро усмехаться. Достал новые трусики – черные в горох – и снова в свои грязные мыслишки нырнул. Тут-то я и не выдержала, выдернув из его рук свое богатство. – Вам не стыдно? Положите на место!

– Сонечка, чужое брать стыдно, а я – свое ищу, – вытянув палец вверх, изрек этот у… Уникум! И продолжил рыться в моих трусиках и лифчиках. – По статистике, каждый второй прячет деньги в нижнем белье. Я должен убедиться, что там нет миллиона.

«А лям баксов так просто в стринги запрятать, ага!», – прыснула я, аккуратно поинтересовавшись:

– А чего это вы тогда так тщательно полочку с боксерами Димы избегаете, а? Или по вашей статистике деньги прячут только в женских трусах?

Скривившись, Павел перестал так увлеченно рассматривать мои трусики. Поднялся на ноги, остервенело расправил брюки и потащил меня дальше. Чуть головой о косяк не ударил!

– Та-а-ак, – присвистнул мужчина, открывая «портал» в последнюю комнату, – а это уже интересно!

– Это Диме для работы нужно, – твердо заявила я. – Он – айтишник.

Внимательно осмотрев компьютерный стол со множеством экранов и огромным процессором, Астафьев посмотрел на меня насмешливо:

– Давай подведем итоги: твоя Димочка айтишник с зарплатой в двадцать тысяч, у которого даже мышка дороже? А этого гиганта, – босс похлопал ладонью по процессору, – даже я себе позволить не могу. Жаба душит… Что-то в районе миллиона.

Вот тут-то я и захлебнулась воздухом, резко поплохело:

– Вы что-то путаете. Это все копейки, Дима мне чеки сам показывал и…

– Твой Дима – очень хорошо устроился, Сонечка, – встав на ноги, босс сочувственно похлопал меня по плечу. – У него в шкафу куча дорогой одежды, а у тебя две блузы и парочка юбок. А еще, пока вы спите в коморке, твой «Димочка» занял для игр себе двадцать квадратов. Я вот одного не могу понять, – удивленно оценив мое лицо, босс явно искал признаки умственной отсталости. Так и захотелось ему промеж глаз чем-то тяжелым приложить! – ты такая занятая, что этого не видишь, или просто тупая?

– Если вы не заметили, – сквозь зубы процедила, скидывая его наглую руку с плеча, которая там уже вовсю массаж организовала, – то я постоянно на работе! А когда не на работе – на учебе! А когда не на учебе – у мамы. То, что у меня уже есть парень – нонсенс, – теперь взгляд босса явно выражал фразу, от которой хотелось недовольно рычать и топать ногами: «Получается, накинулась на первого встречного!». Но я решила отстаивать своего молодого человека до конца. – Дима хороший парень, не надо на него наговаривать. Он мне часто помогал с учебой и вообще… Полностью ему доверяю!

– Все ясно, – наконец, определился с диагнозом мужчина, недовольно качая головой, – ты просто наивная до дурости. Но не дура, нет. Просто видишь мир через розовые очки. Только, Сонечка, малышка, – нагнувшись к моему лицу, Павел до ужаса обольстительно улыбнулся. Я испуганно вжалась в стену, а тот отвесил шлепок кончику моего носа, – единороги по столице не бегают. Ты че? Их же машины посбивают.

С прищуром присмотревшись к боссу, я принюхалась к запаху из его рта:

– Вы сегодня ничего не употребляли, господин Астафьев? Может и сумочки с миллионом никакой не было, а?

Павел Григорьевич выровнялся по струнке и снова, как верную собачку, потащил меня за собой по коридору. На очереди была кухня. Представляла она из себя конфорку, стол с уголком и холодильник. Раковина и столик для приготовления еды бы попросту туда не влезли.

– Так-с, начнем обыск, – торжественно объявил босс и… Открыл холодильник, буквально по пояс в него залезая. – Опа! Борщ, картошка с грибами, «оливье», тортик! – вытянув голову с двумя глазами по пять копеек, положа руку на сердце, Астафьев объявил: – Ты же понимаешь, что дело серьезное и мне придется все досконально изучить? Так сказать, на зубок?

Понимая, что никто отказ принимать не собирается, я потопала к тарелкам и наложила всего боссу, да побольше. Была во мне скупая надежда, что добрый мужчина не станет нападать. Только вот Астафьев слопал все за считанные минуты. Вместо «спасибо» в конце трапезы я услышала диктаторский тон и тыканье пальчика в кастрюли:

– Так, Симонова! Я пока не понял, представляют ли они опасность для нашей компании, надо подумать. Ты наложи мне все с собой. Я домой заберу для более детальной проверки.

Пришлось собирать боссу «сухпаек», а тот радостно топал ножкой в нетерпении.

– Картошечки можно побольше, Сонечка, – до блевоты елейно шептал тот на ухо. Именно тем тоном, каким он девочек из компании в туалет «по важным делам и деловому вопросу» заманивает. Только я слышала его так часто, что на меня подобное не работает. Так что я наоборот – ложечку отложила. Поджавший губы Павел последовал за мной к входной двери, где лежали пакетики.