Я нарочно болтал, уводя в сторону шалостей да игривостей – жалко было девчонку.

– Да ну тебя! – зарозовела Лорка. – Как скажешь что-нибудь… – Она смяла платок, косясь исподлобья. – Ты… знаешь про Инну?

– Застал их обоих. – Мой голос звучал совершенно спокойно. – В съемочном павильоне. Его Олег зовут?

– Ну да, это же Видов!

– А-а… Слыхал про такого, – равнодушно отозвался я.

– Олег, конечно, козел, но и Инка – коза! И дура! Ох, какая же дура… – Лариса горестно покачала головой и вздохнула. – Всё так запуталось… В январе она сделала аборт. Испугалась, что беременность помешает съемкам! Ну вот что ты скажешь… Был жуткий скандал, маме «Скорую» вызывали… Инку даже хотели выгнать за аморалку, но Гайдай молодец, отстоял. Я тогда чуть не чокнулась, правда! Спала часа по три, а днем – дурдом полнейший! Инка в истерике, Олег в истерике, вся съемочная группа в истерике! Рассказывали даже, что Вицин хотел морду Олегу набить, но вроде оттащили. Жена Видова сразу подала на развод, Олег неделю за Инкой бегал, чуть ли не силком в ЗАГС приволок, и их моментом расписали… Говорят, по прямому поручению Демичева. Вот только свадьбы никакой не было…

Выговорившись, Лариса затихла, сникая. Я обнял ее, и девушка тут же расплакалась – навзрыд, трясясь, всхлипывая и причитая.

Мои руки будто сами погладили ее по голове, по спине – было жалко старшую сестричку. А вот младшую – нисколько. И вовсе не потому, что предала… изменила… предпочла… Нет. Просто, когда слышишь о чужом несчастье, душа дрогнет далеко не всегда. Чье-то горе тронет тебя, а чье-то оставит равнодушным. Инна, Инна… Мне казалось – мы с нею идем навстречу друг другу, а вышло, что разминулись – и отдаляемся. Зона отчуждения между нами растет – не одолеешь, да я и не хочу. Пускай мой роман о любви останется недописанным…

– Ну, не плачь, не надо… – проговаривал я ласковые пустяки. – Всё же хорошо, чего ты?

Чумазые кочегары вышли курнуть, но, видя такое дело, обратили разудалые матерки в смущенное покашливание и удалились, стараясь не грюкать кирзачами.

Углепластика КМУ-4 на Киевском авиазаводе в Святошино было как гуталина у Матроскина – ну, просто завались! Помогла нерасторопность планового производства – пока химзаводы раскачались, пока выдали углеродное волокно, многие детали на «Ан-22», должные, по идее, стать карбоновыми, быстренько выпустили в металле. Военные ждать не умели.

И Ромуальдыч привез целых два ящика пластин из углепластика. Незаменимый человечище!

– Изя, ты куда трубки дел? – глухо донесся голос из коридора, сопровождаясь звонким клацаньем.

– Я ж их тебе положил! – завопил Динавицер.

– Куда?

– Сюда! А, вот они, скатились…

Я мельком улыбнулся, пробираясь к столу. Мой кабинет все больше напоминал съемочную площадку «Терминатора» – на столе и в углу блестели полировкой суставчатые, коленчатые «ноги» модульных протезов. Те грубые, выструганные из дерева изделия, что пугающими обрубками были свалены в нынешних протезных мастерских, не слишком эволюционировали со времен одноногого Джона Сильвера. А тут… Я довольно усмехнулся – будет с чем в Москву ехать!

– Альбина! Обмеры точные?

– Ой, да вы что? – обиженно отозвалась Ефимова. – Конечно, точные!

Ромуальдыч кивнул и отобрал нужные силиконовые чехлы.

– Как раз под гильзы… Нормально всё? – развернулся он ко мне.

– Нормально… Подогнал под каблук. Если дома босиком, то вот, – я постучал по регулируемой щиколотке, – переключается клавишей. А гидроцилиндр – больше для удобства. Когда дед Егор сядет, то мысок стопы вот так встанет, – показал на пальцах, – как на живой ноге.

– Не дай бог без ног остаться… – проворчал Вайткус.

– Без рук еще страшней.

– И не говори… – Ромуальдыч приблизил к глазам листок, разбирая мой почерк. – «Пяти…осный коленный модуль с гидравлическим контролем фазы переноса и фазы опоры…» С переносом понял – чтобы ходить с разной скоростью. Так? А опора?

– А это… – Я намертво закрутил клапан. – Ух… Это для подгибания. Когда по лестнице идешь или с горки… Всё!

Вайткус смешливо хрюкнул:

– Ты уже третий раз говоришь: «Всё!»

– Теперь уже точно, – выдохнул я и очень бодро вопросил: – Где наш испытатель?

– Внизу ждет, – доложил торчавший в дверях Женька. – Жутко волнуется! И жутко стесняется.

– Девочек выгоним, – сурово сказал я. – Понесли!

И мы торжественно промаршировали в мастерскую, неся модульники на руках.

Собрались все наши – еле протолкнешься. Пришатнувшись к Рите, я тихонько сказал:

– Уведи девушек. Дед в одних трусах… Мы вас позовем.

Сулима серьезно кивнула и без церемоний вытурила весь наш малинник. Девчонки оживленно шушукались, хихикали, но ни одна не повысила голос – наши подружки отличались не только прекрасными внешними данными, но и сообразительностью.

Стало заметно тише, но градус волнения не упал.

Егор Пименович сидел на диване, одеяльцем прикрывая культи, как срам. Момент истины…

– Начали! – выдохнул я. – Вставляем… Закрепляем…

Бледный фронтовик едва дышал, неловко заталкивая то, что осталось от молодых, крепких ног в приемные гильзы.

– Мягко… – пробормотал он, розовея. – Приятно даже…

– Зафиксировали? Встае-ем…

Дюха помогал деду Егору слева, а Ромуальдыч страховал справа. Шевельнув ногой, инвалид переставил стопу из упругих карбоновых деталей и покачнулся.

– О-ох!

– Все в порядке, Егор Пименыч! – подбодрил я, сбрасывая напряжение. – Вы просто долго не ходили. Но не разучились. Это как катание на велике – тело вспомнит, и поедете! Сделайте шаг!

Хрипло дыша, безногий шагнул. Я переживал не меньше, но конструкция не подвела – коленный модуль согнулся в переносе на положенный угол, и щиколотка оперлась на пятку из углепластика. Едва слышно пискнул гидроцилиндр.

– Вы, как киборг! – восхищенно завопил Изя и расстроенно смолк. По щекам деда Егора катились слезы.

– Нет, нет, – всхлипнул он. – Я не про то… Просто… Ох… Я ж тридцать лет не ходил! Забыл уже, как это – смотреть на все стоя… Ох… Мужики, тут даже «спасибо» не звучит! Я же хожу! А ну, дайте сам попробую…

Дюха вопросительно глянул на меня, и я успокоительно кивнул. Ромуальдыч отпустил правую руку «испытателя», напряженно следя за фронтовиком, и тот шагнул сам. Чуть шатнулся (Вайткус дернулся), но удержался. Касаясь пальцами верстака, калека прошелся до станков и обратно. Постоял, перетаптываясь – и пересек мастерскую по диагонали.

– Отлично! – воскликнул Ромуальдыч. – Теперь давайте в штанах и в обуви!

– Я что, – охнул счастливый дед Егор, – сам домой пойду? Пешком?

– Да хоть бегом!

Фронтовик с нашей помощью натянул штаны папы Альбины. Деду они оказались коротки, а вот ботинки, обычные «прощайки», впору пришлись – мы по ним и делали стопу.

– Встаем… Изя, впускай девочек!

– Щас!

Первой вбежала Альбинка. Замерла, закрывая ладошками рот, и заревела.

– Де-еда…

Натужно улыбаясь, Егор Пименович прошкандыбал к внучке и обнял ее.

– Ну, чего ж ты плачешь, дуреха? – ласково проговорил он. – Радоваться надо, а она нюнит…

– Я ра-адуюсь…

– И ноги не мерзнут! – мелко засмеялся дед Егор.

Рита протолкалась ко мне, вцепилась в рукав. Всхлипнула.

– Мишечка… Ты… Ты такой молодец…

– Все мы молодцы, – слабо улыбнулся я и приобнял девушку.

Головная боль мягко вкручивала штопор в висок.

«Хорошо, хоть не зубная!» – мелькнуло у меня.

Проснулся я рано. Обычно по выходным люблю поваляться, в особенности зимой, когда светает поздно, но в этот день сновидения выветрились моментом. И их место заняли переживания.

Автопробег, эта влекущая мальчишек идея, чуть ли не с первых дней стала обрастать плотью, наливаться сутью…