Все шумовые эффекты взяла на себя Муся:

- Ой! Ой! - закричала она своим сразу ставшим истерическим и надорванным голосом. - Убили! Толя, живой?! Нет?! Отвечай, Толяна!

- A-а-а-а-а... - застонал зашибленный слонами, рыбами и арабскими сказками участковый, - свет включи... й-e-ма-e...

Муся гулко затопала по полу, со стуком шарахнулась из-под еe тяжелых ног рассыпанная по полу фарфоровая фауна. Зажегся свет.

- A-а-а, господи! Господи! - запричитала Муся, увидев нанесенный милому другу урон. - Юрик, Юрик, иди скорей сюда, "скорую" вызывай!

- Да какую "скорую", - сказал участковый, сбрасывая на пол кряжистые, в синих венах ноги. - Так обойдется. Зеленку тащи и компресс сделай.

Только тут Юрик почел за приличное появиться, тем более что его и звали. Изображая невинную сонливость и протирая свои бесстыжие глаза, он как бы удивился:

- Опа-на, а что произошло, а?

Отвечать ему никто не стал, к тому же тут только слепой не увидел бы, что случилось. Участковый сидел на диване и в руках зачем-то держал полку с книгами. Вся его толстая голова была залита кровью, которую он время от времени размазывал рукой по лысине, не давая ей заливать глаза. Кровь текла в обход лица на толстую грудь с синими портретами Ленина на левой стороне и Сталина на правой.

- Ну, угораздило! - ворвалась в комнату с белым полотенцем через плечо и тазом в руках Муся. - Ну, мать твою трижды, и угораздило! Давай скорее оботру, - и Юрику: - А ты чего стоишь, как истукан. Полку хоть возьми. A, будь оно всe проклято! Дом чертов! Всe сыпется и прибить некому, и за что мне такое наказание?

Юрик снял с участкового полку, а Муся, намочив полотенце в воде, тут же помутневшей от крови, стала промакивать рану. Юрик ушел в свою комнату, а Муся, закончив с участковым, просунула голову к нему и подвела итог происшествию:

- Я еще завтра проверю, как она упала.

- Проверяй, проверяй, - ответил из темноты Юрик, после чего подскочил и с деланным возмущением закричал: - Ты что думаешь, я вообще уже?! Вообще уже подкопал эту стену?! И чего он мне такого сделал, чтоб я на него полки сбрасывал?! Я к нему что, что-то имею? Та на фиг он мне вообще нужен?!

- Муся, - слабо позвал раненый, - да ну вас на хер с вашими разборами. Хоть сейчас покой дайте.

Наутро Юрик, просто как в наказание за своe ночное коварство, получил повестку в военкомат. Он, может быть, и избежал бы этого, но в дело неожиданно влез участковый, который в связи с травмой на работу не вышел. Когда в дверь позвонили, он, кряхтя, слез с дивана и открыл дверь.

За дверью стоял невысокого роста прыщавый пацан, которого Юрик неожиданно принял за Мерзика.

- Повестка, распишитесь, - коротко сказал он.

- A, это к тебе, - сказал участковый и отправился было снова на диван.

- Ничего я не буду подписывать, - сказал Юрик. - Скажешь, что никого дома не было.

- Ты что - отказываешься? - остановился участковый.

- Я сказал, - ответил Юрик, опершись на косяк в дверях своей комнаты, и добавил пацану: - Никого нет дома, иди давай.

- Ладно, - вернулся участковый и забрал повестку из рук посыльного, который с растерянным видом топтался на пороге. - Я подпишу.

У Юрика дух захватило от такой наглости.

- Что, уже не терпится меня в армию заткнуть? - спросил он, прищуриваясь, пока участковый, стоя у стола, подписывал бумажку.

- Что, чисто, захотелось без меня тут пожить? Чисто, чтоб места побольше и поспокойнее, да?

Участковый закрыл дверь за посыльным и, снова устроившись на диване, взялся за газеты.

- Юра, - спросил он, водружая на нос очки, - ты сесть хочешь?

- Та что значит сесть? - попер было на участкового Юрик. - Что, если полка упала, так уже точно значит, что я еe сбросил? Та кто это докажет? Та даже 15 суток не дадут. Чисто испугал!

- Ты думаешь я не знаю, что ты с Мерзяниным вместе в Херсоне был? спросил участковый из-за газеты.

- A кто видел? - спросил после короткой паузы Юрик.

- Погорельцы.

- Ну и что, - пожал плечами с деланным равнодушием Юрик. - Мне что - с ними очную ставку будут делать?

- У нас в районе, Юра, каждая собака знает, что где Мерзянин, там и ты.

Юрик молчал. Всe оказалось неожиданно просто. Найти его ничего не стоило. Внутри у него всe опустилось, и в груди сделалось пусто.

- За поджог можно и на десятку влететь. A в армии два года отмотаешь, про тебя и забудут.

- Что, меня в армии не найдут? - недоверчиво спросил он.

- A кто тебя там искать будет, я? Я не буду.

Юрик подошел к столу, взял повестку и, ознакомившись с еe содержанием, заключил:

- От же коз-злы!

- Кто? - участковый опустил газету.

- Эти, - Юрик кивнул на повестку. - Явиться в восемь утра и еще ехать хрен знает куда. Это часов в семь вставать.

- Ерунда, - сказал участковый, возвращаясь к чтению, - это не по сирене в пять тридцать подскакивать.

12

О эти громкие одесские рестораны! О лоснящиеся от жира цыплята-табака в сладкой томатной подливке! О свиные уши с бриллиантами! О многоэтажный мат царящих здесь валютных проституток! О "Красный", "Лондонская", "Черное море", "Турист"! О грохот оркестра! О пьяное счастье скоротечной жизни!

- Мамка! - говорил старик Ярошевский Любаше, обнимая еe за плечи и дыша в еe стройную шею. - Ты думаешь, ТAМ будет иначе? Красивая жизнь везде красивая жизнь! Так там к тебе подойдет не этот байстрюк, а гарсон во фраке. Главное здесь, - он тыкал себя узловатым пальцем в грудь. - Мамка, ты прелесть! Дай я тебя скорее поцелую.

Улыбаясь, Любка подставляла похотливцу крашеную под нежную розу щечку.

- Aлe! - говорил разгулявшийся старикан гарсону в черном пиджаке с засаленными локтями. - Сынок, дай еще шампанского, мускатного.

- Да нет мускатного, - кривился засаленный.

- Сынок, я что, должен с тобой торговаться за каждую бутылку? Потом принесешь счет - и всe. Давай.

Гарсон с изнасилованным видом приносил мускатного.

- Мамка, - говорил Ярошевский любимой. - Я тебя сейчас съем. Клянуся!

Танцевали.

О "Семь сорок"! О взлетающие к небу надувные зады! О эти точеные ножки малороссиянок, несущих в себе порочную близость со знойным востоком.

Ярошевский танцевал как бог. Как бог Вакх. Он крутил тонкую и длинную Любку вокруг себя, как ленту. Он запускал еe юлой и, дав раскрутиться, ловил под гибкий стан. Он стучал ногами как барабанщик и юлил ими, как скрипач юлит своим смычком. Он показывал класс хореографии сорокалетней давности, поставленной под запретный патефон. В конечном итоге танцевавшие на площадке расступились и, окружив пару, хлопали в ладоши в такт музыке. И оркестранты, наблюдая это образцово-показательное выступление, наяривали все веселее, все звонче, набрасывая еще один крутой вираж на мелодию, чтобы дать странной паре отплясать всласть - на все деньги. Наконец, сидевший за органом румяный мальчик крикнул сквозь шум своим лабухам: "Кода!" - и барабанщик, последний раз грохнув по тарелкам, поймал их руками.