Дуня вздрогнула, когда Георгий вошел в палату. Бесшумно, как хищник, загоняя ее, жертву, в угол.
Короткова вжалась спиной в стену. Больничные тапочки и сорочка, казалось, рассыпались под тяжелым взглядом Ирбиса. И Дуня почувствовала себя голой.
– Мне пора, Ань. Все в порядке, правда, – торопливо заверила подругу девушка и разорвала связь.
– Собирайся, – рыкнул Ирбис и, окинув Дуню нечитаемым взглядом, развернулся и вышел из палаты.
Тут же вошел охранник и поставил на постель два огромных бумажных пакета с логотипом известной линейки женской одежды.
– Поторопитесь, Евдокия Андреевна, – сухо обронил мужчина и закрыл за собой дверь палаты.
Приказ был ясен. Ирбис не станет ждать, раз уж собственной персоной заявился в клинику.
Новая одежда села идеально, будто сшита на заказ. В пакете были удобный спортивный костюм, футболка, кроссовки. Даже носки и белье.
Дуня нервно хохотнула, представив, как Ирбис ковыряется в витрине с женскими трусами. Хотя, навряд ли Георгий Матвеевич покупал это все лично. Наверняка отдал приказ, ожидая беспрекословного повиновения.
Собрав волосы в косу, Дуня вышла из палаты. За дверью стоял ее похититель и о чем-то негромко беседовал с главврачом. От верзилы в пиджаке и при галстуке веяло силой и агрессией. Он давил на всех своим присутствием, молчанием, цепким взглядом.
А Дуня хотела бы провалиться сквозь землю, только бы не встречаться глазами с ним.
Доктор откланялся и ушел. Ирбис развернулся и направился к лифтам. А Дуне вежливо подсказали, что идти нужно вслед за шефом. Подсказали с какой скоростью нужно идти, куда встать в кабинке лифта. Кажется, охранник подсказал бы Дуне, с какой периодичностью делать вдохи, если бы не отвлекся на короткую беседу по телефону.
Дуне захотелось послать все к чертям. Просто взять и сбежать. Ведь она ничего не сделала. С отцом она не общалась. Не знала, где он и чем занимается. Короткова была уверена на тысячу процентов, что отцу она не нужна. Раз уж за двадцать три года биологический папочка не объявился, то и сейчас вряд ли почтит дочь своим присутствием.
А потому побег казался Дуне вполне приемлемым выходом из ситуации. Осталось продумать мелочи.
– Не стоит, – негромко произнес вдруг Ирбис, когда охрана образовала коридор от машины к самому крыльцу. Никто больше не слышал этого убийственно спокойного голоса. Слова предназначались только для ушей Дуни. – Они уложат тебя при попытке к бегству. А не уложат, прикончу я.
Дуня похолодела от страха. Вот так, значит. Убьет?
– Не трясись ты так, Евдокия Андреевна, – хмыкнул Ирбис и даже не скрывал, насколько ему нравится видеть страх девушки. – Явится твой папаша, отпущу. А не явится…
Ирбис намеренно не закончил фразу. Дуня сглотнула вязкую слюну. Руки стали ледяными, а пальцы неподвижными. Да и сама девушка застыла, словно одеревенело все тело.
Охранник по имени Макс усадил ее в кресло и закрыл дверь. Ирбис устроился рядом.
Куда они ехали – Дуня не знала. Прокручивала в памяти жестокие слова головореза. И понимала, что выхода больше нет. Да, сбежать ей не позволят. Остается только надеяться, что отец действительно появится. Но эта надежда увядала, пусть медленно, но верно.
* * *
Глава 4
Прошло шесть дней с тех пор, как Дуню принудительно поселили в одной из комнат второго этажа особняка Георгия Матвеевича. С самим Ирбисом Дуня встречалась всего дважды. И оба раза – мельком. Это радовало.
Огорчало то, что ее не выпускали из дома и отобрали телефон. Ей разрешали гулять в саду. На этом все. Границы ее тюрьмы были незримыми, но невероятно прочными. А тюремщик…
Ирбис был везде. Дуня не видела его. Но знала, что хозяин особняка прибыл с охраной. Или если вдруг в дом приезжал кто-то из гостей, рядом с Дуней тут же вставал конвоир. Запрещал входить дом, если Дуня была в саду. Или, наоборот, выходить из своей комнаты, если девушка находилась там.
Но не это заставляло Короткову нервничать. На каждом шагу Дуня чувствовала колючий и жесткий взгляд на себе. Будто он сверлил ее затылок, проделывая в нем дыру. Даже находясь в одиночестве, девушке чудилось присутствие Ирбиса.
На седьмой день, вернее, глубокой ночью, Дуня проснулась от грохота. Звуки доносились с первого этажа. Словно что-то громоздкое упало, рухнуло на пол, а дальше – по особняку пронеслись рычащий голос и нецензурная брань.
Дуня понимала, что не нужно выходить из комнаты. Зачем лезть на рожон? Но сердце дрогнуло от рычания Ирбиса. И невольно Дуня сравнила его с раненым зверем.
Натянув свитер поверх пижамы, Дуня осторожно открыла дверь. Раз охранника нет, значит, и гостей в доме не было. Себя же Дуня не считала гостьей. Она – пленница.
– Пошел! На! Хрен! – когда девушка подкралась к перилам лестницы, ведущей на первый этаж, Георгий Матвеевич зарычал еще громче, а в ответ раздались приглушенные мужские голоса.
Дуня выглянула из своего укрытия и обомлела.
С лестничного пролета, на котором пряталась Дуня, отлично просматривалась часть гостиной. Прекрасно было видно кресло, в котором полулежал Ирбис. А его белоснежная рубашка – испачкана кровью. И даже на расстоянии девушка отметила, как стремительно разрастается багровое пятно на правом плече Георгия.
У Дуни не было ни медицинского образования, ни опыта ухода за больными. Все ее познания начинались и заканчивались школьной программой оказания первой помощи. Но что-то толкало ее прямо туда, вниз, к рычащему зверю.
Никто из мужчин, суетящихся вокруг Ирбиса, не расслышал, как она вошла в комнату. И лишь старичок, которого Дуня запомнила в тот день, когда случился ее аллергический приступ, вручил ей упаковку бинтов и велел вскрыть.
Пальцы, секунду назад, казалось, онемевшие, послушно справились с задачей. Потом еще с одной. И еще. Пожилой врач четко раздавал указания. Дуня беспрекословно их выполняла. И лишь какой-то мельчайшей долей сознания подметила, что не боится крови. Да и Георгий вел себя на удивление смирно.
Охранники вышли на улицу. А в комнате остались телохранитель Максим и помощник Ирбиса по имени Тамерлан.
Георгий Матвеевич полулежал, откинувшись на спинку кресла. Глаза закрыты, а лицо казалось неестественно бледным.
– Не сдохну. Радоваться рано, – расслышала Дуня слова, полные сарказма. Должно быть, Ирбис цеплялся за характер, абстрагируясь от боли. Вгрызался своей вредностью в реальность, только бы не замечать, что в его теле стало на одно отверстие больше.
– Даже не начинала, – негромко пробормотала Короткова.
Девушка не рассчитывала, что ее тихий голос, полушепот, хоть кто-то из мужчин расслышит. Однако Ирбис открыл глаза. Темные зрачки опалили Дуню, полыхнули так, что руки вновь начали трястись. Пришлось сцепить пальцы в замок.
И совсем некстати девушка поняла, что рубашка Георгия разрезана и почти ничего не скрывала. Широкие плечи отливали бронзой, а литые мышцы бугрились от каждого неровного вдоха. И кончики пальцев закололо. Будто обострилась тактильная память, и нервные окончания, помимо воли, запомнили каждый изгиб и каждый участок мужского тела, к которому прикасалась Дуня, повинуясь распоряжениям врача.
А теперь… теперь осознание пришло, и щеки затопило румянцем смущения.
– Иди спать, Евдокия Андреевна, – спустя вечность, на протяжении которой глаза Ирбиса сверлили Дуню темным и опасным огнем, произнес мужчина и вновь смежил веки.
Дуня, пусть трусливо, сорвалась с места. Бежала? Плевать! Девушка хотела максимально быстро оказаться в безопасности. Подальше от хозяина особняка. Закрыться, чтобы не слышать и не видеть никого.
Однако даже за закрытой дверью девушке казалось, что Георгий Матвеевич сверлит ее диким и бешенным взором.
* * *
Утром Дуня побоялась спуститься к завтраку. А потому первую половину дня провалялась в постели. Заняться было нечем. В комнате даже книг не было, как и телевизора.