========== Ты сможешь понять мою боль? ==========
2032 год, август
Сколько бы книг я не перечитала, страдания героев описываются так реалистично, что самой хочется плакать. Истории, которые там рассказываются, многих оставят неравнодушными и натолкнут хоть к минимальному сочувствию. Герои так красочно рассказывают о своих проблемах, а что мне говорить?..
Что я должна сказать, чтобы мне посочувствовали?
Может, я должна заплакать, но слёзы не льются, мне так больно, что я могу лишь только шептать и мямлить. Уже много раз я хваталась за сердце, чувствуя, как оно рвётся и мечется внутри меня. Только оно ещё способно плакать и кричать, а я, словно фарфоровая кукла, не могу сказать и слова. Почему фарфоровая? Сейчас я так хрупка, что даже самые безобидные вещи способны меня убить и вывести из сил. Ненавижу быть жалкой и слабой. Не хочу смотреть на людей снизу вверх.
Врачи успокаивают меня, что это ненадолго, что скоро я стану жить, как обычно, что я снова встану на ноги и смогу ещё раз скатиться на своих лыжах с высокой снежной горы…
Снег и холод — были моими стихиями. Я была готова уезжать в другие страны лишь для того, чтобы ощутить эту скорость и ветер, режущий щёки. Ничто не приносило мне большего удовольствия. Без лыж я — не я.
Я бы смирилась с недолгим расставанием, если бы знала точный срок моего заключения в инвалидном кресле. Но смогу ли я вообще встать на ноги, не говоря ещё о спорте? Мои ноги парализованы, повреждён спинной мозг, я теперь не могу без посторонней помощи даже руки помыть, не говоря о других методах гигиены.
А как же работа? Мне двадцать три года, я уже сама зарабатываю себе на жизнь, стараясь помогать моей маме, которая впахивает две смены, работая врачом, а отец, с которым я не виделась уже год, сидит в своей лаборатории и даже не удосужился навестить дочь в больнице!
Мне пришлось продать вещи, а маме машину, на которую она так долго копила, нашу квартиру пришлось сдавать каким-то наркоманам, чтобы получать заработок, помимо работы. Папаше волей-неволей пришлось приютить меня к себе, пока мама уехала в Швейцарию работать ради моего скорейшего выздоровления, и вы меня ещё спрашиваете, почему я чувствую вину? Моя мать жила бы спокойно, строила карьеру и личную жизнь, папаша бы сидел в своей мастерской, но им приходится помогать взрослой дочери в чёртовом кресле! Почему из всех моих коллег именно со мной произошёл несчастный случай? Ну вот что я сделала, что? Чем я заслужила это наказание?
Психолог изредка записывал слова пациентки в свой блокнот. В один момент пришлось включить настольную лампу, потому что девушке захотелось закрыть шторы. Люди, проходящие мимо, её сильно раздражали. А ещё в темноте не было видно, на чём она сидит, это её невольно успокаивало и позволяло вести диалог. Мужчина слушал всё внимательно, не проронив ни слова, и наблюдал за поникшей девушкой, что сидит напротив него в инвалидном кресле. В темноте её волосы казались чёрными, но на самом деле имели красивый каштановый оттенок, а из-за депрессии её голубые глаза будто окрасились в серый, совсем безжизненный цвет. У неё подрагивали плечи и тряслись руки, ей было то холодно, то жарко, а за сеанс была осушена уже четвёртая кружка воды.
— Ханна О’Байр, пожалуйста, успокойтесь, я прекрасно вас понимаю, я тоже нахожусь в таком положении, — в отличии от других специалистов, Карл Манфред не врал, он действительно был в таком же кресле и с таким же диагнозом. Но у мужчины не получилось вновь встать на ноги, и он доживал свою жизнь инвалидом, а у Ханны всё ещё был шанс. — Ты не всегда будешь такой, я верю, что ты сможешь преодолеть этот период в жизни и снова встанешь на лыжи.
— Почему все говорят одно и тоже? — Ханна подняла на психолога взгляд. При свете лампочки её лицо казалось безумно измученным. — Почему мне никто не говорит правду? Карл, вот скажи… Ты тоже верил, что встанешь на ноги и что в итоге? Ты прожил половину своей жизни в этом чёртовом кресле, так и не сумев исполнить свою мечту.
— Сейчас 2032 год, медицина уже не такая, как в моё время.
— Учитывая наше положение в семье…
— Знаете, я тут размышлял над вашими словами, касательно моей мечты, — Карл попытался сменить тему на более приятную. — Да, я не смог прыгнуть с парашютом, не смог научиться кататься на коньках и много чего ещё, но, — психолог сделал паузу, убедившись, что пациентка его слушает. — Благодаря этому креслу, я смог найти самую прекрасную женщину на Земле, с которой я живу уже тридцать лет. Может быть, и вы найдёте того, кто поможет вам встать на ноги и останется с вами на всю жизнь.
Сеанс закончился позже, чем планировалось, но Карл совсем не жалел, что уделил Ханне эти лишние десять минут. В комнату зашла молодая помощница в элегантном халате и потянула руки к коляске, чтобы помочь пациенту выехать на улицу. Спортсменка вдруг всплеснула руками, жестом останавливая девушку, и строго сказала:
— Я сама, не трогайте меня! — Ханна положила пальцы на электронный дисплей и, развернув кресло, гордо поехала на выход из кабинета.
— До новых встреч, милая, — сказал ей в спину Карл и переглянулся с бедной помощницей, которая уже не в первый раз получала нагоняй от необузданной пациентки.
На улице Ханну ждал отец. Он стоял возле машины, докуривая остаток продолговатой сигареты. Седина на висках хоть и придавала ему возраста, но на мудрого мужчину, который может дать совет и помочь, он не тянул. Пузо у него появилось после развода с матерью девушки и не удивительно, ведь ему никто не готовил полезную еду, поэтому учёному приходилось питаться фастфудом и лапшой быстрого приготовления.
Есть стереотипы, что учёные получают много денег, но Джеймс О’Байр был исключением, он не находил ничего нового, не создавал ничего такого, что смогло бы «выстрелить» и привлечь людей, поэтому и сидел в своей лаборатории, пытаясь сделать что-то, что наконец-то сделает его известным.
В его кабинет Ханне не разрешалось заходить, поэтому она понятия не имела, каким проектом он занимается.
— Ты задержалась, — сказал Джеймс, как только дочь подъехала к нему поближе.
— Бежала, как могла, — с ноткой иронии проговорила девушка и скорчила перед отцом недовольную гримасу.
— Раньше ты не была такой противной, — пробубнил про себя мужчина и обошёл вокруг машину, чтобы открыть багажник.
Ханна стыдливо опустила глаза, не зная, как оправдать своё поведение к отцу. Они не виделись очень давно, в детстве Джеймс приезжал к ней только несколько раз в год, а потом их встречи становились всё реже и реже. О’Байр, используя колкие словечки и тактику нападения, пыталась самоутвердиться за счёт других людей. Ведь теперь она была в разы слабее и беззащитнее, а делая другим больно, Ханна вновь чувствовала себя полноценной.
Когда кресло было уложено в багажник, а спортсменка усажена на переднее сиденье, Джеймс не спеша поехал к своему дому, включив радио для небольшого веселья. Ибо в машине стояла гробовая тишина, даже и гнетущая. Мужчина потянулся к катушке и, услышав мелодичный джаз, принялся плясать на своём месте, отбивая ритм и подпевая незамысловатую мелодию. Джеймс украдкой посматривал на свою дочь, ожидая от неё хотя бы снисходительной улыбки за старания папы её развеселить, но Ханна уставилась в окно и явно не была настроена на разговор. Песня закончилась, в колонках послышался голос ведущего. Джеймса всегда бесили эти «выскочки», которые мешают слушать музыку, но без этого ни одно радио-шоу не могло существовать.
— Сегодня в гостях у нас Майк Стивенс, молодой и прогрессирующий ведущий-корреспондент Детройта. Скажите, Майк, в чём ваш успех?..
Ханна резко выключила радио, вернувшись обратно на своё место. Джеймс удивлённо оглядел её и потянулся к катушке, дабы включить звук обратно.
— Давай доедем в тишине, у меня голова болит, — максимально вежливо попросила Ханна, чтобы отец точно оставил радио в покое.
— Ну ладно.
Прожив у отца два месяца, О’Байр узнала, что к нему захаживает его друг — Элайджа Камски. Он тоже целый день сидел в мастерской Джеймса, а под вечер уходил, но Ханне было как-то всё равно, не до того, так сказать, ведь ей приходилось привыкать к жизни в инвалидном кресле. Хотя однажды девушка поймала себя на мысли, что молодой друг её отца весьма симпатичный, особенно во время работы.
